Хмельницкий. - Ле Иван. Страница 35

— Очень прошу! Именно здесь, в присутствии полковых старшин. Его величество король не одобрил странного назначения пана полковника Хмельницкого на должность сотника Чигиринского полка. Этим указом король, с согласия коронного гетмана, поручает вам, полковник, очень важное дело по подготовке к походу против турок. А пока что пан полковник будет находиться в негласном (не афишированном) звании генерального есаула реестровых казаков!

Эта торжественная речь, пересыпанная недомолвками, прозвучала как чествование Богдана на многолюдном празднике. Подканцлер так же торжественно направился навстречу Хмельницкому и трижды накрест поцеловался с ним.

— Вместе с его величеством королем и коронным гетманом поздравляем и мы, молодежь, пана полковника Богдана с таким вниманием к нему Короны! — довольно смело произнес бойкий сынок подканцлера.

Радзиевский подождал, пока сын закончит свои поздравления, затем вытащил из кожаного кошелька, торчавшего за поясом, вчетверо сложенный королевский-указ.

— Этот указ, уважаемый пан Хмельницкий, его величество король Владислав приказал вручить вам непременно в присутствии полковника полка, в котором… по злой иронии судьбы, надо сказать, должен был выполнять обязанности сотника один из способнейших казацких старшин страны!

Радзиевский еще раз, теперь уже совсем по-дружески, обнял Богдана. Потом его поздравил и Станислав Кричевский. Он горячо поцеловался со своим кумом.

— Все-таки тебе придется саблю вложить в ножны! Без сабли хиреет казацкая душа! Да и не к лицу такому воину, как ты, принимать важных гостей без оружия.

Теперь он трезво посмотрел на свое поведение возле грушевого пня.

— Сейчас не до сабли… Внимание короля обязывает просить уважаемых гостей к столу. Девчата, где вы?..

Но действительно ли внимание, оказанное Хмельницкому королем, подняло ему настроение, избавило от отчаяния? Гости, особенно близкие, и прежде всего Ганна, заметили перемену в Богдане, он снова стал таким, как прежде. Он был внимателен. Прислушивался к каждому слову высокого гостя, ни разу не возразил ему, на юмор отвечал юмором. Об умении Богдана Хмельницкого принять и угостить знали даже в кругах знатной шляхты. Каждый тост он сопровождал прибауткой и умел поддержать любой разговор.

Однако то, что Радзиевский послал своего сына к жолнерам, насторожило Богдана. Значит, подканцлер желает поговорить с ним!..

— А мир сегодня, уважаемый пан Богдан, — начал Радзиевский, — мир содрогается не только от уже происходящих событий. Внутренние, так сказать, вновь рожденные силы уже ищут выхода, чтобы вырваться наружу…

— Не слишком ли затянувшуюся европейскую войну имеет в виду пан Иероним? — спросил Богдан. И Радзиевский почувствовал, с каким большим тактом, как дипломат, хозяин придавал разговору иную окраску. Лучше любого дипломата он умел скрыть свое недовольство непатриотическими разговорами в его доме такой важной особы. Очевидно, подумал: не выпытывает ли подканцлер его настроение и мнение, надеясь в нем найти союзника в затяжной борьбе средней шляхты с королем Владиславом?..

— Разумеется. Я имею в виду затянувшуюся войну в Европе. Свыше двадцати лет валандаемся, как говорят простые люди. И все это из-за престижа если не католиков Рима, так протестантов Запада…

— Вы правы, валандаемся, — снова поспешил хозяин высказать свои соображения. — Хотя католицизм и смягчает характер верующих, а протестантизм укрепляет его, однако оба эти религиозные направления являются как бы специей для вредного препарирования настроения человечества. Ведь и эта кажущаяся мягкость католиков в действительности порождает слабость нации в целом, так же как и громкое могущество протестантов делает ее черствой. Когда речь идет о будущем человечества, религия не должна доминировать в жизни государства.

— Но разве можно отделить ее от государства, уважаемый пан Богдан? Ведь в наше время именно религия определяет политику королей, дипломатов! Правда, турецкий вопрос, являющийся самым наболевшим для Речи Посполитой, не имеет ничего общего с религией. А впрочем… — вдруг задумался гость и, не видя возражения со стороны Богдана Хмельницкого, заговорил о европейской войне. — Упорное стремление венценосного нашего родственника испанского короля снова подчинить себе Голландию диктуется далеко не религиозными побуждениями. Испанский король, поддерживаемый паном Казимиром, до сих пор еще надеется на лояльность к этому нашего королевского двора… Поэтому вполне естественно, что его милость кардинал пан Мазарини, определяющий нынешнюю политику Франции, считает нас тоже данниками все из-за того же нашего королевича… Кардинал проявляет очень большой интерес к воинственным украинским казакам. О том, что они исповедуют православие, и речи нет! Цивилизованному Западу, стремящемуся распространить протестантизм на всю Европу, очень нужны настоящие воины, чтобы навсегда сбить спесь еще и с мадридских католиков!..

— Вот это уже настоящий наш, военный разговор! Не импонирует ли политика кардинала Мазарини и панству Речи Посполитой?..

Богдан поднялся и через стол подал руку гостю. Это взволновало и порадовало Радзиевского. Они пожали друг другу руки, теперь уже как единомышленники.

12

Хотя Богдан и сломал отцовскую искусно сделанную дамасскими мастерами саблю, он по-прежнему оставался воином, — видно, ему на роду написано быть казаком. Этого хотела его мать.

Мама, мама! Нет теперь у него матери…

В состоянии какого-то непонятного протеста сломал он отцовскую саблю. Но против чего протестовал, какая внутренняя борьба происходила у него в душе — вряд ли откровенно и искренне признался бы даже своему самому лучшему другу. Умерла мать?.. К этому он был подготовлен еще во время последнего прощания с нею в Петриках. А что же еще?..

Его казацкая душа не находила покоя из-за натянутых отношений с запорожцами. А в полку на каждом шагу вредил я подсиживал его есаул Пешта. К тому же некоторые из сослуживцев относились к нему с недоверием. Вишь, любимец короля — с ним даже сам коронный гетман советуется…

О том, что Богдан Хмельницкий сломал саблю, стало известно и королю Владиславу. Об этом эпизоде в жизни субботовского полковника рассказал королю Владиславу Радзиевский, представив все это как веселое развлечение отчаянного казака. Однако Владислав иначе расценил этот факт. Он возлагал на полковника Хмельницкого большие надежды, видя в нем опору в задуманной им войне с Турцией. Владиславу, мечтавшему свести счеты с турецкими султанами, нельзя было терять такого воина, как Хмельницкий. До каких пор такой нации, такой гордой шляхте оставаться позорным данником дикой заморской орды!

Желая поднять воинственный дух полковника реестрового казачества Хмельницкого, король прислал ему свой символический подарок — новую, украшенную чистым золотом саблю тоже дамасской работы!

Летом субботовский хозяин и воин, поглощенный казацкими и личными делами, вынужден был снова принимать королевского посланника. На этот раз им был молодой Иероним Радзиевский, удостоенный звания секретаря новой королевы Марии Гонзаги. Посланник всего-навсего только саблю привез от короля, не преминув подчеркнуть, как благосклонна к полковнику королева. Это явилось напоминанием ему об ответственности перед королем и казацким войском. К тому же такое внимание со стороны самой королевы, фаворитки французского правящего двора!

А тут… Он даже не представлял себе, что так разрастется его хозяйство в Субботове. На распаханных свободных землях колосилось просо, спела пшеница, отцветала гречиха. В прудах надо было выловить хищных щук, чтобы не уничтожали вкусной малокостистой рыбы. Пришлось заменить быка, приобрести четыре молочных коровы из племенника звенигородского подстаросты, отдав ему за это шестерых коров приднепровской породы.

И днем и ночью, даже на службе, был занят своим хозяйством. Невольно из-за этого ему приходилось больше оставаться дома. Ганна прекрасно понимала своего мужа и во всем помогала ему, поскольку она еще с детства хорошо разбиралась в хозяйских делах. Даже дети теперь не беспокоили ее. Она спокойно оставляла их на попечение старушки Мелашки и расторопной сиротки Гелены. Девушка теперь возмужала, дружила со старшими дочерьми Хмельницкого. А обоих сыновей Богдана она не только нянчила, обучала польскому языку, но и была для них строгой воспитательницей. Тимоша стал уже подростком, она не очень потакала ему, порой подсмеиваясь над его стремлением казаться взрослым.