Хмельницкий. - Ле Иван. Страница 91
И неудивительно, что наемные немецкие рейтары из Кодацкой крепости не напали на след войска Хмельницкого. Они знали только, что Хмельницкий оставил плавни и углубился в дикие степи Причерноморья. Рейтары выслали конный дозор, чтобы разведать, куда идет войско Хмельницкого и каковы его намерения. Днепр своим могучим ревом, казалось, насмехался над их тщетными поисками, мча свои пенящиеся воды да раскачивая на волнах смытые им щепки.
— Ясно, этот ребелизант ушел-таки за Дунай, — решил комендант крепости. И тут же отправил гонцов в Чигирин, чтобы доложить об этом коронному гетману.
Хмельницкий неутомимо скакал на коне от одного отряда к другому, от Вешняка к пушечному писарю Дорошенко. Возле пушкарей и нашли его джуры.
— Трое воинов, сказывают, с Украины прибились сюда! — докладывал казак.
Богдан повернул коня и поскакал. Еще издали он узнал бывшего жолнера Лукаша Матулинского и двух утомленных долгим путешествием казаков. Истоптанные постолы, на казаках заплатанные жупаны, на Матулинском потертый лапсердак. Увидев Хмельницкого, казаки тотчас уселись на землю. Матулинский пошел навстречу гетману, протягивая руку для приветствия. Богдан соскочил с коня.
— Откуда, братец Лукаш? Наконец-то дождались мы тебя, воин. Давай обниму тебя, отдохни и ты на груди побратима. Разумно поступил, ежели попал к этим дуракам. А нам так нужна сейчас жизнь!..
— Я от полковника Назруллы, прошу…
— Мать моя родная! От моего побратима Назруллы?.. Так он жив, цел? Где прощался с ним в последний раз? Именно сейчас я вспоминаю этого настоящего воина, — ах, как мало их у меня, таких верных и преданных побратимов… — промолвил Хмельницкий, сжимая в объятиях жолнера.
— Полковник велел передать, чтобы мы утешили пана Богдана. Ведь он тоже движется к Днепру с целым полком храбрых казаков на помощь вам.
— С целым полком?.. Петр! Эй, казаче, джура, немедленно ко мне Вешняка или Петра Дорошенко! Мы идем на Желтые воды, пропади они пропадом! Хватит блуждать по этим татарским тропам! Теперь-то уже на Желтые воды, на казацкие дороги!
Казаки, пришедшие вместе с Лукашем, поднялись.
— И мы хотим кое-что сказать пану гетману. Ночью в Чигиринском полку встретились мы с Карпом Полторалиха. Томится казак, подговаривает людей идти на Запорожье, и просил передать, что, кроме полков сына гетмана Потоцкого, посланных прибрежными дорогами вам навстречу, коронный гетман отправил по Днепру сотню больших байдаков с несколькими тысячами реестровых казаков. На байдаках пушки, возы с порохом. Не преградить, говорят, дорогу с Низа приказал им гетман, а с корнем уничтожить все казачество на Запорожье. Сказывают, что сам генеральный есаул Иван Барабаш вместе с Караимовичем возглавили этот поход, дав клятву коронному гетману.
Хмельницкий обвел взглядом окруживших его старшин. И казалось, что за вихрем мыслей, пронесшихся в голове после такого грозного сообщения, он никого и не видит. Но длилось это лишь мгновение. Увидев Ганджу, соскочившего с коня, сразу обратился к нему:
— Вот что, Иван… — и посмотрел на клонившееся к закату солнце. — Бери полсотни своих смертников и мчись наперерез плывущим по Днепру реестровцам. — Помолчал немного, и на его лице засветилась ласковая, скорее отцовская, чем гетманская, улыбка. — Не воевать с ними посылаю тебя, нет… отвлеки их своими льстивыми разговорами, просись любой ценой к ним в отряд, прикинься дурачком или предателем… Только задержи их! Барабашу передай от меня, его кума, сердечный привет. Не бойся покривить душой, на войне это — оружие в опытных руках…
— Сказать куму, что ты возвращаешься на Украину, или утаить? — прервал Ганджа, заставив Хмельницкого еще раз задуматься.
В самом деле — говорить или скрыть? А может быть, было бы лучше с Желтых вод повернуть на Дунай. Болгары вон как ждут нашей помощи, чтобы освободиться от турок. А тогда бы уже вместе с болгарами, с придунайскими славянами ударить по польским шляхтичам…
Иван Ганджа стоял, держа коня в поводу, в ожидании ответа. Какой же ответ дать ему?
— Не я возвращаюсь, Иван, а казаки, люди наши, скажи, идут на Украину спасать своих близких от шляхетского нашествия!..
19
Всякие песни пели кобзари. На каждом байдаке разные, но все об одном и том же. Для казаков-гребцов с их тяжелыми думами только и развлечения что песня. Затягивали кобзари и «Марусю Богуславку», поглядывая на старшин. Особенно кобзари были осторожны на байдаке Илляша Караимовича и на байдаке Ивана Барабаша.
словно военный призыв, покатилось по Днепру.
Казаки улыбались, переглядывались, словно ласкали глазами изменчивую чернобровую шинкарочку. А белый свет… вот он перед ними в волнах Днепра, в манящих безграничных просторах, на заросшем шелюгой берегу да в неразгаданном завтрашнем дне.
— А что это за песни такие, пан кобзарь? Не замолчал бы ты?
Атаману Илляшу Караимовичу, у которого рука была тяжелой да и нрав крутой, хотелось многое сказать смелому кобзарю. Но в руке у него была плеть из восьми ремней. Как только зазвучали первые аккорды кобзы на переднем байдаке, Илляш поднялся. Кобзарь запел о воле, а о какой воле? Какая воля нужна им на байдаке генерального есаула?
Он уже замахнулся плетью, — возможно, и ударил бы кобзаря. Но рядом с кобзарем, словно из днепровской пучины, вдруг вынырнул странный казак — женщина в жупане.
— А это и ты тут, Кривоносиха, все-таки пролезла к казакам? — закричал Караимович. — Ведь уже старая, на что надеешься?..
— На погибель вашу надеемся, презренные ляхские прихлебатели! — ответила Василина Кривоносиха.
Еще в Черкассах Караимович узнал о том, что она появилась среди казаков. Тогда он не поверил этим слухам. Поэтому и сейчас таращил на нее глаза, словно перед ним стояло привидение. Но занесенная атаманом плеть мозолила ему ладонь, и рука не сдержалась. Удар не удался, или рука дрогнула, или Кривоносиха отвела голову — нагайка хлестнула ее по плечу.
Возмущение казаков принимало, угрожающий характер. Казаки заслонили женщину от ударов, которые теперь сыпались на них. Они стали защищаться.
И вспыхнул бунт, как вспыхивают сухие щепки от искры кремня. Казаки взялись довезти храбрую Кривоносиху к Хмельницкому. Сам Максим благословил ее на это дело. Он призывал народ к открытому восстанию, отправляясь с тремя тысячами своих воинов к Днепру на помощь Хмельницкому. Данило Нечай, Иван Богун, сын Кривоноса и Назрулла с Вовгуром ведут эти полки, чтобы спасти своего побратима Богдана!..
Шум, поднявшийся на байдаке Караимовича, услышали и на других байдаках, услышал и ротмистр Самойлович. А на байдаке Джеджалия услышали и свист нагаек, и возгласы жолнеров, охранявших Караимовича. Особенно прислушивался к тому, что происходит на байдаке Караимовича, Джеджалия, ибо именно он помогал Кривоносихе сесть в этот байдак… Направляя свой байдак ближе к Караимовичу, он призывал и остальных казаков последовать его примеру.
Самойлович понял, что Караимович затеял недопустимую в военном походе стычку с кобзарями. Сначала за борт полетела кобза, а следом за ней был выброшен жолнерами и кобзарь. Ведь для этого у генерального есаула всегда были под рукой верные жолнеры!
— Эй, братья казаки! Поворачивайте к берегу, а то вон жолнеры Караимовича топят нашего брата! — воскликнул Филон Джеджалий, вырываясь своим байдаком вперед. Тревога за судьбу Кривоносихи заставляла его дрожать как в лихорадке.