Последние ритуалы - Сигурдардоттир Ирса. Страница 49

Ладно, все кончено, и не стоит зацикливаться на том, что вместе с ее жильцом кануло в вечность. Она пошла в хозяйственную комнату. Надо бы тут прибраться. Комнатой, приспособленной для стирки-глажки и хранения уборочного инвентаря, пользовались как хозяева, так и жильцы. Они с Адли так придумали, когда купили этот дом и решили сдавать верхний этаж. Она подняла медный дверной крючок и вошла.

Да, здесь есть чем заняться. Пол до сих пор покрыт отпечатками лап: полицейские собаки везде искали наркотики. К счастью, ничего не обнаружили. Потому что если бы их нашли в общих помещениях, то ее с Адли включили бы в список подозреваемых или в какой-нибудь другой список, связанный с распространением наркотиков. От них потребовали присутствия во время обыска, и собака обнюхала и ее, и мужа. Бред какой-то! Они никогда не прикасались к наркотикам, по крайней мере она. За Адли нельзя поручиться — кто знает, какие он выкидывает фортели во время своих бесконечных командировок. Впрочем, все обошлось. Собаки ничего не учуяли, и полицейские утратили интерес к помещению. Один, правда, заглянул внутрь сушилки и стиральной машины — чисто из любопытства. А больше ничего и не случилось.

Гюрра открыла дверцу встроенного шкафа, достала ведро и веник. Вытаскивая ведро, она увидела за ним коробку. Когда она в последний раз здесь прибиралась, никакой коробки не было. Обычно шкаф пуст, за исключением приспособлений для уборки обеих квартир. Должно быть, это Гаральда. Она осторожно ее вытащила. Гвюдрун попробовала вспомнить, когда она здесь последний раз мыла полы. Ну конечно, как раз в тот день, когда он ее бросил. Он хотел постирать свои вещи, а она зашла и предложила ему — не пытаясь скрыть свои истинные намерения — «свои услуги». Вот тогда-то он и заявил, что хорошенького понемножку.

Поскольку этот малоприятный эпизод произошел незадолго до убийства, Гаральд, должно быть, поставил сюда эту коробку позже, перед самой смертью. Зачем? Гвюдрун предлагала ему пользоваться шкафом, в нем было четыре полки для вещей жильцов, но он говорил, что ему не нужно, и полки всегда пустовали. Возможно, он хотел что-то спрятать от своей новой подружки, положил в коробку и оставил здесь? Хотя по внешнему виду и экстравагантным украшениям Гаральда было непохоже, чтобы он пытался что-нибудь скрывать. Может, он тайно снимал все свои услады и боялся, что девушка это найдет? Хорошенькое начало взаимоотношений — подозревать, что стала частью сексуальной коллекции. Тут сердце Гюрры екнуло: а вдруг она тоже есть на пленке или фотографиях? Гвюдрун обеими руками схватилась за голову. Она стояла, сгорая от стыда, и глядела на коробку. Надо ее открыть, другого выхода нет — открыть и убедиться, что там не найдется ничего такого, что выдаст ее постыдный секрет.

Гвюдрун нагнулась и раскрыла картонные створки: внутри — ни дисков, ни пленок, ни фотографий. Несколько кухонных полотенец, в которые завернуто что-то, вероятно, бьющееся. Сверху какие-то листы в прозрачных папках. Какое счастье! Она достала один лист и увидела, что это очень старое письмо, похоже, ценное. Шрифт и текст были неразборчивы, и Гюрра решила рассмотреть его подробнее. Держа письмо в руке, она перебрала остальные бумаги, и, к огромному ее облегчению, в них также не содержалось ничего, связанного с их отношениями. Ее внимание привлек еще один лист бумаги — если это вообще бумага — темный, плотный, словно вощеный, с небрежной писаниной, выполненной красными чернилами, сплошные каракули. Сверху была начерчена руна, а внизу стояло две подписи, обе неразборчиво, но имя Гаральда она распознала — такая же подпись стояла на договоре аренды. Она положила лист обратно в коробку. Чудно.

Гюрра сдвинула бумаги в сторону, бережно достала со дна один из предметов, завернутый в кухонное полотенце. Что-то легкое, как если бы там вообще ничего не было. Она осторожно развернула ткань — и застыла в ужасе. Пронзительно закричав, отшвырнула полотенце, стиснула в кулаке старинное письмо и пулей выскочила из бытовки.

Гуннар поднял трубку и набрал внутренний номер Марии, директора института рукописей. Наверняка она еще на работе, хоть и суббота. Выставка работала последние дни, и, судя по общей суматохе, в институте кипит жизнь.

— Добрый день, Мария, это Гуннар, — важно начал он. Пусть знает: он натура самодостаточная, цельная, не желающая создавать о себе преувеличенное впечатление.

— А, это вы… — Директора, похоже, не проняло. — А я собралась вам звонить. Новости есть?

— Как сказать, — медленно и спокойно произнес Гуннар. — Я полагаю, что значительно продвинулся вперед в поисках документа.

— Мне было бы легче, если бы вы полагали, что уже нашли письмо, — саркастически сказала она.

Гуннар не поддался и не стал вступать в словесный конфликт.

— На факультете я проверил все и даже связался с представителями семьи Гаральда — они как раз начали заниматься его личными вещами. Документ среди них, это несомненно.

— То есть вы полагаете, что это несомненно?

— Послушайте, я позвонил, чтобы обрисовать вам ситуацию, поэтому не надо хамить. — Гуннар подавил желание бросить трубку.

— Простите. Мы здесь так замотались с этой выставкой. Я на пределе. Не обижайтесь, — дружелюбно сказала Мария. — Помните, я сдержу свое слово, Гуннар. У вас на поиски всего несколько дней, до закрытия выставки. Я не стану покрывать ваших студентов.

«А „несколько дней“ — это сколько?» — не решился спросить Гуннар. Едва ли больше пяти, а вероятнее всего, три. Давить на Марию и уточнять ни в коем случае не стоит, а то она и этот срок сократит.

— Ясно. Как только что-нибудь выяснится, немедленно дам знать.

Они сухо попрощались. Гуннар навалился локтями и грудью на стол, обхватил голову руками. Письмо надо найти! Если нет, то ему, вероятно, придется подать в отставку. Для декана факультета немыслимо оказаться замешанным в кражу старинных документов, к тому же присланных из-за рубежа. В нем вскипела ненависть. Проклятый Гаральд Гунтлиб! Пока он тут не появился, Гуннар лелеял мечту, что когда-нибудь выставит свою кандидатуру в ректоры. А сейчас он мечтает только об одном — чтобы жизнь просто стала нормальной. Все.

В дверь постучали. Гуннар распрямился и сказал «войдите».

— Здравствуйте, простите за беспокойство, — начал Триггви, смотритель здания. Он закрыл за собой дверь, медленно подошел к столу Гуннара, хотя от предложения присесть вежливо отказался.

— Одна из уборщиц нашла это в комнате отдыха студентов… — Он протянул руку и раскрыл кулак.

Гуннар взял с ладони смотрителя маленькую стальную звездочку. Рассмотрев ее поближе, он удивленно взглянул на Триггви:

— А что это? Вряд ли что-то ценное.

Смотритель потер подбородок.

— Я думаю, это от ботинка убитого студента. Уборщица нашла ее пару дней назад, но сказала об этом только сегодня.

Гуннар посмотрел на него отсутствующим взглядом.

— И что? Я не совсем улавливаю смысл…

— Есть кое-что еще. Если я правильно ее понял, уборщица обнаружила следы крови на окне. — Триггви смотрел Гуннару в глаза, ожидая ответа.

— Крови? Разве его не задушили? — недоверчиво спросил декан. — Это, наверное, какие-то старые пятна…

— Его ведь не только задушили…

Гуннар напрягся при воспоминании о неслыханном надругательстве над телом.

— Да, верно. — Он озадаченно крутил в руках звездочку.

— Понимаете, она с ботинка, который на нем был во время убийства, — продолжил Триггви. — Нет, конечно, она могла оторваться и до того. Я решил отдать ее вам, а там уж делайте что хотите.

— Так-так, — пробормотал Гуннар. Стиснув зубы, он серьезно посмотрел на Триггви, поднялся из-за стола и сказал: — Спасибо. Возможно, это не имеет отношения к делу, но вы правильно сделали, что сообщили мне.

Смотритель спокойно кивнул.

— Но и это еще не все, — сказал он и достал из кармана сложенное бумажное полотенце. — Женщина, которая убирала комнату отдыха в те выходные, обнаружила на полу не до конца стертые следы крови и нашла еще вот это… — Он вручил сверток Гуннару. — Думаю, надо сообщить в полицию.