Хороший, плохой, пушистый - Кокс Том. Страница 7

Мне помогали прогулки. В последующие за смертью Джанета недели я постоянно кружил по просторам Норфолка — бродил по бечевникам [4], мимо шлюзов и руин монастырей, перелезал через заборы, вышагивал по лугам в изношенных прогулочных сапогах, наслаждаясь растворением в стихии и освобождением от физического груза. Иногда мне составляли компанию друзья или Генри, кокер-спаниель моей знакомой Ханны, жившей на нашей улице. Пес напоминал мне Джанета своим легким отношением к миру и пристрастием к стоялой воде. Но и одному мне было тоже хорошо. Нравилась простота и бесцельность прогулок: нет необходимости стараться победить в игре, что-то доказать или вырваться в жизни вперед. Находишься на вольном воздухе и переставляешь ноги ради самого процесса. После прогулки можно почувствовать себя хуже, но со мной в прошлом такого не случалось. Нечто подобное я ощущал в юношеские годы, когда бродил по вотчине комиссии по делам лесного хозяйства, что простиралась за коттеджем родителей, и брал с собой кота своего детства Монти. Твердил себе, будто гуляю, чтобы убить время, пока нет более неотложных дел — интервью с музыкантами рок-групп, — но на самом деле эти прогулки являлись главным событием недели.

— Монти исключительно умный кот, — как всегда, громогласно возвещал отец. — Такого, наверное, больше не сыщешь.

Тон отца подразумевал: если ты кот, то довольно рано в жизни становишься перед выбором — либо тянешь лямку, вовсю работаешь и добиваешься успеха, либо ленишься и общество тебя выбрасывает.

Умерший в 1998 году Монти был не последним котом родителей. Дейзи представляла собой комок застарелых неврозов и служила Монти девчонкой для битья. Она пережила его на девять полных страха лет, постоянно убегая, заслышав громоподобные шаги отца. Изредка одаривая маму крупицами ласки, она так и осталась одинока и водила дружбу только с метелкой из перьев для смахивания пыли, которую родители купили в 1990 году в мэнсфилдском отделении компании «Уилкинсонс». Видимо, Дейзи принимала ее за необыкновенно уживчивого попугая. То, что родители провели последние три с половиной года без кошек, объяснялось золотым стандартом кошачьего поведения Монти. Он был котом-гулякой, самым самоуверенным, серьезным из всех, каких можно найти в викторианских детских историях, и я понимаю, почему родители не захотели заводить после него другого. Но в последние месяцы им явно чего-то не хватало, и, приезжая в их дом, я считал себя обязанным подбивать родителей к переменам. Прошло шесть лет с тех пор, как у меня в последний раз жил котенок. Но со смерти Джанета миновало слишком мало времени, чтобы я решился взять нового. Однако это не означало, что я не готов был взять котенка для них.

— Думаю, время пришло, — говорил я матери.

— Нет, — возражала она. — Я так радуюсь, что в доме чисто.

— Вам от этого будет только лучше.

— Вероятно. Но если я заведу котенка, откуда мне знать, что он хороший?

— Они все хорошие, если с ними нормально обращаться.

— Согласна. Но все равно нет.

Я чувствовал, что стена дает трещину, особенно когда мать приезжала ко мне.

— У тебя слишком много кошек. Хватило бы двух. А вот этого я возьму себе. — Она поднимала Медведя на руки, прижимала к себе, и тот, давно оценив ее интеллект и считая достойной своей любви, позволял приласкать себя в воздушных объятиях. Начинал мурлыкать и цеплялся за нее своими, как у коалы, когтями. — Этот хороший. А Шипли его постоянно обижает.

Шипли не давал прохода Медведю, но я сомневался, что все настолько серьезно, чтобы котов навсегда разделить. Иногда Шипли лупил его по голове, но обычно трусливая агрессия ограничивалась тем, что он сгонял Медведя с теплого местечка, которое присмотрел для себя, или приплясывал перед ним и строил отвратительные рожи заправского кошачьего хулигана. Будучи котом, твердо верившим в принцип непротивления злу, Медведь не отвечал, полагаясь на единственный способ защиты: способность исторгать звук, похожий на тот, что производит небольшой дракон, когда полощет горло топливом для зажигалок.

— И-и-и-и… — говорил Медведю Шипли и приплясывал перед его мордой с такими ужимками, что, будь он человеком и выступая подобным образом в ночном клубе, получил бы по шее.

— А-а-ргл б-а-ргл, — отвечал Медведь и ретировался за диван.

Неприятная сцена, но чаще всего их обмен мнениями дальше не шел.

Но все это не важно. Ведь мы сейчас говорим о Медведе, а он лучший кот во всей вселенной. Когда-то я считал, что все мои коты лучшие, но с объективной точки зрения Медведь — лучший из лучших. Пусть он недавно написал на шторы, а в прежние темные годы случился инцидент с его калом и карманом халата Ди, но в целом нет кота, у которого был бы более располагающий к себе характер, чем у Медведя. Словно в подтверждение тому, у него на груди вечным знаком особой душевности красуется белое пятно в форме кривоватого сердца. Медведь сложное, совершенное существо, и требуется время, чтобы понять его. Мать считает, что готова к этому, но изменит свое мнение, проведя с ним пару дней: кот будет повсюду следовать за ней, в тысячный раз о чем-то спрашивать, и ей никуда не скрыться от вопросительного взгляда его влажных, глубоких глаз. Требуются стальные нервы, чтобы приспособиться к этому. Я знаком с ним более десятка лет, но подчас едва сдерживаюсь, чтобы не сбежать с ящиком особенно крепкого пива в соседний парк после того, как Медведь возникает из ниоткуда рядом с моим стулом и начинает сверлить взглядом. Кроме того, отдать Медведя родителям значило бы нарушить негласный закон. Следующей владелицей кота должна быть моя следующая экс-половина. Таковы правила, и они незыблемы.

Я могу понять, почему родители не склонны заводить нового кота, если только это не такой пацифист, как Медведь. Их сад в последнее время превратился в настоящий рай для всякой дикой живности. В мой тоже заглядывают курочки и мунтжаки, но я так и не сумел наладить с ними отношения, а мать с отцом водят дружбу с рыбами, лягушками, жабами, дроздами и дятлами. Дня не проходит, чтобы мать не прислала мне сообщения о новых эпизодах общения с дикой природой. Иногда действие не ограничивалось территорией рядом с домом: «Наш телефон беспрестанно звонит, но нас никто не вызывает. В нем полно муравьев».

Недавно я заглянул к родителям, и отец отвел меня в сторону:

— Том, могу я с тобой поговорить?

Если отец спрашивает: «Том, могу я с тобой поговорить?», это означает:

а) хочет узнать, подал ли я налоговую декларацию;

б) подготовил ли машину к зиме;

в) решил предостеречь, чтобы, выходя из дома, я опасался всяких ненормальных и психов.

Но на сей раз повестка дня оказалась иной. Отец вывел меня в кладовую и показал на полку, где лежала садовая обувь — отдельные образцы сохранились еще с 1946 года.

— В моем ботинке поселилась жаба, — сообщил он.

Я наклонился и заглянул в его садовые шлепанцы, те самые, без застежек, в которых вопреки предостережениям моей матери отец пятнадцать месяцев назад полез под проливным дождем подрезать деревья и сломал спину. Да, точно: в левом уютно устроилась маленькая зеленовато-коричневая жаба. Она выглядела вполне довольно, я бы сказал, самоуверенно. К мыску была приклеена бумажка со словами: «Там жаба!»

— Написал, чтобы случайно не забыть и не попытаться обуть их, — объяснил отец.

Мы прогулялись по саду, и отец показал мне недавно выращенные цукини. Одним из них он особенно гордился из-за его выгнутой формы. Затем — сеть на пруду, которую установил, чтобы его японских карпов не таскала вороватая цапля.

— Совершеннейшая негодяйка. Даже теперь не может успокоиться, все ходит и ходит.

На прошлой неделе цапля поймала его любимую рыбу по кличке Финн и бросила с высоты ее бездыханное тело. Заметив нарисованные мелом контуры карпа там, где он упал на плитки возле пруда, я понял, что отец тяжело переживает потерю, и не нашел нужных слов утешения.