Боярышня Евдокия (СИ) - Меллер Юлия Викторовна. Страница 11

Предупредить князя о возможном гигантском обозе не составило труда. Сицкий, конечно, удивился, но зная репутацию Дуни, предпочёл прислушаться. Иван Васильевич доверил ему организацию ямских станций по всему княжеству и неудача с караваном, который обязательно привлечёт к себе его внимание, Сицкому была не нужна.

Довольная собой, Дуня накупила брату сладостей, с одобрением посмотрела, как он делится ими с Олежкой, и все вместе вернулись домой. А там её уже дожидалась Мотя. Она подтвердила, что сплетни кота Говоруна выйдут завтра утром и осталось дождаться результата.

Уже закрывая глаза, Дуня с улыбкой подумала, что если ей удастся привезти в Новгород московские новинки, то они там все обалдеют. И будет всем хорошо. А если у неё получится убедить новгородцев не слушать Борецкую и выставить вдову в любимую ею Литву, то вообще чудесно будет.

Успокоенная тем, что получился какой-никакой план, Дуня уснула с улыбкой на лице.

Глава 5.

Сплетни кота Говоруна взбудоражили людей. Народ с негодованием обсуждал вертлявость новгородцев, припоминая их непостоянство в критических ситуациях и подленькое отношение к своим же малым землям, когда те просили помощи.

Судачили о литовско-польском князе Казимире и о том, что он только на словах обещает помощь, а на деле всегда один пшик.

И на этом фоне незамеченным проскользнуло сообщение об отправляющейся в Новгород боярыне Кошкиной по поручению Великого князя, решившей взять с собою новинки из мастерской сына, товар своих крестьян и Доронинских.

«Какая молодец!» — подумали некоторые москвичи и придирчиво оглядели свои хозяйства.

«Где один, там и двое, а где двое, там место и третьему найдётся…» — рассудили заинтересованные люди.

К вечеру небывалый спрос на починку старых телег привлёк внимание горожан, а утром нового дня все знали, что Кошкина поведёт в Новгород караван из пары сотен телег, и это ещё не предел. Это цифра привела москвичей в восторг и обсуждение новгородских проблем вышло на новый уровень.

Дуня отсиживалась в разбойной избе у Семёна и изображала невозмутимость, получая очередную записочку о том, кто ещё сегодня пожаловал к Евпраксии Елизаровне с просьбой взять под защиту и посодействовать.

— Тебе не кажется, что это слишком? — насмешливо спросил её Семён. — Из-за тебя собирается такой караванище, что вы все только покидать город будете в течение дня.

Дуня насупилась. Она, конечно, предполагала, что люди воспользуются оказией и даже надеялась на это, но тут как бы не вся Москва собралась в дорогу! Перед Кошкиной было стыдно, но масштаб вызревшей проблемы со сбытом товара поражал. Вовремя Дуня заметила её и копнула, поэтому ответила бойко:

— Мы должны показать новгородцам, что с нами выгодно вести дела. Ты же знаешь, они живут торговлей.

— Это ты верно подметила: у них всё сводится к деньгам.

— Но за веру они стоят крепко, — тут же бросилась на их защиту Дуня.

— Крепко, — согласился Семён, но при этом его лицо приняло хищное выражение, и он медленно произнес:

— Странные дела там творятся. Мне доносят, что по всему городу ходят люди и заводят разговоры о новгородских вольностях, причем вольности связывают с Литовско-польском княжеством. Суть речей проста: ныне вольности уже не те, но если принять руку Казимира, то он вдохнет жизнь в вольности и всё будет по старине.

Дуня склонила вбок голову и нахмурилась. Ей всё это напоминало продуманную агиткампанию. Все этим в разной степени занимались, но, чтобы так открыто и навязчиво капать на мозги обывателей!

— Но у меня собрано много записок о том, — продолжал Семён, — как живут в Литве и Польше уехавшие от нас бояре, и правда сильно отличается от того, что звучит в обсуждениях среди новгородцев.

Дуня подалась вперёд, боясь пропустить хоть слово.

— Никакого выбора и свободы для наших там нет, — боярич даже рубанул рукой, добавляя веса своим словам. — Чтобы нормально жить в княжестве, придётся менять веру и полностью копировать местных в надежде, что дети уж точно сойдут за своих. Если же упорствовать в вере, то семья хлебнёт горя и притеснений со всех сторон.

Дуня помрачнела. Вспомнились рассказы отца Варфоломея о литовских князьях, самоотверженно сражавшихся с крестоносцами. Он восхищался их силой веры и твёрдостью духа, но те времена уже ушли, православие давно уже сдало свои позиции, а русичи почему-то продолжают считать литовцев своими.

Семён с удовлетворением отметил реакцию подруги, а то он уже столкнулся с тем, что к его словам отнеслись с несерьёзно. Старшее поколение идеализировало Литву.

— К сожалению, отъехавшие туда всем родом бояре осознают куда попали слишком поздно, и лишь у некоторых хватает средств вернуться обратно. Оставшиеся ненавидят свою жизнь, пишут нашему князю о своей нелёгкой судьбе и признаются, что дети их уже по-другому смотрят на мир, а внуки вовсе стыдятся своих предков. Недавно одного такого боярина привезли умирать на родную землю. Он плакал и каялся, пытаясь донести до наших бояр чуждость сегодняшней Литвы нам, но его вид был жалок, и никто не прислушался к его словам.

— А жаль, — со вздохом произнесла Дуня.

— Жаль, — согласился с ней Семён.

Дуня от отца слышала, что в Литве православные храмы больше не строились, хотя половина населения там оставалась православной. И более того, местные власти не давали чинить обветшалые церкви. Официального запрета не было, но не давали чинить! Люди думали, что это местные управляющие дурят, но такова была общая политика.

Сам же князь Казимир показательно пренебрегал схизматиками (православными), одобряя их притеснения во всех сферах жизни.

Дед тоже слушал, но отнёсся к словам сына с недоверием. Для него Литва оставалась своей, а разногласия случаются в любой семье.

— Но самое интересное знаешь что? — неожиданно спросил её Семён.

— Что?

— Все там приветливо улыбаются и заверяют в дружбе. Понимаешь? Для них слова ничего не значат!

— Я думаю, что боятся бунта, поэтому гадят исподтишка. Всё же католиков в княжестве не большинство, вот и улыбаются… пока.

— Тишком проталкивают только своих на должности, — торопился выговориться Семен, — а православным создают трудности, а когда те идут в суд, то отказывают судить! Но даже отказывают не прямо, а сочувствуют, обещают разобраться, помочь и не сразу до людей доходит, что их склоняют поменять веру и тогда всё у них будет хорошо!

Дуня посмотрела на Семёна. Давно она не видела его таким злым. Словесные кружева и откровенная ложь даже такого умного парня сбивали с толка. Он не понимал, как можно что-то говорить и не отвечать за свои слова!

Оба замолчали, обдумывая сказанное.

— Дунь, ты уверена в том, что делаешь? — наконец спросил он её. — Боярыня потребует от тебя объяснений.

— Ох, Сеня, ни в чём я не уверена, — призналась она и только он хотел воскликнуть, зачем же тогда она устроила переполох, как Дуня воскликнула:

— Но сколько можно воевать с новгородцами? И мы и они тратим силы, а на что? Ради чего? Посадники издёргали людей и не хотят видеть, что на их землях уже некому жить!

— Но зачем этот караван? — не понял Семен.

— Я покажу им новый товар! Сеня, это же не примитивное сырьё, а настоящий товар! Новгородцы сразу поймут, что ганзейцы вцепятся в него руками и ногами.

— Мы могли бы сами продать ганзейцам, напрямую.

— Как видишь, не справляемся, — с горечью ответила она. — Может необходимо больше времени, чтобы пошла слава о нас, а может, нас специально маринуют, чтобы взять всё задарма или есть кто-то, кто не даёт развернуться нашей торговле. Во всяком случае, купцы из других городов нашего княжества покупают меньше, чем мы производим.

— Да уж, размахнулись наши мастера на славу! — хмыкнул он. — У меня даже отец стал частенько прогуливаться по торговым рядам, чтобы посмотреть, что там новенького появилось.

Дуня перевела дух и неожиданно жалобно посмотрела на Семена: