Любовь на Рождество (ЛП) - "Минк". Страница 7

— Красят? — Руби склоняет голову набок. — Зачем?

— Ну, видишь ли… — Лоррейн заламывает руки, затем поднимает взгляд на меня. — О, у нас клиент! Мы обсудим это позже, Руби.

Я протягиваю ей пакет картошки через прилавок. Руби открывает пакетик и принюхивается. Она не может удержаться, хватает картошку фри, отправляя ее в рот, прежде чем я успеваю предупредить ее, что она горячая. Но Руби все равно. Она жует и издает какой-то горловой звук, который посылает толчок желания прямо к моему члену. Я подхожу ближе к стойке, чтобы скрыть это, но, черт возьми, со следующей порцией Руби делает это снова.

— Останешься у меня, — говорю я.

— Что? — Руби, кажется, приходит в себя, но не перестает есть картошку фри. — Нет.

— Да. У меня коттедж, который находится всего в нескольких улицах отсюда. Ничего особенного, но в нем хватит места для нас обоих, и твой багаж все равно все еще в моей машине.

Руби морщится. Она, должно быть, совсем забыла об этом.

— Ну, ты, я и Сало. Он все равно приходит и уходит по своему собственному расписанию.

— Сало? — Она слизывает соль и трюфельное масло со своих губ; ее розовый язычок притягивает мой взгляд. Эта девушка медленно убивает меня. Сначала звуки, теперь язык.

— Мой кот.

— Кошатник? — В голосе Руби слышится удивление, когда она берет еще картошку фри.

— Я делаю исключение только для Сало. Однажды он подошел ко мне в магазине, а затем появился на пороге моего дома. Он следует за мной практически повсюду в этом городе. Не удивлюсь, если прямо сейчас он сидит снаружи, наблюдает за мной с противоположной стороны улицы.

— Вау. — Руби одаривает меня полуулыбкой. — Получается, он твой хранитель.

— Получается, да. И ты можешь встретиться с ним сегодня вечером у меня дома.

Она качает головой.

— Я не могу остаться у тебя. Это безумие.

— Можешь. — Лоррейн решительно кивает. — Таким образом, моя швейная мастерская… то есть, покраска стен в твоей комнате может идти своим чередом. Проблема решена! — Лоррейн хлопает в ладоши, затем поворачивается и возвращается в заднюю часть кухни. — Давай, Руби, у нас есть работа. Спасибо, Нокс, — говорит она.

Руби берет картошку фри со стойки.

— Я же говорила тебе не покупать ее для меня.

— Знаю.

— И я не соглашалась оставаться в твоем доме. — Она смотрит на меня снизу вверх, ее челюсть с вызовом сжата. Так чертовски мило.

— Знаю.

— Руби! — зовет Лоррейн.

Руби стоит еще несколько секунд, явно оказавшись между молотом и наковальней — или, точнее, между мной и своей бабушкой.

— Уф. Заедешь за мной в восемь. Надеюсь, к тому времени мы сделаем все сегодняшние заказы. — Она поворачивается и уходит на кухню.

— Тогда еще увидимся. — Я улыбаюсь, все внутри загорается, как чертова рождественская елка, при мысли о том, что она будет жить со мной.

Я направляюсь к своей машине, Сало сидит на капоте и выжидающе смотрит на меня. Почесав его за ушами, наклоняюсь к нему поближе и шепчу:

— Мы поймали ее, Сало. Мы поймали ее.

Глава 8

Руби

— Нокс очень милый, что разрешил тебе остаться с ним, — говорит бабушка, наклеивая последнюю наклейку на одну из коробок, чтобы запечатать ее.

— Бьюсь об заклад, Мерри хотела бы тебя повидать, но она только что устроилась на новую работу и у нее даже не было времени заскочить повидаться со мной. Вы двое все еще близки, верно?

Настолько близки, насколько это возможно, когда Мерри увлечена Оленьей долиной, я в свою очередь всегда пыталась сбежать от нее. Но я не хочу говорить это бабушке, поэтому довольствуюсь простым кивком, а затем перехожу к тому, что действительно хочу знать.

— Что с Ноксом? — спрашиваю я, прислоняясь бедром к стойке. Мне до смерти хотелось засыпать бабушку вопросами о нем, но не могла заставить себя сделать это. Тогда она бы поняла, что что-то не так. Мне пришлось подождать, пока она скажет что-нибудь первой, чтобы дать мне необходимую передышку.

Конечно, она ждала несколько минут до того, как он должен был приехать, чтобы забрать меня и нарушить свое молчание на эту тему.

— О чем ты? — спрашивает она слишком невинно.

— Он изменился.

— Он вырос. Теперь он больше не мальчик. У него также больше нет матери, которая нашептывает ему на ухо. Люди могут говорить что угодно о твоей маме — забеременеть в шестнадцать лет, как бы дико это ни звучало, но, по крайней мере, у нее хватило здравого смысла понять, что она не создана для материнства.

Я удивленно смотрю на нее. Она не часто говорит о Сандре.

— Я никогда по-настоящему не переживала из-за того, что она оставила меня с тобой. Ты ведь знаешь это, правда, бабушка? — Это чистая правда. Моя бабушка подарила мне лучшее детство. Я бы ничего не стала менять.

— Конечно, знаю, милая.

Мама была молода, когда родила меня. Слишком. Она скитается по разным местам. Я благодарна, что она не пыталась забрать меня с собой, когда решила покинуть Оленью долину. Одному богу известно, что могло бы случиться со мной, если бы она это сделала.

Бабушка одаривает меня усталой, но теплой улыбкой.

— Я только говорю, что некоторые родители могут быть токсичными, и их детям может потребоваться время, чтобы освободиться от этого влияния.

— Ладно, — соглашаюсь я, понимая, к чему она клонит. Или, по крайней мере, пытаюсь понять. Трудно отпускать вещи, когда они были с тобой столько лет. Уход мамы — довольно ужасное воспоминание. Даже если бабушка заботилась обо мне наилучшим образом и подарила прекрасное детство, я все равно росла, зная, что моя мать бросила меня. Но, как говорит бабушка, это было к лучшему. На самом деле, это было, наверное, самое бескорыстное, что моя мать когда-либо делала для меня, и разве это не здорово?

— Я просто рада, что ты вернулась. — Она берет меня за руки, и я замечаю, как углубились морщинки возле ее глаз. Она постарела, но каким-то образом осталась такой же красивой. Надеюсь, у меня такие же хорошие гены.

— Я тоже. — Я сжимаю ее руки.

Она моргает, ее глаза наполняются слезами, и делает глубокий вдох, прежде чем отпустить меня.

— Завтра утром можешь не спешить. Мне помогут несколько девушек, а на этой кухне может поместиться не так много людей. — Что-то здесь не сходится. Когда она звала меня домой, ее голос звучал так, словно отчаянно нуждалась в моей помощи, а теперь говорит мне не приходить? Что за черт?

— Хорошо, значит, я приду днем? — спрашиваю для уточнения. Как только слова слетают с моих губ, я слышу, как звенит колокольчик на входной двери пекарни. Уверена, что это Нокс, потому что табличка уже перевернута на «Закрыто».

— Думаю, да. — Она целует меня в щеку. — Иди. Я запру. — Она отмахивается от меня. Я хочу задать ей еще несколько вопросов, но знаю, что время вышло.

— Люблю тебя, — бросаю я через плечо, прежде чем направиться к выходу. Нокс стоит в центре пекарни и ждет меня с чем-то розовым и пушистым в руке. Когда его взгляд встречается с моим, на его губах появляется улыбка. Почему он обязательно должен быть таким чертовски красивым?

— Твоя девушка не рассердится, что у тебя дома другая женщина? — Я приподнимаю бровь, глядя на него.

— Нора не моя девушка.

От его слов я чувствую облегчение. Я наблюдаю, как он открывает розовую штуковину в своих руках, и понимаю, что это пальто.

— Надевай.

— Чье оно? Норы? — Я отступаю, не желая прикасаться ни к чему, что соприкасалось с этой подлой женщиной.

— Зачем мне пальто Норы? — Он сокращает расстояние между нами и начинает надевать на меня пальто.

— Не знаю. Она могла оставить его у тебя дома или в машине.

— Она никогда не была ни там, ни там. — Он застегивает его. — Ты ревнуешь? — Он ухмыляется.

— Нокс, клянусь рождественским печеньем, я тебя отшлепаю.

— Лгунишка, ты не причинишь вреда ни одной живой душе.

— Нокс. — Я вздыхаю.

— Очевидно же, что я купил это пальто для тебя. Я знаю, ты любишь розовый. Он тебе всегда нравился.