Ось МираМедынское золото - Логинов Святослав Владимирович. Страница 16

Теперь кобольды получили обратно зародыш Черепахи, и война прекратится сама собой, потому что с самого начала не имела смысла.

Глупость и непонимание возопят, что, получив зародыш, кобольды стали непобедимы. Они могут сотрясать землю, колебать моря и пробуждать вулканы. Багровая сила, таящаяся в сердце Земли, способна за короткий срок уничтожить всё человечество. А разум спросит: «Зачем?» Кобольдам не нужны наши дома, пашни и дороги. Города не мешают им, скорей всего, подземные жители ничего не знают о наших городах. Они хотят спокойно жить под толщей камня, и, значит, им нужно, чтобы земля не сотрясалась, море не колебалось сверх необходимого и вулканы не просыпались в недобрый час. А что при этом станет хорошо и людям тоже, то, честное слово, подобная мысль может огорчить только очень глупого и ничего не понимающего кобольда. А такой, ежели вдруг родится, долго не протянет. Глупые и непонимающие в пещерах не выживают. То, что я вышел из Прорвы живым, – исключение, подтверждающее правило.

* * *

Некоторое время я вёл жизнь праздного путешественника. Окунувшись в Ось, бродил по свету, навещал страны, где когда–то бывал, и заглядывал в такие места, о которых никто из живущих и помыслить не мог.

Между прочим, я отыскал Гроста. Умница–дракон не стал возвращаться в родные места, а умотав чуть не на половину земного круга, поселился среди невысоких гор, со всех сторон окружённых безводной пустыней. Лучшего места он выбрать не мог. Люди в этих краях не селились, а вараны и дикие верблюды водились в достаточном количестве, чтобы прокормить пришлое чудовище.

Нашлись вскоре и люди, вернее, один человек. Босоногий старик в ветхом халате и тюрбане, венчавшем плешивую голову, ежедневно прилетал к логову дракона на волшебном ковре, таком же драном, как и его халат. Устроившись неподалёку, залётный старик заунывно играл на флейте. Близко к отдыхающему дракону он не подходил, а переваривать сожранного верблюда музыка не мешала, поэтому Грост не трогал старичка.

Драконы любят музыку, хотя вкусы у них странные. У старичка тоже были странные вкусы, а быть может, он просто знал, какие напевы успокаивают озлобленного дракона. Грост лежал, прислушиваясь к переливам флейты, и иногда дёргал ухом, словно собака, отгоняющая муху. Картина эта умилила меня несказанно. Умилил не Грост, с ним было всё ясно, а старичок. Приручить таким образом дракона можно, но для этого потребуется лет пятьсот, а старик не протянет и десятой части такого срока. Да и силы особой в нём не заметно. Так, колдунишка, каких много. Тот дурак, что на моих глазах сгорел в Оси, был куда круче. Но и он не сумел бы совладать с драконом. Одно дело – приучить к себе зверя, чтобы он не убил тебя, совсем другое – заставить его слушаться.

Я представил, что будет, если забавный старик добьётся своего. Грост успокоится и станет мирным, насколько вообще может быть мирным дракон. Старик сможет подойти к чудовищу вплотную, положить руку на иссечённую в боях броню, сможет задать вопрос и услышать ответ. Драконы умеют разговаривать, хотя и не способны произносить слова. Они говорят мысленно. Мысли драконов коротки, просты и несомненны. Драконы не рассуждают, а изрекают истины и поэтому слывут мудрецами. О чём сможет говорить с драконом старик?

Наверняка босоногий дервиш понимает, что его задача невыполнима, но он прилетает каждый день и играет на флейте, словно годы его не сочтены и пятьсот лет в запасе всегда найдётся. Так, наверное, и должен поступать человек, знающий, зачем живёт.

Как я ему завидую.

Мне хотелось сделать старику хоть что–то хорошее, но оказалось, что всей моей силы не достаёт на такую простую вещь. Дервиш ходил босиком и в драном халате не потому, что не мог разжиться обувью и одеждой поновее, а просто по привычке. От жизни ему было ничего не нужно, разве что ковёр–самолёт малость побыстроходнее той почтенной древности, которой он пользовался. Но тут я ничего не мог поделать. Древняя вещица летала, используя природную магию. Она была сродни Оси Мира и растворилась бы в ней при первом прикосновении, как это случилось с заячьей шкуркой, о которой я не перестану сожалеть.

Единственное, что я сумел сделать, – незаметно подсказать, какие мелодии нравятся Гросту больше всего. Теперь, чтобы успокоить и приручить дракона, старикану потребуется не пятьсот, а каких–то двести лет. Жаль, что и этот срок абсолютно недостижим.

Трудно утверждать наверняка, но мне кажется, что Грост почуял моё присутствие. Явно он никак себя не выдал, но есть мелкие чёрточки, по которым можно судить о таких вещах. Человек незнающий удивится: какие могут быть мелкие чёрточки у дракона? – но я много возился с драконами и знаю, что говорю. Драконы – существа насквозь магические, так что нет ничего удивительного, если они воспринимают магию Оси, «видят» её, как мы видим воду. А то, что Грост не стал в открытую признавать меня, говорит только об одном: появление хозяина в виде бесплотного призрака выпадает из системы привычных представлений и, пока не несёт угрозы, не требует никакой реакции. Раз по этому поводу нельзя изречь прописной истины, следует промолчать.

При взгляде из Оси Грост казался непроницаемо чёрным, что неудивительно, если учесть, что магия драконов напрочь чужда природной. На чём основано это волшебство, сказать трудно. Даже хозяину дракон не позволит ковыряться в своей душе. Магия Земли, воплощённая в Великой Черепахе, также чужда драконам, это я выяснил не так давно.

Рассуждатели из числа учёных дуралеев, говоря о драконах, твердят о силе «Извечного Зла». Именно так, со всех заглавных букв и ничуть не меньше. Помилуйте, какое Извечное Зло? Гулл – дракон, развоплощённый во время битвы на Медовом Носу, любил, чтобы ему почесали загривок. Глухой Пэт даже смастерил специальную чесалку, этакие грабли с зубьями в виде стальных клинков. Как вам кажется, Извечному Злу можно почесать загривок? Такое прилично кошке, но не этической категории. Впрочем, те же рассуждатели числят котов, особенно чёрных, по тому же злодейскому ведомству. А уж меня наверняка прописали этого ведомства главой. Жаль, что мне не над кем начальствовать.

Древние мистики, те, что считали Землю плоской, называли отцом драконов Уробороса – сказочного Змея, способного сожрать весь мир. Уроборос лежит в море, обвивая кольцом землю, и грызёт собственный хвост, ибо ничто другое не может утолить его голод.

Красивая сказка и наивные представления… Но ведь Великая Черепаха, на спине которой покоится плоская Земля, существует, хотя и не в том виде, как представлялось предкам.

И я отправился искать Уробороса или то, что может быть им.

* * *

Легко искать, когда знаешь, что ищешь, а вернее, когда знаешь, каким должно быть то, что ищешь. Первый раз зародыш Черепахи я отыскал случайно, а чтобы найти его второй раз, потребовалось всего полчаса. Теперь я оказался в положении – пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что.

Ох уж эти сказки! Сплошное найди да принеси. Назвался груздем – полезай в кузовок. А если груздю охота пребывать в лесу, а не в кузовке?

Я уже догадывался, что Уроборосу, ежели таковой сыщется, место где угодно, только не в моей корзине, и искал по большей части из любви к искусству, желая знать, а не владеть.

Когда я впервые увидел это чудовище, я очень похвалил себя за предусмотрительное решение не присваивать его, а всего лишь изучить. Уроборос действительно лежал в океане, просто потому, что на земле для него не хватило бы места. Змеем его назвать язык не поворачивается, а другого поименования ему нет. С непривычки его можно было принять если не за горную цепь, то за древний оборонительный вал, с неведомой целью насыпанный на морском дне. Там, где подводные течения смели напластования ила, можно было разглядеть шкуру, покрытую костяными бляхами. Донные черви изгрызли кость, она осыпалась неопрятной трухой, но изнутри нарастала новая чешуя, бронёй прикрывающая живое тело.

Местами слежавшийся ил почти полностью скрывал чудище, лишь бесконечно длинный холм открылся бы взору, способному видеть сквозь вечную ночь морских глубин. С поверхности сюда не проникал ни единый лучик, только глубоководные медузы и стеклистые рачки мерцали обманными, ничего не озаряющими огоньками.