(не) Обручённые (СИ) - Снегова Анна. Страница 9
Губы вжимаются в сгиб моей шеи.
- Э-это уже не считается обнимать… - шепчу, изгибаясь навстречу. Короткий выдох носом мне в кожу – смеётся.
Вспыхиваю, когда правая рука смещается ещё на дюйм ниже. Он что думает, я не замечу?!
Мгновение – и я перемещаюсь.
На шаг в сторону, к столу, заваленному книгами, свитками, перьями и всякой всячиной.
Бастиан откидывается на камни стены под своей спиной и смотрит на меня, улыбаясь. Ни капли раскаяния на красивом лице. А я забываю возмущаться. Он же видит прекрасно, что я не ухожу далеко. И делает правильные выводы.
Пора бы уже сделать правильные выводы и мне, но я как заколдованная. Это будто меня приковали цепями к стене. Уйти подальше не выходит, хоть ты тресни.
Надо срочно придумать, чем отвлечься. И я начинаю бесцеремонно разглядывать его стол. Скольжу указательным пальцем по истёртым, с позолотой корешкам книг, небрежно сваленных в лохматую стопку. Исторические трактаты, ботаника, жизнеописания древних королей… томик стихов.
Между книг торчит кончик пергаментного листка. Осторожно тяну.
- Так, стоп! – Бастиан вдруг меняется в лице и кидается вперёд, чтоб перехватить мою руку.
Я успеваю вытащить лист и отпрыгнуть в сторону раньше, чем меня поймают на месте преступления. А что, не только ему можно нарушать правила!
Перемещаюсь с добычей по ту сторону решётки. И…
Это портрет.
Девушка с большими, распахнутыми удивлённо глазами. У неё приоткрыты губы – так, будто её только что…
Целовали.
На портрете – я.
Нарисованная чернилами, гусиным пером. Тонкими, изящными, идеально отточенными штрихами. Губы обведены и изображены особенно точно.
- А вот это я забираю с собой! – краснею и прячу за спиной добычу. – Я тебе разрешения рисовать меня не давала!
Впрочем, как и на остальное в ту ночь не давала тоже.
- Не беда. Нарисую ещё, - небрежно отвечает Бастиан.
Вот же… И как на такого прикажете воздействовать? Вздыхаю и перемещаюсь обратно. На этот раз усаживаюсь на стул, от греха подальше.
Грех пока что не двигается и новых поползновений в мою сторону не предпринимает. Мы смотрим друг на друга выжидающе. Что теперь?
И в этот самый момент, когда я, изо всех сил сосредоточившись, пытаюсь всё же придумать безопасную тему для беседы – у меня оглушительно, на всю камеру бурчит в животе.
Бастиан приподнимает бровь.
- Что, так ждала нашего свидания, что не ела со вчерашнего дня?
- Ещё чего не хватало! – изображаю оскорблённое достоинство. – И у нас не свидание.
Бровь продолжает скептически намекать, что я врушка.
- И вообще. Я просто проголодалась. Я очень много ем!
Меня смерили ироничным взглядом, в котором читается: «не похоже». А потом Бастиан вздыхает, наклоняется… и поднимает откуда-то с пола, слева от кровати, целый поднос всякой снеди.
Двигается, ставит на середину постели и кивает приглашающе. Чтобы не истечь слюной, не подавиться и не погибнуть во цвете лет, мне нужно снова вернуться на его постель.
- Судя по всему, не только я не ела целый день в ожидании нашего свидания! – надменно заявляю ему, чтобы скрыть смущение, когда конечно же, так и поступаю.
- То есть ты признаешь всё-таки, что у нас свидание? – продолжает потешаться надо мною узник. – Что ж. Обстановка вполне романтична! Ужин, свечи… полутьма.
Я не нахожу достойного ответа. Тем более, у меня уже занят рот.
Хлеб успел почти засохнуть, сыр немного обветрился, а вот мясо выглядит так, что мой аппетит мгновенно просыпается ещё сильней.
- Можешь мне передать, пожалуйста, вилку и нож? – спрашиваю Бастиана, пока прикидываю, долю какого размера мне можно взять себе, чтоб это не выглядело позорно. Воспитанная девушка не должна много есть, она клюёт как воробушек, это всем известно.
- Мэг. Ты вообще с головой дружишь? – обеспокоенно заявляет он, придвигаясь незаметно ближе. – Вилка? Нож? Ты думаешь, мне их дают?
Проглатываю кусок хлеба, чтоб не подавиться. И поднимаю взгляд. Непроницаемое выражение чёрных глаз. Но в голосе только что была полынная горечь.
- Никогда?
- Ни разу. Мне только ложка и полагается.
- Они что, боятся, что ты что-то сделаешь с охранником? Или с решёткой? Или…
- С собой, - подтверждает мою догадку Бастиан, улыбаясь одними губами. Глаза остаются убийственно серьёзны.
Откладываю хлеб. Есть перехотелось.
- Но ты же не пытался?..
Он молчит и не отводит взгляд.
- Думал одно время. Для этого мне не нужны дополнительные приспособления. Вполне достаточно было бы… цепей.
Он поднимает руку, и накидывает цепь на меня. Она обвивает талию.
Притягивает медленно ближе.
Вот так. Я теперь тоже в плену.
…Перемещаюсь обратно на стул, со злорадством ловлю выражение разочарования на его лице.
- Ты опять?! – возмущённо восклицаю.
- Мэг. Разговор был про «не распускать руки». К цепям это не относится! – смеётся Бастиан.
И я неожиданно заражаюсь его весельем.
И меня будто отпускает.
Мы начинаем говорить – обо всём сразу, как будто мы добрые друзья и не виделись сто лет, как будто спешим наговориться на годы вперёд.
Я рассказываю о детстве. Он – о том, как попал сюда. О причинах своего бунта.
Где-то в середине разговора я пересаживаюсь обратно.
На подносе становится всё меньше еды, и почти всё съела я, - ему некогда, он говорит. А я слушаю. Он великолепный рассказчик. И почему-то уже совершенно не стыдно, что девушке неприлично много есть. Я абсолютно точно уверена, что от него не получу осуждения. Он даже не замечает этого, продолжая запальчиво говорить.
Он жестикулирует, и описывает в красках, и горячится… Я слушаю, затаив дыхание, поджав колени к груди и положив подбородок на скрещенные руки. Бастиан вдруг останавливается посреди фразы.
- Ты меня так слушаешь… кажется, я начинаю понимать, зачем людям нужны невесты.
Ямочка на его щеке. Я вспыхиваю.
Так он что же, считает, что я до сих пор его невеста? Ну, хотя… помолвку ведь официально никто не разрывал…
Он склоняется ближе, отодвигает в сторону полупустой поднос.
- Мэ-эг… Ты так мило краснеешь!
Опираясь ладонью на постель, подаётся вперёд, заглядывает мне в лицо. Я прячусь, оставляю только глаза.
- Мэг, мне определённо нравится это зрелище! Хочется продолжать вгонять тебя в краску. Хочешь, расскажу, для чего нужны жёны, м-м?
Дьявольское искушение в чёрных глазах.
Я отсаживаюсь на самый край. Делаю вид, что оскорблена в лучших чувствах.
- Фу, мужлан! Совсем растерял тут манеры благородного дворянина.
Он улыбается шире, а потом неожиданно – ложится. Растягивается во весь рост на койке, где едва помещается в длину, подкладывает руки под голову. Его ноги оказываются совсем рядом, так что касаются моего тела. Точнее, вполне определённых его частей. А отодвигаться дальше некуда, если не хочу упасть.
- Но тебе же это во мне и нравится. Разве не поэтому ты вернулась?
Я вскакиваю с места, возмущённая до глубины души.
- Ах, ты!.. Вот теперь точно ни за что не вернусь! Сиди тут и думай… над своим дурным воспитанием.
Время течёт неумолимо. Я уже чувствую каким-то звериным чутьём, что далеко-далеко, за многотонной толщей камня, отделяющего нас от всего остального мира, тихо подкрадывается рассвет. И кажется, не только я одна это чувствую.
- До следующей ночи, Мэг! – довольно проговорил Бастиан, закрывая глаза. На губах его блуждает улыбка.
Вот же… козёл.
Знает ведь, что я непременно вернусь к нему следующей ночью.
5.3
Когда перемещаюсь к нему снова на третью ночь – сразу внутрь, забывая напрочь о том, что сначала хорошо бы в безопасное отдаление – он ходит туда-сюда, как нетерпеливый зверь по клетке.