Всегда твой (ЛП) - Хара Кай. Страница 77
— Я не мог произнести его имя в течение многих лет после его смерти.
Я медленно поворачиваюсь к нему, мое горло уже сжалось от этих десяти слов. Его тело наполовину повернуто ко мне лицом, его рука лежит на руле, а голова покоится на руке. Его глаза устремлены вдаль, как будто он путешествует в прошлое.
— Я думал о нем каждый день. Каждый раз, когда видел кого-то моего возраста со светлыми волосами, каждый раз, когда кто-то спрашивал меня, есть ли у меня братья и сестры, каждый раз, когда я получал четверку за домашнее задание, по которому, как я знал, он получил бы пятерку. — Он тихонько хихикает. — Каждый день сотни маленьких триггеров, которые напоминали мне о нем, которые заставляли меня повторять его имя в голове так часто, что это звучало почти как песня.
Он делает паузу и смотрит в окно.
— Но когда нужно было произнести его вслух, это было похоже на то, как если бы мне приставили пистолет к виску и попросили нажать на спусковой крючок. Как будто произнесение его имени откроет мой собственный ящик Пандоры и покажет все то дерьмо, которое я ношу в себе с тех пор, как он умер. Пьянство моей мамы. Враждебность и обиду отца. Мою ненависть к тебе. Мое горе. Мое общее ощущение того, что я не привязан и потерян в мире, где у меня не было ни его, ни тебя. Поэтому я похоронил его в том же ящике внутри себя, где похоронил тебя, и засунул подальше, под такое количество дерьма, чтобы никогда больше не думать о нем.
Он оглядывается на меня, и уголок его губ искривляет маленькая грустная улыбка.
— Но теперь я знаю, что нельзя так манипулировать судьбой, потому что четыре года назад, когда ты вернулась в мою жизнь, как будто никогда и не уходила, как будто я никогда и не выталкивал тебя, воспоминания о нем тоже вернулись. Я начал говорить о нем с Роугом и Рисом, позволять себе думать о нем и смотреть на наши фотографии. Это происходит медленно, но это здорово.
Он прочищает горло.
— Но о тебе и о нем мне все еще трудно говорить, даже по сей день. И дело не в том, что я не хотел говорить об этом, а в том, что я не мог, не с тобой. Но после сегодняшнего дня я понял, что держусь за вещи, которые не имеют значения. Ведь я почти потерял тебя и словно снова оказался в том времени, когда узнал о смерти Астора. Только это было еще хуже, потому что это была ты.
Его рука снова лежит на моей щеке, и на этот раз я позволяю ему.
— Я пережил его смерть, но не пережил бы твою, дикарка. Это я без труда признаю.
Его слова — не более чем шепот, но они отдаются в моих ушах и сердце с грохотом грома.
— Разблокируй дверь.
Он хмурится, отстраняясь.
— Позволь мне отнести тебя внутрь.
— Разблокируй дверь, Феникс, — повторяю я настойчиво.
Он молча делает, как я говорю, и я выхожу из машины. Когда он видит, как я обхожу машину со стороны водителя, он открывает свою дверь и выходит.
Я бросаюсь в его объятия, и он ловит меня с облегченным стоном, обхватывая мои ноги вокруг своей талии.
— Спасибо, что открылся, — говорю я, прежде чем прижаться к его губам в страстном поцелуе. Через несколько секунд я отстраняюсь, мое дыхание еще не полностью восстановилось, и прижимаюсь лбом к его лбу. — Подожди, пока я не расскажу девочкам, что ты романтик.
Он резко шлепает меня по заднице.
— Ты не сделаешь ничего подобного. У меня есть репутация, которую нужно поддерживать.
Я хихикаю, когда он несет меня наверх и прямо в постель, где он засыпает, свернувшись вокруг меня, с его рукой, властно сжимающей мою грудь, и его мягким дыханием, бьющим по моей шее.
***
После моего пребывания в больнице мы вступаем в новую фазу наших отношений, которая настолько комфортна, что убаюкивает меня ложным чувством безопасности.
Феникс стал более открытым и уязвимым, чем был с тех пор, как я его знаю, и постепенно мы становимся еще ближе. Он рассказывает об Астор, когда я меньше всего этого ожидаю: когда мы готовим ужин или играем в COD. Ни с того ни с сего он начинает рассказывать о нем, заставая меня врасплох, но я всегда готова поговорить с ним об этом.
Чем больше времени проходит, тем больше я убеждаюсь, что мы — родственные души. Я не говорю ему, что люблю его, потому что не знаю, готов ли он это услышать. Я даже не уверена в его чувствах, но знаю, что я ему небезразлична. Это ясно по тому, как он заботился обо мне после моей аллергической реакции и как с тех пор он не разрешает мне есть что-либо, не попробовав это на вкус.
Не менее привлекательно и то, что он не позволил Клэр извиниться передо мной за то, о чем она не знала. До барбекю мы с Фениксом в основном проводили время у меня дома, поэтому у меня не было возможности рассказать ей о своей аллергии на арахис.
Невозможно не полюбить его, когда он срывает с себя все покровы и впускает меня внутрь, как это было раньше. Думаю, единственный человек, который сомневается в его любви, — это он сам. Видя, как с ним обращались родители и как на него повлияла смерть брата, я могу понять, почему он так думает.
Отчасти из-за этого мне хочется взять себя в руки и наконец-то сказать ему правду о своих чувствах.
Когда через полторы недели после барбекю он объявляет, что должен вернуться в Корею на неделю, моя первая реакция — разочарование.
Я привыкла к тому, что каждый момент бодрствования и сна мы проводим вместе, и мне не хочется расставаться с ним. Думаю, часть меня чувствует, что скоро что-то изменится, и отчаянно хочет удержаться.
В восемь утра в день его отъезда в Корею все рушится. Я лежу дома в своей постели, а он в ванной принимает душ и готовится к вылету через несколько часов.
Все еще полусонная, я застонала, когда зазвонил мой телефон, и вслепую потянулась за ним. Несколько мгновений я не отрываясь смотрю на экран, сонливость все еще затуманивает мое зрение. Моргнув несколько раз, я фокусируюсь на экране и читаю письмо.
Мистер Синклер,
Вместо встречи, которая должна была состояться несколько недель назад, я хотел бы сообщить вам по электронной почте текущий баланс вашего счета.
Прогресс продолжается, как и ожидалось, и на данный момент мы собрали чуть более двух целых пяти десятых миллиона евро со счетов вашего отца на ваш.
Мой взгляд сразу же останавливается на выделенном жирным шрифтом предложении, и я хмурюсь в замешательстве. Только когда я вижу, кому адресовано письмо, я понимаю, что держу в руках телефон Феникса, а не свой собственный.
Но уже слишком поздно. Мой интерес разгорелся, и я продолжаю читать.
Мы все еще на пути к достижению цели в восемь миллионов евро за несколько недель до вашей ожидаемой свадьбы в июне, что должно оставить вам достаточно времени, чтобы разорвать помолвку до подписания каких-либо контрактов.
С уважением,
Дж. Бахманн
Когда я заканчиваю, мои руки так сильно дрожат, что я с трудом удерживаю телефон.
Смятение сменяется неверием, пока я пытаюсь принять то, что только что прочитала. Насколько я могу судить, Феникс вовлечен в какую-то схему по обману своего отца, и каким-то образом она достигает кульминации перед нашей свадьбой.
Я вспоминаю кабинет его отца, когда родители рассказали нам о браке по расчету.
Отец пригрозил, что лишит его трастового счета, если он не согласится на помолвку. Только после этого ультиматума Феникс согласился, но все равно был в ярости.
Поначалу я понимала, почему. Тогда он меня ненавидел. Но в последнее время… мне казалось, что он с теплотой относится к этой идее, я думала, что мы к этому идем. Но если это письмо верно, то все это было лишь обманом и иллюзией.
Притворство, на которое он пошел, чтобы набить свои карманы, прежде чем выбросить меня.
Не знаю, чему ты удивляешься, он всегда так к тебе относился, думаю я про себя.
Эмоции застревают в горле, и я не могу дышать. Это и страдание, и боль, и горе, каких я не испытывала с тех пор, как потеряла Астора, потому что это похоже на еще одну смерть. Эти эмоции настолько сильны, что почти непреодолимы. Они захлестывают меня до тех пор, пока я не чувствую, что тону в путах собственного тела.