Боярышня Дуняша 2 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна. Страница 16

Дуня от растерянности только похлопала глазами. Так-то она не против и даже «за», но не все готовы принять её помощь. Это не объяснить, но большинству требуется поддержка деньгами, а вот внутренне перекроиться, увидеть что-то новое в себе и свернуть с наторенной дорожки, чтобы пойти к новой цели… Нет, не каждый это может и хочет делать, а Дуняша чувствовала, что именно так она должна помогать.

— Что за человек? — нахмурился Еремей и пристально посмотрел на батюшку.

В его голове быстро сложилась картинка об отце Кирилле. Ишь как он разговор повёл! Сначала обозначил вину Якимки и повесил на него долг. Столько времени прошло, и никому не было дела до убогого, а тут вспомнил. Потом Дуньку коряво похвалил. Неужели ей до сих пор припоминают картинки в девичьей?

Еремей перевёл взгляд на внучку, и та сразу замотала головой, показывая, что ни в чём не виновата. Ну, это ещё надо проверить. Анастасия писала, что их монастырь за короткое время навестили сразу два митрополита, бывший и нынешний.

Еремей свёл брови и продолжил сверлить внучку подозрительным взглядом. Она тут же ещё интенсивнее замотала головой, а потом что-то мелькнуло на её лице, и она уставилась на него, часто-часто заморгала и неловко пожала плечами.

«Так и знал!» — с досадой подумал Еремей и решил сегодня же отписать второй тётке невестки Аграфене, чтобы всё узнать из её уст. Аграфена молчать не будет, распишет в подробностях.

Пока Еремей соображал и переглядывался с внучкой, к священнику подошёл хмурый парень. Он был высоким и жилистым, а бороденка в три волосинки выдавала в нём юношу. Вряд ли ему больше шестнадцати, а скорее всего недавно четырнадцать исполнилось. Дуне приходилось видеть тринадцатилетних мальчишек, выглядевших мощнее и старше, чем этот парень, но у них взгляд был пустоватый. Не дурной или глупый, но в глазах что-то отражалось только когда происходило что-то эмоциональное, а у этого во взгляде сразу прочитывалась злость, цепкость, острота, надменность, осознанная пренебрежительность. Вот такой набор впечатлений он производил, и даже улыбка вряд ли сгладила бы это, но сжатые губы, похоже, не умели улыбаться.

— Семён по прозвищу Волк, сын Григория Волчары, — представил священник парня.

Доронины с удивлением посмотрели на него и недоуменно переглянулись между собой, не замечая, как батюшка усмехается в свою роскошную бороду. Потом Еремей и Дуня уставились на парня, но тот безразлично смотрел на них, и тогда Доронины вернули своё внимание к отцу Кириллу, побуждая его вопросительными взглядами к пояснениям.

В прислушивающейся рядом толпе пошли шепотки:

— Боярин Волчара, сын того самого Порфирия Ловца, что у ныне покойной Витовтовны был ловчим.

— Говорят, что он не только зверей ловил, — шепотом дополнили со стороны. — Лютый был человек, но преданный, как собака.

— Какая собака? Ты чего людям голову дуришь?

— Да тише вы! Порфирия Ловца прислал к дочери Витовт. Боялся за неё, а чего за неё боятся…

— Заткнись! То дела давно минувших дней. Сейчас речь о внуке его идет.

— А зачем Сеньку Волка к боярину Еремею определяют? Сейчас Доронины выше рода Волчары стали.

— Но ниже Порфирия Ловца.

— Ты ещё вспомни, что было при царе Горохе!

Дуне тоже хотелось бы знать, зачем Семёна Волка знакомят с дедом и с ней. Она слышала об этой семье ещё от Кошкиных, когда Петр Яковлевич получил прозвище Нога. Ранние прозвища редкость, но сына Порфирия Ловца ещё в молодости прозвали Волчарой, а его дети продолжили традицию и быстро разделились на Лук, Птицу и Волка. Прозвища охотничьи, сами за себя говорящие

Дуня с новым интересом посмотрела на Семёна. Он ещё слишком юн для прозвища, но сподобился прозваться Волком.

Лицо парня оставалось отстраненным, надменным и злым. Да, он явно был недоволен происходящим. Но это понятно. Народ шушукается без особого стеснения, обсуждая взлёт и падение его семьи.

Вот интересно, почему отче завёл разговор на публике? Дуня посмотрела на благостное лицо отца Кирилла и поняла, что всё им продумано. Оставалось только позавидовать умению некоторых действовать по плану и не сбиваться с него. Это точно что-то врождённое, потому как ей эта способность не даётся.

Пауза затягивалась. Еремей не понимал, что происходит. Причём тут его внучка? Какая помощь нужна юному Сеньке Волку? И каким боком во всём этом участвует священник?

— Ничего сложного от тебя, Еремей, не требуется, — успокаивающим тоном произнес отец Кирилл. — Семёну за дерзость и непокорность назначается послушание в виде охраны твоей внучки. Быть ему кем-то вроде дядьки-пестуна при ней. Помоги, не откажи в милости.

Дуня слушала, открыв рот и даже пропустила, как дед крякнул.

— Ну, ежели так… только я не понимаю… — Еремей вместе с остальными растерянно смотрел на отца Кирилла, надеясь, что тот всё же шутит, но священник лишь отрицательно покачал головой.

— Но как это всё будет выглядеть? И надолго? — спросил Еремей.

— Каждое утро Семён будет приходить к тебе во двор и до вечера следовать по пятам за девочкой.

— Как это по пятам? Она же девочка… пусть Сенька охраняет Ванюшку.

Отец Кирилл нахмурился и настойчиво громко продолжил:

— Следует со всем вежеством за Евдокией и во всём помогает, а когда надо, то защищает.

Дуня расцвела. Это же надо! Да это же вообще!!!

Захлебываясь от эмоций, она уже совсем по-другому посмотрела на молодого боярича. Да с ним за спиной она столько дел сделает! Жаль, что дел не осталось и всё уже переделано, но всё одно здорово!

Дуня умоляюще посмотрела на деда и светло улыбнулась священнику. Ну какой же он человище! Это ж надо такое придумать, а ещё её называют выдумщицей. Да тут революционер, прогрессор, бунтовщик и новатор в одном лице! Вот кто-то на верху схватится за сердце, когда узнает, что придумал отец Кирилл.

Еремей долго мялся, а потом начал угрожать:

— Если из-за него с Дунькой что-то случится, то никого в живых не оставлю!

Лицо священника изменилось, но он быстро взял себя в руки и уточнил:

— Так значит, ты не против?

— Ты не сказал, как долго ему быть при моей внучке?

— Думаю, что полугода хватит.

Еремей нехотя кивнул, а Дуня смотрела во все глаза на личного телохранителя и секретаря в одном лице и никак не могла успокоиться. А от одной мысли, что умненький княжич Иван Иваныч сдохнет от зависти, наполняла её значимостью и важностью. А то ведь достал цитированием писания и всяких философов. Как послушаешь, то дура-дурой стоишь!

Народ загудел, обсуждая необычное послушание. Еремей направился к выходу, а Дуня задержалась. Она же не может уйти без своего миньона. Им же теперь быть как ниточка и иголочка! И тут священник повернулся к Семёну Волку и показывая на Дуню, произнес:

— Если не пройдешь это наказание, то я не знаю какие кары небесные тебя изменят! — прогромыхал он и все затихли, чтобы потом разразится бурей высказываний.

Лицо Дуни вытянулось. Это она наказание, сравнимое с карами небесными?! Люди позади захихикали и началось:

— А что? Она за полгода из Волка агнца сделает! Ты, паря, только бойся её кукишей! А то сунет тебе под нос — и неизвестно, чего будет!

— Под горячую руку ей не попадайся!

— Молоденький совсем! За что ж его так! — всхлипнула какая-то сердобольная женщина.

— Эй, вы чего? — не выдержала Дуня и возмущенно повернулась к людям. — Я же маленькая! — она обеими руками показала на себя. — А вдруг он меня обидит?

— И верно, она же махонькая! А у него взгляд волчий! Люди, чего деется?

— Лютый он, а боярышня какая славная!

Дуня одобрительно кивала в ту сторону, откуда слышались возгласы в её пользу.

Народ входил во вкус, но тут громкий бас священника оповестил:

— Смягчите свои сердца, помогите обездоленным! — и взяв кружку, потряс ею.

Все поспешили на выход. Кто-то кидал полушки в кружку, кто-то пошалил и кинул яблоко, но основная масса вывалилась на улицу и продолжила шумные обсуждения, провожая взглядами боярина Еремея, его внучку и сына боярина Волчары.