Корпус Вотана (Недомаг-мажор) (СИ) - Северин Алексей. Страница 13

В потайную дверь, спрятанную за портьерой, тихонько постучали, и в кабинет вошел среднего роста человек совершенно непримечательной наружности. Встретив такого на улице пройдешь мимо и забудешь лицо через мгновение. Именно таким и должен быть начальник имперской тайной службы.

Канцлер поднял глаза от бумаг: Шейден Даркмор, 4 граф Даркмор по пустякам никогда не беспокоил.

— Ваша светлость, срочное донесение. — Глава одной из могущественнейших служб положил перед канцлером папку.

Безобразов прочитал документ по диагонали, побледнел, прочитал еще раз, внимательно всматриваясь в каждое слово.

— Ошибка исключена?

— Информация получена из нескольких независимых и заслуживающих доверия источников.

— Мордрейк… Проклятье, после стольких лет… Я надеялся, что это чудовище сдохло в заточении! Что мальчик?

— Испуган. Раздражен. Подвергается буллингу. В ближайшее время я внедрю в Корпус нашего человека, который сможет отследить потенциальные проявления магии.

— Хорошо.

— Еще распоряжения?

— Буллинг продолжить, преимущественно психологический. Мальчишка должен чувствовать одиночество и враждебность окружающего мира. Я хочу, чтобы он был раздавлен и смят. Это поможет нашему агенту увидеть колебания магии, если они проявятся. О любых изменениях докладывать ежедневно. Да, и начните подготовку к государственным похоронам. Мордрейк делает свое дело быстро…

Александр Петров любил по вечерам прогуливаться по многочисленным тропинкам Вороньей горы захватив (исключительно для сугрева) фляжку с медицинским спиртом. Алкоголь и прогулки помогали не сойти с ума от скуки. Получив предложение служить в прославленном Корпусе, молодой специалист не предполагал, что погрязнет в рутине: ссадины, ушибы, растяжения, расстройсвтво желудка, простуды, изредка переломы — вот и все, чем он сталкивался здесь. Даже, прости господи, завалящий мягкий шанкр обходил это заведение стороной. Самое интересное, что случилось с ним за последние три года — нервный срыв кадета с громкой фамилией.

Начмед шагал уверенно, несмотря на прошедший дождь, он знал на этой тропе каждый камушек… Внезапно, нога поскользнулась на невесть откуда взявшейся корке, удар, свет в глазах померк.

Остывшее тело офицера кадеты обнаружили только утром, во время пробежки. Труп уже успел окоченеть. Несчастный ударился головой о камень, удар оказался роковым.

Глава 16

Пока Ярослав спал медикаментозным сном, события во взводе происходили в точном соответствии старинной армейской мудрости: “чем больше кадет спит, тем меньше от него вреда”. Невероятным напряжением общих усилий и намеками преподавателям о явной ненормальности нового товарища, кадетам удалось выравнять успеваемость подразделения. К тому же некоторые учителя, до которых успели донести рекомендации профессора Сухомлинова, учли их и отменили ранее выставленные Вотану неудовлетворительные оценки. Кроме самых упертых ретроградов, которые считали психологию лженаукой и “попыткой оправдать леность и тупость некоторых подростков, которых надо не жалеть, а пороть. Желательно, ежедневно, чтобы выбить дурь из головы”.

Атаки старшекурсников на первый курс тоже прекратились. Ну ясное же дело: какой нормальный первогодок замахнется на святое — традиции Корпуса? Так что слава Ярослава, как “буйнопомешанного” росла и крепла безо всяких с его стороны усилий.

Но действие препарата закончилось и пришлось возвращаться в реальный мир. И возвращение это было не из приятных. Ярослав чувствовал себя совершенно разбитым, равнодушным ко всему, к тому же не чувствовал вкуса пищи. Последнее было даже неплохо, потому что на ужин было “пюре” с картофельными очистками, которое постеснялись есть и свиньи, с кусочком рыбы, которая, судя по торчащим костям и жесткости, умерла от истощения задолго до рождения самого старшего из присутствующих в столовой кадет. “Кит, доживший до коммунизма” — так окрестил это блюдо любитель острых словечек и выражений, смысла которых зачастую сам не понимал — кадет Мартинсон.

Перед отбоем роту навестил новый начмед, капитан Леон Леманн — рыхлый блондин с блеклыми рыбьими глазами. Бегло осмотрев построенную по этому случаю роту, проверив у каждого пульс, посмотрев язык и выдав каждому по пять драже поливитаминов, доктор занялся главным пациентом.

Ярославу пришлось вытерпеть все: три способа проверки температуры (хорошо, что осмотр проводился без свидетелей, в канцелярии роты), измерение давления, постукивание молоточком, свечение в глаза и даже забор крови из пальца! Потом Леманн задал кучу глупых вопросов, попросил подробнее рассказать о снах. На что Вотан до жути боявшийся любых уколов, а тем более процедур с кровью, заявил, что ничего нового про сны рассказать не может и посоветовал доктору засунуть “свои фрейдийские штучки” туда, куда это мог порекомендовать и сам основатель психоанализа.

Начмед похвалил Ярослава за начитанность и посоветовал не грубить врачам, у которых в инструментарии есть не только анкеты, но и кружка Эсмарха, в просторечии известная как “клизма”.

Проглотив горсть таблеток с валерианой, Ярослав завернулся в одеяло и уснул.

Он поднимался по лестнице внутри башни. Стены из грубого камня были покрыты светящимся мхом, внизу башни клубилась тьма и раздавались тяжелые, лязгающие, как будто у обутой в железные сапоги гигантской сороконожки, шаги. Знакомое притяжение ясно дало понять Ярославу, кто идет вслед за ним. Преодолевая сопротивление он двинулся наверх. Казалось, лестница бесконечна. Шаг за шагом, с колотящимся от ужаса сердцем, мальчик преодолевал ступеньку за ступенькой.

Ярослав оказался на плоской вершине сторожевой башни, окруженной густым туманом. Выхода не было. Вдруг мальчик почувствовал, жжение за пазухой. Это была книга. Он взял ее в руки и вдруг оторвался от пола и взмыл ввысь! Внизу раздался рев разочарования.

Сначала полет походил на вис на турнике, когда подтянуться не можешь, ноги тянут к земле, а руки начинают предательски дрожать. Но по мере ускорения, притяжение земли исчезло. Ярослав испытал некоторое облегчение, он не знал, умеет ли Мордрейк летать? Книга поднималась все выше и выше. Вот уже внизу оказался туман, и появилось Солнце. Гримуар летел точно на огромное облако, на вершине которого переливалась всеми цветами радуги еще одна башня.

В лучших традициях сказок Ярослав влетел прямо в окно и оказался в огромном зале перед тремя великанскими каменными тронами.

На одном сидел юноша в зеленых одеждах, золотом шлеме со скучающим выражением лица. Ярослав на мгновение встретился с ним взглядом и почувствовал такую невероятную тысячелетнюю тоску, что немедленно захотел умереть, пусть даже в пасти Мордрейка.

Второй трон занимал мужчина средних лет, с длинными волосами и бородой, одетый в драгоценные меха и в грубой работы золотой короне на голове.

А на третьем троне сидела молодая женщина, одетая в длинное платье, словно сотканное из света. Описать ее лицо невозможно, ибо оно постоянно менялось. С уверенностью можно было сказать, что это были самые прекрасные лица, которые когда либо видел смертный.

— И это мой потомок?! — Возмутился бородатый мужчина. Голос его был подобен реву труб духового оркестра Корпуса перед репетицией.

— Твой, твой, даже не сомневайся. — Подтвердил юноша, делая вид, что невероятно увлечен созерцанием ногтей.

— Судя по тому, что он приходит не как приличные люди через дверь, а через окно, в нем немало и твоей крови, Локи Лафейсон.

— Локи, Эйрлинг! — Немедленно прекратите! У вас впереди целая вечность, чтобы выяснить, кто хуже. — Голос женщины был грудным, певучим и чарующим. — Между прочим, мы говорим и о моем праправнуке!

— Прости, прекрасная Фрея, видимо, я стал близорук за последнюю тысячу лет, — В руках Локи появился двойной лорнет, — Но в упор не вижу в этом мальчишке твоей красоты.

— Мало кто способен оценить истинную красоту души! — Заявил уязвленный Ярослав.