Девяностые - Сенчин Роман Валерьевич. Страница 8
Теперь-то, понимал, ему ничего не угрожает, все пройдено, испытано, долг отдан, но страх только креп. Он шел словно на сложную операцию, необходимую и с неизвестным результатом. Операция могла спасти, а могла убить.
Без труда нашел в доме из нескольких соединенных блоков нужную дверь, открыл, шагнул и сразу почувствовал запах армии. Смесь ваксы, дыма сигарет без фильтра, кожи ремней, ношеных портянок, сукна, еще чего-то, чем пропитываются стены казарм… Но ведь здесь нет казармы – вроде бы обычное государственное учреждение, а запах есть. Скорее – дух. Дух учреждения, где вчерашних школьников и пэтэушников превращают в духов.
Усмехнулся этому каламбурчику, спросил дежурного:
– Не подскажете, где здесь выдают паспорта?
Дежурный уставился на Женьку ошарашенно, молчал.
– Я за паспортом пришел…
Глаза дежурного, немолодого уже старлея, может, когда-то за что-то разжалованного из капитанов, побелели. И, заикаясь от бешенства, он зарычал:
– Т-товарищ солдат, из-звольте доложиться!
Женька поставил дипломат на пол, подтянулся, приложил руку к фуражке.
– Виноват. Рядовой Колосов прибыл для получения паспорта в связи с увольнением с военной службы.
Им не объясняли в части, как и что говорить в военкомате, да и вообще с этими уставными формальностями Женька за два года сталкивался редко. На заставе не требовалось при каждой встрече с начальником, его замами или прапором отдавать честь и представляться, приказы наряду произносились заученной скороговоркой, на ежедневном боевом расчете от бойцов не требовалось вести себя как на параде. На заставе шла работа – работа по охране границы, и чистота сапог, блеск пряжки или бравое отдание чести в этой работе стояли далеко не на первом месте.
– Предъявите документы, – потребовал дежурный.
Женька достал военник, бумаги; дежурный слишком внимательно, явно мучая его, читал, листал. Оттягивал момент превращения этого за сутки забывшего об армейском порядке, припухшего бойца в гражданского человека.
Но в конце концов документы вернул, буркнул:
– Пятый кабинет.
В пятом кабинете сидел смутно знакомый Женьке майор. Кажется, как раз он два года назад руководил призывниками – загонял в просторное помещение, похожее на школьный класс, коротко рассказывал о том, как они разъедутся по частям, что можно брать с собой, что нет (неразрешенное можно было еще успеть отдать провожающим), вызывал по одному, велел расписываться в военных билетах…
Наученный недавним опытом с дежурным, Женька на пороге метнул ладонь к виску, четко произнес:
– Здравия желаю, товарищ майор!
– И вам того же, – не поднимаясь, ответил тот. – С чем пожаловал?
– Отслужил и хочу забрать паспорт.
– М-м, дело хорошее. Присаживайся.
Подойдя к столу, Женька заметил, какое огромное у майора пузо – оно начиналось от ключиц и шаром упиралось в ребро столешницы… У того тоже было пузо, но меньше. Хотя – за два года наверняка успело вырасти.
– Где служил? – спросил майор.
И дальше последовал подробный допрос: откуда родом, что собирается делать дальше, останется здесь или поедет на родину. Женьке это напомнило сцены из фильмов, где зэки выходят на свободу.
– Значит, – покачал головой майор, – будущее туманно.
– Хочу закончить училище…
– За последний год многое изменилось. Попробуйте, конечно… Но вот мои предложения: школа милиции принимает курсантов, и вы после прохождения службы, да еще с такими наградами. – Майор раскрыл военник. – «Отличник ПВ – II степени», «Старший пограннаряда»…
Женька хотел объяснить, что это для чего-то записали уже в отряде, перед увольнением, парадку показать без единого знака, даже без комсомольского значка… Не стал. Сидел, слушал.
– Уверен, они с руками оторвут. И койко-место на первое время, а потом – отдельная квартира, и обмундирование, питание. Или – еще не поздно на сверхсрочную перейти. Специалисты нужны. Тем более – перешли ведь мы на полтора года. Кто, – голос майора стал тихим и доверительным, – специалистом-то будет? Сами знаете – год в армии выживаешь, полгода в курс дела входишь, а полгода – служишь по-настоящему. У нас эти полгода отняли. – Помолчал, глядя в глаза Женьки своими унылыми и умными глазами. – Как?
– Товарищ майор, – Женька вдруг почувствовал себя виноватым, – разрешите на гражданке пожить? Очень мечтал. Если не получится, то, конечно…
– А, знаю я эти «конечно»… Бандитом станешь, и найдут тебя через месяц в мусоросборнике…
– Ну ладно уж. – Потянуло засмеяться, но глаза майора не дали; и потребовались усилия, чтоб Женька сказал: – Разрешите получить паспорт, товарищ майор?
Тот отвел его к окошечкам, где женщина через десять минут нашла и выдала темно-красный, слегка помятый паспорт с гербом и надписью «СССР». Женька глянул в него, увидел себя шестнадцатилетнего, с пробором по центру головы. «Щегол».
– По закону, – сказала женщина в окошечке, – встать на учет нужно не позднее четырнадцати дней с момента увольнения. Ясно? Иначе – всесоюзный розыск и уголовная ответственность.
Женька хотел ответить, что Союз-то вроде закончился и теперь будет Содружество – «всесодружественный розыск, что ли?», – но промолчал. Кивнул и пошел.
Проходя мимо дежурки, услышал:
– Товарищ рядовой, рядом с вами старший по званию!
Выхватил из кармана паспорт и помахал им.
– Военная форма обязывает! – гавкнуло вслед.
Вошел во двор, сорвал погоны, бросил в урну все равно не греющую фуражку, давящий горло галстучек мышиного цвета, отстегнул хлястик. Поднял ворот шинели и так пошел вдоль Невы… Ему с детства хотелось почувствовать себя генералом Хлудовым из фильма «Бег». Жалко, что его шинель была короче хлудовской.
В училище с Женькой поговорили коротко и жестко.
– Времена, молодой человек, другие. Иногородних мы больше не принимаем, общежитие аннулируется. Теперь у нас только ленинградские ребята.
– Но я ведь полтора года отучился…
– Что ж, надеемся, этот опыт пригодится вам в дальнейшей жизни.
Женька помялся, не зная, какой бы еще аргумент найти. Чувствовал, тот канат, что связывал его с городом все два года службы, перерубается острым и тяжелым топором. А может, и не существовало этого каната, он сам его выдумал, за выдуманное держался…
– Сделайте исключение, а? – попросил жалобно. – Ведь кто-то еще доучивается… и я доучусь.
Завуч смотрела на него сквозь свои очки с холодной ненавистью. Молчала. Просто не удостаивала ответом такую глупость… Наверняка она его вспомнила – вспомнила, как убеждала не пропускать занятия, а он хмыкал и блуждал взглядом по стенам, потолку. И теперь мстит.
– Ясно. – У него что-то оборвалось внутри, наверно, тот выдуманный канат лопнул, и стало одновременно и страшно, и легко. – А где мой аттестат?
– Мы всё отправили по месту вашей прошлой прописки. Так что, – завуч развела руками, – прощайте.
Женька вышел в фойе. Здесь проводились линейки, отчитывали злостных прогульщиков, хулиганов, делались важные для всех учащихся объявления. Там вон, направо по коридору – столовая…
«По месту прошлой прописки», – повторились в мозгу слова завуча.
Вынул паспорт, нашел страницу с прописками. Да, отсюда его вышибли еще в марте девяностого. Теперь он – формально – бомж. И в другое училище не сунешься: аттестат дома… Надо домой позвонить. Найти ближайшую почту и позвонить. И что сказать? Еду к ним, или как?..
В училище как раз началась перемена, фойе заполонили подростки и сверстники Женьки. По крайней мере на вид некоторым было лет по девятнадцать-двадцать… Прошла мимо – нет, проплыла – поразительно красивая девушка. С такой бы в одну группу… Она наверняка местная… Но даже не глянула на него, на его необычную шинель без погон…
Вышел на улицу, медленно добрел до общаги. Пятиэтажка из сероватого кирпича. Вот заснеженная лавочка, на ней курили перед тем как идти внутрь.
Смахнул снег, присел, подвернув полы шинели, чтоб не промочить брюки, достал сигареты. Пачка почти пуста. В дипломате последняя… Закурил, смотрел на окна, сейчас, днем, тусклые, какие-то матовые. Ничего за ними не видно. Живут там, нет…