Убийство по-джентльменски - ле Карре Джон. Страница 16

Он нажал кнопку звонка и стал ждать. Стэнли Роуд, очень чисто одетый и выбритый, открыл ему дверь.

— А, здравствуйте, — приветствовал он Смайли, словно старого приятеля. — Послушайте, вы не на машине прибыли?

— К сожалению, осталась в Лондоне.

— Ну, не беда, — сказал Роуд с ноткой огорчения. — А я подумал, прокатились бы вдвоем и попутно бы поговорили. Тошновато тут одному болтаться. Мисс Д'Арси пригласила меня пожить у них. Очень добрые они люди, что и говорить, но как-то мне пока туда не хочется.

— Я вас понимаю,

— В самом деле? — Они стояли в передней, Смайли стяги вал с себя пальто, а Роуд ждал, чтобы принять и повесить. — Я не думаю, чтобы многие понимали это тоскливое состояние. Знаете, что сделали ректор и Д'Арси? С самыми лучшими, конечно, намерениями. Все мои работы — экзаменационные, которые я должен был проверить, — все роздали другим преподавателям. А мне что прикажете делать одному в пустом доме? Ни занятий, ничего. От всего освободили, все распределили. Можно подумать, хотят от меня избавиться.

Смайли неопределенно кивнул. Роуд повел его в гостиную.

— Я знаю, они это с наилучшими намерениями, как я уже сказал. Но в конце концов, надо же мне чем-то заняться. Часть моих работ досталась Саймону Сноу. Вы с ним, случайно, не знакомы? Одному моему ученику он выставил оценку — шестьдесят один балл. А ученик — абсолютный тупица. Я еще в начале семестра уведомил Филдинга, что неминуемо придется Перкинса оставить на второй год. И неплохой парнишка этот Перкинс. Староста корпуса. Для него и тридцать баллов сказочная оценка. Я, правда, не смотрел еще работ, но это же невероятно, совершенно невероятно.

Сели.

— Я, конечно, желаю мальчику всяческих успехов. Мальчик неплохой — не блещет, но хорошо воспитан. Мы с миссис Роуд собирались пригласить его к чаю в этом семестре. И если бы не…

Пауза. Затем Смайли открыл было рот, но хозяин встал, сказал:

— Чайник уже вскипел, мистер…

— Смайли.

— Чайник уже вскипел, мистер Смайли. Разрешите предложить вам чашку кофе. — Опять этот жесткокрахмальный голосок с отутюженными уголками, точно взятый напрокат визитный костюм, подумал Смайли.

Через несколько минут Роуд вернулся, неся поднос, и аккуратно отмерил кофе себе и гостю — сообразно с запросами.

Смайли беспрестанно раздражали претензии Роуда на светскость, его постоянные потуги скрыть свое происхождение. А оно сквозило во всем, в каждом слове и жесте — в том, как он оттопыривал локоть, неся чашку ко рту, и как, садясь, поддергивал штанины быстрым и опытным движением.

— Нельзя ли, — начал Смайли, — нельзя ли мне теперь…

— Действуйте, мистер Смайли.

— Нас, разумеется, интересует преимущественно то, что связывало миссис Роуд с… нашей верой.

— Разумеется.

— Вы венчались в Брэнксоме, не так ли?

— В Брэнксомской нагорной молельне. Отменный храм, Д'Арси поморщился бы, услышав эти слова и тон: парень— хват на мотоцикле, из кармашка торчат карандашики.

— Дата венчания?

— Сентябрь пятьдесят первого.

— Участвовала ли в Брэнксоме миссис Роуд в благотворительной деятельности? Я знаю, что здесь, в Карне, она проявляла большую активность.

— В Карне — да, а в Брэнксоме не участвовала. Там она ведь занята была заботами об отце. Ее здесь увлекла помощь беженцам. А это всерьез развернулось только несколько лет назад, затем в прошлом году тоже…

Смайли задумался, очкасто засмотрелся на Роуда и, моргнув, отвел глаза.

— Принимала ли она большое участие в общественной жизни Карна? Для жен персонала у вас организован, вероятно, кружок домоводства и всякое такое? — спросил Смайли невинным тоном.

— Да, некоторое участие принимала. Но, не принадлежа к англиканской церкви, она общалась главным образом с прихожанами из городской молельни… вам бы у мистера Кардью справиться, у их священника.

— Но можно ли мне будет написать, мистер Роуд, что она принимала активное участие также и в школьной жизни?

Роуд помедлил.

— Да, конечно, — сказал он.

— Благодарю вас.

Помолчали, затем Смайли продолжал:

— Миссис Роуд, разумеется, памятна читателям нашим как победительница кулинарного конкурса. Она, очевидно, хорошо готовила, мистер Роуд?

— Очень хорошо — простые блюда, без затей.

— Быть может, вы особо хотели бы отметить что-либо, чем она сама гордилась и желала бы остаться памятна?

Роуд взглянул без всякого выражения. Пожал плечами.

— Не знаю, право. Не помню ничего такого. А впрочем, упомяните, что отец ее был мировым судьей на Севере. Она этим гордилась.

Смайли допил кофе и встал.

— Вы очень терпеливо отнеслись к моему вторжению, мистер Роуд. Прошу верить, мы вам крайне признательны. Я позабочусь, чтобы вам был выслан сигнальный экземпляр.

— Спасибо. Я ведь это для нее. Она любила «Голос». С детства читала и любила.

Они пожали друг другу руки.

— Кстати, вы не знаете ли, где я мог бы разыскать старого мистера Гластона? Он сейчас в Карне или уже вернулся в Брэнксом?

— Вчера он был здесь. В Брэнксом отбывает сегодня днем. До отъезда с ним из полиции еще хотели повидаться.

— Понимаю.

— Он остановился в «Гербе Солеев».

— Благодарю вас. Я, прежде чем уехать, попытаюсь, быть может, увидеться с ним.

— А вы когда уезжаете?

— Думаю, что очень скоро. Что ж, всего хорошего, мистер Роуд. Да, кстати…

— Слушаю вас.

— Если когда-либо окажетесь в Лондоне и нечем будет время занять, поговорить захочется… чашку чаю выпить, то знайте, что вы всегда желанный гость в «Голосе». Всегда.

— Спасибо. Большое спасибо, мистер…

— Смайли.

— Спасибо за столь любезное приглашение. Давненько я таких приглашений не получал. Как-нибудь воспользуюсь им непременно. Вы очень добры.

— До свидания.

Они снова обменялись рукопожатием. Рука у Роуда была сухая и прохладная. Гладкая рука.

Смайли вернулся в отель, сел за столик в опустевшей диванной и написал мистеру Гластону записку:

Уважаемый мистер Гластон,

Я нахожусь здесь по поручению мисс Бримли. редактора «Христианского голоса». При мне имеются письма, полученные нами от Стеллы, и, мне кажется, Вам будет небезынтересно их прочесть. Простите, что беспокою Вас в такой печальный момент, но мне сказали, что Вы сегодня уезжаете из Карна, и хотелось бы повидать Вас до отъезда.

Он тщательно заклеил конверт и прошел к столу портье. Там никого не оказалось, он позвонил в колокольчик и стал ждать. Наконец явился портье — старый тюремщик с серым, щетинистым лицом — и, подвергнув конверт длительному и критическому осмотру, согласился за щедрое вознаграждение отнести его мистеру Гластону в номер. Смайли остался у стола ждать ответа.

Сам Смайли принадлежал к типу тех одиноких людей, что являются в мир словно сразу уже восемнадцатилетними и вполне умудренными. И по профессии своей, и по натуре он тяготел к безвестности. Темные закоулки шпионажа населены не дерзкими и красочными авантюристами из романов. У того, кто подобно Смайли годами жил и работал среди врагов его страны, — у того на устах одна лишь молитва: «Пусть меня никогда, никогда не замечают». Стать неотличимым от среды — вот его главнейшее стремление; ему с каждым днем все милее уличные толпы, что проходят и не взглянув на него. Он льнет к толпе, ибо в безымянном слиянии с толпой его спасение. Страх заставляет его радоваться унижениям — он обнять готов снующих покупателей, в спешке сталкивающих его с тротуара. Он расцеловать готов чиновников, полицейских, автобусных кондукторов за жесткое их безразличие.

Но этот страх, это подобострастие, эта зависимость развили в Смайли восприимчивость к людским оттенкам — женски быструю способность проникать в характеры и побуждения. Он знал людей, как охотник и лисица знают лес. Ведь шпион обязан охотиться в то самое время, когда и на него идет охота. Толпа — его лес. Смайли способен был копить в памяти людские жесты и слова, запечатлевать перекрестную игру взглядов и движений — как регистрирует память охотника смятый папоротник и сломанный сучок, как замечает лисица признаки опасности.