Старые недобрые времена (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр". Страница 17

А Ванька и жрать хотел, и жить… и очень не хотел заработать дистрофию, или, скажем, какое-нибудь хроническое заболевание в виду недоедания. Государство, или вернее, государства, пока ещё далеко не социальные, и полагаться ему можно только на себя!

В Севастополе, после долгих месяцев осады, нехватка всего и вся — боеприпасов, еды, лекарств, людей и помещений. Канцелярия Владимирского пехотного полка ютится на отшибе небольшого, несуразного, полуразрушенного особнячка, в крохотном аппендиксе длинного коридора, заканчивающегося крохотной комнатушкой возле самой кухни.

Раньше там жила кухарка, а сейчас это кабинет, а заодно и спальня вечно отсутствующего полкового адъютанта.

Коридор — место довольно скученное, заполненное столами, бумагами, писарями в самых мелких чинах и посетителями, в большинстве своём из солдат и унтеров, посланных сюда непосредственным начальством по какой-то нужде, и крепко сжимающих бумажку с подписью взводного или ротного командира. Иногда, снисходя с Олимпа, в этом царстве Тартара оказывается прапорщик или мелкий чиновник военного ведомства, и тогда коридор будто расступается перед ним, как Мёртвое море перед Моисеем.

Здесь, в коридоре, душно, сыро, пахнет плесенью и табаком, залежалой бумагой, порохом, дымом и немытыми телами. Войной.

Привалившись к стене, ссутулившись, вжав голову в плечи и зябко засунув руки в карманы, Ванька наблюдает, как работает канцелярия части, к которой он, в силу бюрократических особенностей неродного Государства и начальственной придури, оказался притиснут Сапогом Судьбы.

Говорят все разом, и если прислушаться, любопытствуя, можно порой услышать что-то не то чтобы интересное, а скорее — из ряда вон. Разумеется, только на взгляд обывателя, не знакомого с армией, и не вполне понимающего, какой бардак и коррупция творится в армии вообще, и здесь, в Севастополе, в частности.

Коррупционные схемы, имена, подчас очень громкие, и какие-то мелкие аферы и…

… но Ваньке почти всё равно. За последние недели он изрядно очерствел, покрывшись бронёй равнодушия, а историй разного рода он наслушался и насмотрелся столько, что хватит на всю жизнь!

Ужасаться вещами такого рода можно и должно, но если ты сам часть одной из таких историй, то сосредоточиться лучше на собственном выживании. Вот сейчас….

… но нет, пока он выжидал, собираясь с решимостью, какой-то бойкий солдатик, не дожидаясь никого и ничего, втиснулся к столу.

— … здоровьичка, Емельян Сидорыч, — голос солдата то слышится хорошо, то пропадает.

Но видно, и видно хорошо, как табакерка, сунутая в руки писаря без особого стеснения, смазала бюрократический механизм.

Вот сейчас…

… и едва солдат отошёл, Ванька, улыбаясь отчаянно фальшиво, откачнулся от стены.

— Добрый день, Емельян Сидорович, — проскрипел он, ощущая всем телом взгляды и вообще внимание десятков людей, но буквально заставив себя…

— Вот, гостинец вам… — и на стол легли миниатюрные ножнички, принятые немолодым, но франтоватым писарем, лелеющим свои бакенбарды и усы, вполне благосклонно.

— Мне бы, Емельян Сидорыч, леготу какую… — наклонившись, интимно зашептал попаданец, — а то сами видите, пропадаю…

— Вот так вот, — констатировал он пару минут спустя неведомо для кого, выйдя во двор и сжимая в потной руке заветную бумажку, освобождающую от работ и дающую право на свободное перемещение по городу.

Спрятав её во внутренний карман, подрагивающей рукой достал трубку, табак, и закурил, борясь со стрессом. Взятка, первая в его жизни… а время, между прочим, военное, и то, что прокатит для своего брата-солдата, совсем не обязательно ляжет нужными гранями для него, человека напрочь случайного, чуждого.

Повиснуть… нет, это очень вряд ли. Но получить плетей, или, как минимум, отсидеть в холодной несколько дней, без еды, а может быть, и без воды, это запросто!

Докурив, Ванька ощутил яркий позыв посетить нужник, и, быстро выколотив трубку о поизносившийся каблук, заспешил туда, куда даже цари ходят пешком.

— Куды прёшь, деревенщина? — остановил его резкий возглас немолодого солдата, вскинувшегося навстречу пусть и без ружья с примкнутым штыком, но с видом таким решительным, что ясно без слов — этот в морду может дать, как здрасте, притом, судя по всему, полагая, что имеет на то полное право!

— Не видишь, что ли, — воинственно продолжил служивый, — для господ это! Вона туда ступай!

Жест, которым он указал направление, да и поза, были таковы, что окажись здесь художник, он бы, пожалуй, тотчас сделал бы набросок «Изгнание из Рая», где служивый воплотился бы в карающего ангела.

' — Сегрегация' — мелькнуло в голове у попаданца, но больше мыслей не было, кроме одной — успеет он, или нет…

… успел. Да и новый нужник, выстроенный для подлого солдатского сословия, оказался по нынешним временам вполне сносным. По крайней мере, в нём убрано, присыпано известью, и даже (!) для известной надобности лежат газеты.

— Ух ты! — восхитился попаданец, давным-давно лишённый доступа к печатному слову, даже забыв ненадолго, зачем же он, собственно, посетил сие богоугодное заведение, — Свежая пресса!

Мероприятие из низменного и тривильного стало культурным, схожим, пожалуй, с посещением театра в былое время, никак не меньше! Некая лёгкая дрожь, внутренний трепет и ощущение приобщения к прекрасному…

Пресса, впрочем, оказалась не слишком свежей, а вернее даже — очень несвежей, и отчасти — иностранной. Каким образом сюда попали старые французские и английские газеты, попаданец задумываться не стал, и, чуть задержавшись, изрядно ополовинил запасы, имея в виду и жажду печатного слова, и вторичное назначение газет на будущее.

Полагая, что бдительный служивый может сагриться на попытку похищения ценного ресурса, попаданец запихнул сокровища под рубаху, выскользнув наружу с самым невинным видом. Обошлось…

Пройдясь по набережной, покрутившись среди спешащих по своим делам солдат и матросов, пройдясь средь чистой публики, Ванька выцепил глазом жоховатого торгаша, и после короткого, но яростного торга, заполненного божбой, клятвами, демонстративным уходом прочь и тому подобными вещами, оказался обладателем четырёх матросских галет и небольшого, грамм на пятьдесят, кусочка пожелтевшего сала. Взамен торгаш получил малахитовое пресс-папье довольно-таки тонкой работы, за которое где-нибудь в Петербурге можно было бы выручить, пожалуй, рублей двести!

Впрочем, цены на продукты в осажденном городе и так-то усвистели куда-то в заоблачные выси, а вот на вещи, напротив, скукожились.

Ворча для порядку, но на деле вполне довольный сделкой, Ванька, припрятав еду поглубже в недра изрядно износившегося сюртука, поспешил прочь. Иные барышни, да и молодки, бросали на смазливого паренька заинтересованные взгляды, и, пожалуй…

… но попаданец эти возможности не видел, и, наверное, не хотел видеть, отчаянно стесняясь и своего рабского положения, и заношенного сюртука и всего того, что для этого времени не является чем-то таким уж страшным.

Поколебавшись, прятаться на задах домов с провизией он не стал, имея не самый приятный опыт. Спустившись вниз, уселся на одной из ступенек у самого моря — так, что даже редкие брызги долетали. Достав галёту, завернул её в чистую тряпочку, после чего, при помощи заранее подобранного камня, разломал на несколько кусков.

Твёрдости эти изделия Романовского ВПК прямо-таки необыкновенной, и то, что галетами, при некоторой сноровке, действительно можно забивать гвозди, попаданец убедился на собственном опыте. Вкус… ну, соответствующий, потому как, какой там вкус, если главное в таком изделии — длительный срок хранения…

Но это, чёрт подери, еда! Калории! Поэтому, положив за щеку кусочек галеты, Ванька, желая полностью насладиться неким подобием выходного дня, достал газеты, принявшись за чтение.