( Не) мой профессор (СИ) - Анкай Виктория. Страница 23
Один отвечающий сменялся другим, а я так и сидела, опустив голову и сгорбившись, ловя фантомное ощущение дыхания Эдуарда Альбертовича над своей макушкой. Если виновата, будешь наказана... Его хриплый, едва уловимый шепот в моём сознании давно гремел как набат. Если виновата, будешь наказана... По телу в сотый раз пробежала болезненная чувственная дрожь. Я прикрыла глаза, мелко и часто дыша. Всё внутри выкручивало сильным, почти невыносимым напряжением. Он никогда не намекал, что я ему нравлюсь, как женщина. Всегда был подчеркнуто вежлив и бесполо дружелюбен. Всегда акцентировал, что общается со мной, лишь чтобы помочь и чуть-чуть развлечься, потому что ему интересен ход моих мыслей. Любопытно, что я говорю.
Савицкий был до зубовного скрежета аккуратен, но я всё равно чувствовала невербальный накал между нами. Сексуальный накал. И мне было страшно, что это лишь моя фантазия, что хочу его только я. Но одно короткое предложение, брошенное беззвучным вибрирующим шепотом, и меня словно закружило в амплитуде ответного чувства.
Он тоже это ощущает. Тоже хочет меня. Я теперь не сомневалась. Я сидела и сгорала от страха, нервов, нетерпения....
Но сомнений не было. Больше нет. Время тянулось бесконечно долго, словно знойное разогретое марево в пустыне. Бесконечная череда отвечающих...Их противные голоса. Меня так крутило, что подташнивало и хотелось в туалет. Последней была Баева. Она заикалась, не в силах даже прочитать нормально то, что явно списала. Савицкий не мешал ей позориться, развалившись на своём стуле и мерно постукивая карандашом по столу. А я в этот момент случайно сломала в потных ладонях свою ручку. Пальцы сжались в треморе, и раздался слишком громкий пластмассовый хруст на всю опустевшую аудиторию. Баева испуганно подпрыгнула на месте и обернулась. Эдуард Альбертович перевел на меня нечитаемый, пробивающий в самое нутро взгляд.
Как кролик перед удавом почувствовала себя под этим взглядом. Вытянулась в струну, сев неественно ровно, и облизала пересохшие от волнения губы.
Время ( и меня вместе с ним) будто залили в бетон - ни вздохнуть, ни пошевелиться... — Эдуард Альбертович, может я это… — неуверенный голос Ники доносился до меня неразборчивым зудящим белым шумом, — Пересдам?
— М? — Савицкий медленно моргнул отяжелевшими веками и будто с трудом переключился.
— Ваше право, но оценка на балл ниже. И третьего шанса не дам, — проговорил более низким, чем обычно голосом.
На последних его словах Баева уже вскочила с места и кинулась к сумке, вмиг повеселев.
— Конечно, Эдуард Альбертович, спасибо! Я всё! Всё выучу! Обещаю!
— Хочется верить. Жду в понедельник, — хмыкнул профессор с едкой иронией, наблюдая, как Ника торопливо закидывает не застегнутую сумку на плечо. Будто он в любой момент может передумать и заставить её продолжить отвечать. Мужские длинные пальцы в этот момент рассеянно поглаживали корпус лежащего на столе телефона, и я как зачарованная наблюдала за этими движениями, отсчитывая секунды до того момента, как мы останемся одни. В ушах так зашумел от нарастающего давления, что перед глазами стали мелькать мушки.
— Ну, ни пуха, тебя подождать?
— А? — перевела невидящий взгляд на склонившуюся ко мне Нику, — М, нет, не надо. Я потом еще к матери зайду, — сорвала слабым голосом.
— Как хочешь, до свидания, Эдуард Альбертович!
Баева пожала плечами и быстро направилась к выходу. Несколько тяжелых шагов, хлопок закрывшейся за одногруппницей двери… И мой рваный шумный вдох. Воздух в аудитории мгновенно стал обжигающе морозным. Заколол щеки, сковал легкие, зябким ветерком прогулялся вдоль позвоночника и тревожной вибрацией осел между ног.
Шея, спина…Я вся будто окаменела в ожидании.
Мелко вздрогнула, когда Эдуард Альбертович неспешно встал из - за стола, прошел к двери и повернул ключ в замочной скважине.
Этот щелчок отдался в каждой клеточке, порождая мелкую как рябь дрожь.
Которая усилилась стократно, когда я услышала звук расстегивающегося ремня. Бросило в жар, панический, вязкий. Сердце застучало в горле, словно я только что бежала марафон.
Покосилась на медленно подходящего ко мне Савицкого, не поворачивая головы. Он крался как хищник к обездвиженной добыче, лениво и уверенно. Его длинные пальцы короткими рывками выдергивали из брюк черный кожаный ремень. Внизу живота ухнуло и засосало зияющей пустотой, словно я летела с обрыва. Но удара о землю не было - только засасывающий всё глубже странный безвольный транс.
Савицкий остановился так близко, что его бедро уперлось в моё плечо. Окутало запахом мужской туалетной воды и жаром сильного тела. Его рука на моём затылке, жесткие пальцы, крепко перехватившие дрожащий подбородок и заставившие меня вскинуть голову навстречу его бездонному черному взгляду - какому-то совершенно дьявольскому. Беспомощно приоткрыла губы и широко распахнула глаза, поглощая его образ.
— Ты знаешь, что заслужила наказание. Я не раз предупреждал, да, Лера? — его отеческий мягкий голос вступил в дикий контраст с болезненной хваткой пальцев на моих щеках, — Я говорил тебе, что ты должна быть прилежной ученицей, чтобы мы могли продолжать общаться.
Свернутый ремень в другой его руке коснулся моей груди, почти невесомо, пугающе нежно.
Сглотнула, думая, что сейчас свалюсь в обморок - так закружилась голова. Не могла думать, анализировать. Только страх…Страх что-то испортить и сделать не так. И животное счастье, что он был такой со мной. — Или ты хочешь перестать общаться?
— Нет! — выпалила шокировано.
— А как тогда я должен расценивать твой поступок? — ремень погладил меня по щеке, нос защекотал запах выделанной кожи. Я молчала, часто дыша и продолжая смотреть Эдуарду Альбертовичу в глаза. Моргать боялась, и потому слёзы стали уже застилать сохнущие глазные яблоки. Савицкий улыбнулся краешком губ, заметив, и смахнул одну слезинку, уже готовую повиснуть на ресницах. — Ты уверена в своем выборе? — опять так жутко ласково, что меня скрутило всю внутри. Закивала, насколько это было возможно в его жесткой хватке. Он удовлетворенно хмыкнул, резко отпустил. Отступил на пару шагов и хлестко щелкнул ремнем о ладонь. В синих глазах будто мелькнуло что-то безумное. Ленивая улыбка превратилась в дрогнувший оскал. — Ложись животом на парту, Лера. И подними платье до пояса. Трусики можешь оставить.
12. Лера
От его приказа губы дернулись в неконтролируемой неверящей улыбке. Воспринимать происходящее как реальность было выше моих сил. Это не укладывалось в голове, не влезало ни в какие рамки. И то же время именно это ощущение делало всё возможным, дарило странную безвольную свободу. Аудитория поплыла перед глазами, теряя настоящие очертания. Краски померкли будто бы мир записали на старую кинопленку. Савицкий не двигался, застыв в ожидании, давя на меня ментально так, что мне сложно было держать спину. Не чувствуя ног, я встала из-за парты. Покачнувшись, развернулась к мужчине спиной. В ушах отчаянно звенело, когда укладывалась грудью на столешницу. Колени подогнулись. Завела дрожащие руки назад и задрала юбку. Голые бедра обожгло прохладным воздухом и ощущающемся как прикосновение чужим взглядом. Зажмурилась, закусила губу. Между ног было мокро, но ощущение не возбуждения беспокоило, а то, что я сейчас от перегрузки нервной системы просто описаюсь. Тихие шаги позади меня пробегали по телу крупной дрожью, поднимая волоски и рассыпая мурашки. Не сдержавшись, сдавленно ойкнула, когда горячая ладонь легла на мою правую ягодицу, прикрытую черными трусиками. Ощущение его тяжелой руки буквально прибивало к парте. Я задышала часто, сжимаясь вся внутри. Мужские пальцы рассеянно погладили попу. - Будешь считать? Я хочу, чтобы ты считала, - Эдуард Альбертович говорил это отстраненнои убийственно спкойно, будто и не происходит ничего необычного, будто так и должно быть, - Считать придется не долго. До пяти. Отличный балл...м? - Мхм, - прохрипела. - Хорошо, - похвалил ласково и кроме ладони моих бедер коснулось ещё что-то - грубоватое, гладкое...Сердце пропустило удар. Ремень...Пока что Савицкий просто нежно водил им по моей заднице и пояснице, но... Боже, он же не будет сильно, да? Вытянулась в струну в ожидании, мгновения отсчитывались грохочущих пульсом. Будто весь воздух в аудитории тяжело завибрировал вместе со мной. Савицкий отступил на шаг. Я заерзала, хотела было обернуться... - А-а-й-х! - от резко пронзившей жалящей боли из глаз брызнули слезы, легкие обожгло. Меня не били...Не били никогда! А это был именно удар- хлесткий, свистящий, сильный. От шока внутри будто взорвалось что-то, начало распирать. Обида, непонимание, жалость к себе. За что? За что? За что? - Считай иначе не учту, Лера, - и ласковый демонический голос за спиной, лишь чуть-чуть дрожащий сдерживаемым напряжением. - Р-раз, - истерично всхлипнула, сжимая кулаки и вонзая ногти в ладони, - А-А-й-й-х!!! Дв-в-а-а... Горло сковало рыданием. Слёзы ручьем полились. Больно! Задница горела будто ошпарили. Тело затрясло. - Тихо нам не нужны свидетели, да? - голос Савицкого как из другого измерения, меняющийся на более глубокий, надсадный. - Тр-р-и-и...- закрыла лицо ладонями, на языке разлился металлический привкус из-за прокушенной губы, - Чет-ты-ре... Эдуард Альбертович сделал паузу, погладил мою полыхающую левую ягодицу и еще сильнее хлестнул по правой в последний раз. Так прилично, что у меня широко распахнулись глаза. - А-а-х-а-а...п-пять... Ремень шлепнулся на парту рядом с моим лицом, показывая, что экзекуция окончена. Я зарыдала, уже не сдерживаясь. От боли, от облегчения, от унижения. И от странной, разливающейся по телу благодарности, что это кончилось. Что так быстро. Что... Слёзы лились и лились. Савицкий молча гладил мою горящую попу одной рукой, а другой... Через несколько секунд я услышала странный ритмичный звук - влажный, шлепающий. И сбитое, учащающееся дыхание Эдуарда Альбертовича. Плечи мои напряглись, я немного затихла. Боже, он… От осознания, что он прямо сейчас удовлетворяет себя, поглаживая через трусы мою задницу и стоя за моей спиной, по телу прокатился жаркий ток. Я было дернулась встать, но ласковая рука моих бедрах тут же стала каменной и снова пригвоздила к парте. - Лежи, - рыкнул Савицкий напряженным, сдавленным голосом. Я замерла. Его шумное дыхание, звуки быстро двигающейся по члену ладони, болезненно горящие ягодицы, тяжелый пряный запах возбуждения, щекочущий ноздри - от всего это низ живота наполнило жарким зудом, я и почувствовала, ластовица трусиков начала намокать. От мысли, что это может видеть Эдуард Альбертович лицо залило душным румянцем. И он заметил.