КГБ в смокинге. Книга 2 - Мальцева Валентина. Страница 37
— Догадываюсь.
— Это справедливо?
— Нет, пан Пржесмицкий. Это несправедливо.
— Но кто-то же должен вас защитить, верно? Вас и тысячи таких, как вы. А как это сделать без пистолета? Добрым тихим словом? Ваши соотечественники из КГБ разговаривают на другом языке.
— Вам нравится ваша работа?
— Оставьте в покое мою работу! Мне нравится моя жизнь. Я не делаю ничего такого, что противоречило бы моим убеждениям, моему представлению о том, какой должна быть жизнь и какими должны быть люди в этой жизни. Я никогда не убивал без нужды. Не пытал женщин. Не преследовал беспомощных. У меня есть мать. Жена. Была сестра… Ей никто не помог тогда, в концлагере. Потому что Гитлер делал у себя что хотел. Это была Система, как сейчас в Советском Союзе. Если человек ведет себя так, как угодно Системе, он будет жить, есть, читать книги и ходить на футбол. Если же он пойдет против, Система его уничтожит. Как хочет уничтожить вас. Как уничтожила мою сестру. Как сожгла, расстреляла, похоронила заживо миллионы людей… Это мерзкая система. Я ненавижу ее. И пока она существует, моя профессия нужна…
— Это уж точно, — пробормотала я. — Без работы вы не останетесь.
— Что?
— Я говорю, пан Пржесмицкий, что все это очень сложно…
— Это пустяки по сравнению с тем, что нам сейчас предстоит.
— Все? Мы выходим наружу?
— Попробуем… — тихо сказал Пржесмицкий и добавил на иврите какую-то фразу, после которой я вспомнила о существовании еще одного человека. Водитель был верен себе и за все время пребывания под землей не проронил ни слова.
Несколько минут прошло на фоне беспрерывного шуршания осыпающейся земли. Потом я почувствовала какое-то изменение, а затем моя осторожная догадка переросла в уверенность: в могилу хлынул поток воздуха. Только тут я поняла, что земля в принципе — довольно слабый проводник кислорода. Тем временем за плечами у меня что-то происходило. Как я догадалась, орудовал в основном молчун водитель. Прошло еще несколько минут, и я почувствовала чью-то ладонь на своем локте.
— Давайте ваши руки, Вэл, — прошептал Пржесмицкий. — И потерпите: мне придется протащить вас.
— В каком смысле?
— В прямом…
Скоро я поняла, что он имел в виду. Лаз находился в той части могилы, где лежал водитель. Видимо, чтобы не поднимать лишнего шума или по каким-то иным соображениям, мои провожатые решили выбираться наружу именно оттуда. Пржесмицкий прорыл что-то вроде кротовьего коридора — очень узкого, который в любую секунду мог рухнуть под тяжестью пластов грунта, — и, схватив меня за обе руки, потащил сквозь него с такой силой, что пуговицы моей дубленки, а затем и кофты моментально оторвались. Хватка у Пржесмицкого была, что называется, стальная. К счастью, мои руки онемели настолько, что боли я не чувствовала, только легкое покалывание…
В лесу уже сгустилась тьма, так что после длительного пребывания под землей я могла не бояться слепоты. Пржесмицкий довольно нелюбезно подсадил меня снизу, две здоровенные ручищи водителя, ухватив меня за ворот и рукав дубленки, выволокли наверх, а еще через секунду я услышала тихий голос:
— С прибытием на этот свет, пани!
29
ПНР. Лес
Ночь с 6 на 7 января 1978 года
Я было открыла рот, но Пржесмицкий сделал предостерегающий жест, и я тут же его захлопнула. Меня настолько поглотил мучительный процесс восстановления нарушенного кровообращения в конечностях, что я даже не заметила, как осталась в гордом одиночестве у оскверненной могилы. Оба израильтянина куда-то бесшумно исчезли. Вид у меня был еще тот, даже в темноте: слипшиеся влажные патлы, растерзанная дубленка без пуговиц, разорванная кофта и полный песка и сухой глины лифчик. Вначале я попыталась как-то привести себя в порядок, потом, поняв, что это дело безнадежное, начала растирать руки и ноги и просто не успела испугаться — через несколько минут Пржесмицкий и водитель вернулись. Водитель сразу устремился к могиле и стал придавать ей девственный вид — утрамбовывать землю, присыпать ее снегом и сосновыми ветками, а Пржесмицкий присел возле меня на корточки и неожиданно широко улыбнулся:
— Порядок, пани?
— Кажется, да.
— Теперь начинается самое интересное.
— Я уже чувствую.
— У меня к вам мужской разговор, Вэл.
— Я отморозила ногу и ее нужно ампутировать?
— Такой вы нравитесь мне куда больше.
— В могиле мне не хватало юмора?
— В могиле вам не хватало воздуха.
— Что за разговор?
— Инструкция. Первое: что бы ни случилось, вы держитесь строго за моей спиной. Второе: пока не закончится наша вылазка, вы не произносите ни слова и стараетесь передвигаться с минимальным шумом. Желательно вообще беззвучно. Третье… — Пржесмицкий сделал паузу и вытащил из-за пазухи пистолет. — Вы знаете про эту штуку что-нибудь, кроме ее названия?
— Я умею стрелять из автомата Калашникова.
— Уже хорошо. Принцип тот же. Вот смотрите, я передергиваю затвор и ставлю пистолет на предохранитель… — Пржесмицкий щелкнул маленькой кнопкой. — Для стрельбы нужно отжать кнопку и нажать на курок. Естественно, предварительно прицелившись. Пистолет автоматический. Сделав выстрел, отпустите спусковой крючок, иначе израсходуете в две секунды всю обойму. В обойме — девять патронов. Вы все поняли, Вэл?
— В кого надо стрелять?
— В того, кто попытается схватить вас. Или выстрелить в вашу сторону. Короче, в любого, кто станет на вашей дороге.
— А где будете вы?
— Рядом. Все время рядом.
— Тогда зачем мне этот пистолет?
— Вы взрослая женщина, Вэл. Вам лучше знать, что будет, если вы попадете в руки своих соотечественников. Если у вас есть иллюзии на сей счет, если вы надеетесь, что с вами не случится ничего страшного, что вы вернетесь домой и вас не расстреляют, не сгноят, не посадят в тюрьму как изменницу Родины, то отдайте мне пистолет и идите вон туда… — Пржесмицкий кивнул в сторону. — Всего километров пять-шесть по этой дороге, и, можете не сомневаться, друзья из КГБ вас встретят. Правда, в таком варианте я не совсем понимаю, зачем вам понадобилось забираться вместе с нами под землю… Если же нет, то все мои инструкции остаются в силе. Итак?
— Знаете, я лучше оставлю пистолет у себя.
— Хорошо, — улыбнулся Пржесмицкий. — Только запомните еще одно: пока я жив — стрелять только по моему приказу. Какой бы критической вам ни показалась ситуация. Договорились?
Я молча кивнула.
В этот момент к нам подошел водитель, хмуро отряхнул руки и колени от налипшей глины, обвел лес оценивающим взглядом и вопросительно посмотрел на Пржесмицкого. Тот молча кивнул. Тогда водитель по-ковбойски выхватил из-за пояса очень странный автомат — маленький, черный и осторожно примкнул к нему несоразмерно длинный магазин.
— Кадима! — негромко сказал Пржесмицкий.
И мы окунулись в темноту леса…
Небо было темно-свинцовым. Казалось, что верхушки сосен подпирают тяжелые, грязные облака, такие плотные, что сквозь них не пробивался даже отблеск бледной луны. Падал мелкий-мелкий снег — точно крупа из прохудившегося мешка. Согласно инструкции я держала курс на спину Пржесмицкого. За мной двигался водитель, но его шагов я не слышала. Этот грузный человек вообще не издавал никаких звуков.
Мы шли в таком порядке минут сорок. Вдруг Пржесмицкий замер, вслушиваясь в тишину, а потом, не оборачиваясь, сделал рукой резкий жест, словно отгоняя меня в сторону. Я тут же нырнула в колючую тьму густого ельника и затаилась. А через минуту услышала чьи-то голоса — негромкие, приглушенные, но довольно явственные. Я вытащила из кармана дубленки тяжелый пистолет и, стараясь не шуметь, отжала кнопку предохранителя. Она отошла на удивление легко. Несмотря на мороз, гладкая, с вдавлинками для пальцев, рукоятка пистолета была мокрой, словно его только что вынули из стакана с водой. Я не сразу поняла, что причиной тому — мои мгновенно вспотевшие руки. Помню, больше всего в тот момент поразил меня запах собственного пота, совершенно незнакомый, чужой и резкий, как запах животного. С тех пор я перестала верить в хладнокровных ироничных баб, работающих на всевозможные спецслужбы и выполняющих сверхсекретные миссии в самых экзотических уголках земного шара. Женщина — существо биологическое, и никакая тренировка не способна выбить из нее первородный страх перед оружием. Я и сейчас убеждена, что стрелять, спокойно выбирая живую мишень и тщательно прицеливаясь, — удел мужчин.