Пыльные перья - Дехнель Ольга. Страница 2

Это случится не сейчас. Может быть, даже не сегодня. Холод, нетипичный для времени года, пополам с первобытной жутью пробирался ему под форменную куртку. Холод становится привычным соседом, когда ты постоянно живешь с тем, чего не понимаешь и знать не можешь. Привычным, но никогда не любимым.

Юный полицейский все отводил глаза от тела, оно, стынущее, перекошенное, продолжало притягивать к себе темноту переулка, как будто это было его последним назначением на этой земле.

– Господи, да где их носит, в самом деле? – Юный полицейский говорил, потому что молчать невозможно и потому что ему было стыдно, будто это первая покойница в его жизни. Подумаешь, покойница. Так отчего так гулко и так пусто? – Мне кажется, знаете, эта работа уже наложила на меня отпечаток. Сегодня снилось, будто я на свидании с девчонкой, и я ее поцеловал. А у нее полон рот змей. Как Горгона, только на язык. И они все лезли мне в рот, кусали, прогрызали щеки, проползли в самое горло. Представляете?

Матвей Иванович на секунду выпал из мрачных мыслей о Центрах и специфике их работы, об их ужасах и об их магии. Обо всем, что он не хотел знать о тонком мире и его обитателях. Рассмеялся он совершенно искренне.

– Змеи, говоришь? – Вид у его младшего сотрудника был почти обиженным, Матвею Ивановичу же было смешно. – Ну, если сон был в руку, то Озерская сегодня точно здесь будет. Змеинее не придумаешь.

Серебристый кроссовер затормозил совсем рядом, возникнув будто из ниоткуда. Матвей Иванович слышал, что это заклятье отвода глаз. С тем же успехом информация могла оказаться выдумкой. Он бы не удивился ни тому ни другому варианту, легенд о Центре Парапсихологии среди небольшого круга осведомленных гуляло достаточно.

В машине сидело трое, Матвей Иванович всегда думал о них – вчерашние дети, недавние подростки, все еще полные бестолковой юности, у нас тут мир в огне и труп явно магического толка, а они все еще хотят смеяться и танцевать. За рулем мрачно возвышался Марк Мятежный, рядом с ним беспокойной хмурой юлой вертелась светловолосая Саша Озерская. Григорий Истомин – в Центре мальчишку называли Грин, – точно сошедший с плаката смазливый азиатский идол из комнаты внучки Матвея Ивановича, по обыкновению, отказался от битвы за переднее сиденье, его лицо то и дело мелькало бледной запятой сзади. Матвей Иванович уже видел, что младшие сотрудники Центра ругались.

Молодые и гордые, наделенные сверхъестественным знанием, но при этом до сих пор эгоистично, по-юношески смотрящие внутрь себя, спешить они не собирались. Озерская ненавидела трупы, а значит, про себя Матвей Иванович желал Мятежному и Грину удачи уже в том, чтобы просто вытряхнуть ее из машины. Оттуда тем временем доносился приглушенный, полный тихой ярости голос Мятежного:

– Уговор был, что ты встанешь, выйдешь и сделаешь свою работу.

Саша смеялась с убийственным, режущим отчаяньем, которое не могли приглушить даже закрытые окна:

– Да что ты? А тяжелую моральную травму мне компенсирует кто? Ты, Мятежный?

Младшие сотрудники Центра наконец выбрались из машины, а вместе с ними затянувшаяся война, которую они с завидным упорством таскали с собой еще с подросткового возраста.

Голос Грина прозвучал неожиданно твердо, чуть хрипло, он будто успел устать еще до прибытия на место. Возможно, они действительно успели умотать его еще на подлете.

– Пожалуйста. Чем быстрее мы здесь закончим, тем быстрее вернемся.

Саша фыркнула, бросила на него быстрый взгляд, будто украдкой.

– После вас, господа. Прошу вас, убедитесь, что периметр чист, мы не можем рисковать этим телом. – Она обвела себя руками словно в подтверждение. Саша Озерская прекрасно знала, что переигрывает, но в свете неизбежной встречи с мертвой девушкой ее это волновало меньше всего. Сашу бы устроил любой расклад, кроме того, который у нее, собственно, был.

Я буду кем угодно, лишь бы не быть здесь. И почему тебе надо было именно мне явиться?

а) центры появились при советской власти, когда любое нерациональное старались рационализировать. Запихать Сказку в рамки научных понятий, стратегий и тактик, обеспечить доказательной базой. Сделать научной дисциплиной. Зрячих приглашали в Москву, собирали в отдельные батальоны, наделяли первыми званиями. Зрячие власти верили, но не слишком;

б) зрячие были всегда. Называйте их ведьмами и волхвами. Колдунами и знающими. Ведьмаками, чернокнижниками, тварями. Экстрасенсами и парапсихологами. Вспоминайте имена тех, кто шептал в ухо разным представителям власти, и как же они забрались так высоко? И как же больно было падать. Или тех, кто ворожил в деревнях. А лучше лишний раз не вспоминайте никого из них;

в) смейтесь сколько хотите, когда пугаете любимую деточку Бабой Ягой. Но не забудьте запереть двери на замок, потому что любое, даже случайно брошенное, имя имеет вес. Бабе Яге до вас дела нет. Но из темноты приходят те, кто провел во мраке и на холоде слишком много времени;

г) оставляйте угощение для домового. Серьезно. Не ходите за блуждающими огоньками. И ради всего, во что вы верите, не лезьте в лес просто так.

Саша с силой шарахнула дверцей машины, потому что…

д) если вы зрячий ребенок – вас никто не спрашивает. Центр выращивает из вас солдата, поросенка на убой, еще одного стража Сказки, и по договору вы работаете на него еще долгие пятнадцать лет;

е) вы не принадлежите себе. И ваш дар вам не принадлежит. Вы принадлежите народу или принадлежите Сказке. И как распоряжаться вашим физическим телом или его духовным содержанием, решать будете не вы. Вы идете туда, куда скажут. Подчищать хвост за очередной сверхъестественной тварью;

ж) основной задачей Центра является охрана границы между реальным миром – миром людей – и Сказкой. Чтобы ничто не входило и не выходило. Баланс. Гармония. Соблюдение древних договоров. Вы ведь не хотите, чтобы анчутки заползали в детские кроватки? Но послушайте: им же холодно;

з) не отзывайтесь на голоса по ночам, не стойте на пороге или на перекрестке, не смотрите под кровать, не принимайте угощения от незнакомых женщин. Не будите Лихо. Прежде чем войти в воду, сделайте подношение хозяину водоема. Ваши дома, кирпичные коробки, вас ни за что не спрячут.

И как же мне это ненавистно. Напомните мне еще раз, как я позволила себя в это втянуть? Ах да. Девушка пришла ко мне в видении. Мать его.

Саша двигалась мягко и намеренно держалась последней, демонстрируя свое нежелание принимать участие в мероприятии. Каждое движение сопровождалось мягким звоном золотых перышек на ее браслете, убивая всякий намек на секретность. Небо все еще было густым и темным, будто набитым мокрой ватой, – тот самый оттенок, когда очень долго стираешь не слишком хорошую тушь и она остается омерзительным черным пятном на салфетке. Саша любила эти поездки тем больше, чем сильнее ненавидела их результат. Долгий путь по полупустым ночным дорогам сквозь освещенный город – можно забыть, где ты, кто ты и куда едешь. И даже Московское шоссе, как ни посмотри – жуткое совершенно, казалось каким-то невероятным просто потому, что оно дарило ощущение движения. Или ощущение побега.

Бросать взгляды на цель поездки, застывшую в последнем ужасе под покрывалом, она всеми силами избегала.

Черт.

Спасение пришло неожиданно. Саша про себя всегда криво усмехается, спасать ее не надо, но до чего же смешно.

– Саша! – Никита, юный полицейский, едва вышедший из категории «мальчик молодой», делал все возможное, чтобы не смотреть на тело тоже. Саша ограничилась тем, что с преувеличенным энтузиазмом помахала рукой в его направлении.

Вот и чудно. Теперь нас двое.

Саша никуда не торопилась, в спешке не видела никакого смысла и уж тем более не стремилась в объятья жуткой темноты, будто сползающейся к телу со всех сторон.

– Ключи. – Сашин взгляд уперся в возвышающуюся над ней с неотвратимостью башни фигуру Мятежного. – Мятежный, ты обещал. Отдай ключи.