Они принадлежат всем. Для диких животных места нет - Гржимек Бернгард. Страница 29

По математике я в школе получал только самые плохие отметки и когда на выпускных экзаменах вернул почти пустой лист, то думал: ну, теперь у тебя, кажется, на всю жизнь с логарифмами покончено! Но не тут-то было. Уже пару лет спустя мне, как нарочно, пришлось в своих опытах со слонами проводить расчеты с использованием теории вероятности…

К машинам я никогда особой склонности не питал. Когда мне случалось разглядывать нагромождение гаек, проводов и труб, скрывающееся под капотом какого-нибудь автомобиля, я с ужасом представлял себе, как в случае поломки лежал бы под ним в полной растерянности, не зная, что предпринять. Поэтому я предпочел учиться верховой езде и принял твердое решение не приобретать автомобиля до тех пор, пока не буду в состоянии держать и шофера. Животные мне всегда казались более надежными, чем машины.

Ho в жизни все случается иначе, чем задумано. Мой младший сын Михаэль в 17 лет уже научился водить машину, и не успел я опомниться, как мне тоже пришлось этому научиться: нельзя же дать сыну себя переплюнуть! Его расчет был верен — вскоре мы приобрели «фольксваген». Но что автомобили окажутся для меня опасными именно в сердце Африки, среди львов, — вот этого я тогда никак не мог предположить.

Сорок пять лет назад, будучи студентом, я захотел прокатиться на одном из первых пассажирских самолетов и купил себе билет на рейс Найсе (Силезия) — Берлин. Но во время промежуточной посадки в Бреславле я уже имел такой «бледный вид», что решил подарить свой билет брату и потом в течение десяти лет избегал самолетов, как прокаженных. И тем не менее именно благодаря самолетам и автомобилям такой работник зоопарка, как я, который не может на годы отлучаться от своих подопечных, получил возможность побывать в заморских странах, и в частности в исчезающем зеленом раю, на «земле обетованной».

Пожалуй, ни одному из прежних директоров европейских зоопарков не случалось самому побывать в Африке. Если бы моим предшественникам вздумалось самолично понаблюдать за окапи на воле, им пришлось бы в течение трех месяцев добираться на поезде, затем на океанском пароходе, речном суденышке и пешком с носильщиками и столько же времени — обратно. У меня это все выглядело совсем иначе: значительно быстрей, но зато, правда, и менее впечатляюще.

…Вылетаем из Франкфурта. Три фабричные трубы возле Майна загадили черным дымом всю округу на целых 30 километров — сверху это особенно хорошо видно. Какой-то мужчина обратился ко мне по-французски. Оказывается, он узнал от служащих авиакомпании «Сабена» о наших планах относительно доставки в Европу живого окапи и советует мне накупить почтовых марок с изображением этого животного, а по возвращении в Европу их продать. «Очень выгодное дельце», — считает он. Что только людям не приходит в голову!

He проходит и двух часов, как уже Брюссель. Пересадка. Лихой виток — и мы снова в небе. Как много пахотной земли вокруг городов пожирают кладбища! И многие люди сделали могилы доходным предприятием: вот семь камнетесов красиво обрамляют могилу полированными плитами — отсюда, с высоты, они похожи на костяшки домино.

По рядам пассажиров передали бумагу, сообщавшую о том, что мы находимся на высоте 5 тысяч метров, давление же воздуха в салоне соответствует лишь тысяче метров высоты, что командира корабля зовут Торни (когда начали ходить первые поезда, наверное, никому бы в голову не пришло интересоваться тем, как зовут машиниста!); летим мы со скоростью 440 километров в час, температура воздуха за бортом составляет минус 15 градусов; мы пролетаем над Боденским озером. Но пока это сообщение успела прочитать половина пассажиров, мы летели уже на высоте 6 тысяч метров, за бортом стало 22 градуса мороза. Кроме того, на нас с пугающей быстротой надвигались вершины массива Юнгфрау. Заходящее солнце окрашивало их в розовые тона, и казалось, что они находятся на одном уровне с нами. А пока все 73 пассажира прочли бумагу, мы были уже над Миланом. Утром — Триполи. Ворота аэродрома из рифленого железа еще изрешечены осколками гранат Роммеля или англичан. В середине ночи — Кано в Нигерии, утром в 8 пересекаем экватор, затем бесконечно широкую реку с островами посередине; на нас устрашающе надвигается девственный лес и… мы благополучно приземляемся в Конго, в Леопольдвиле ^[15].

Как только мы с Михаэлем шагнули из самолета во влажный зной африканского утра, то сразу же почувствовали себя несколько неловко. Дело в том, что мы были одеты в свои рабочие «тропические» костюмы цвета хаки, изрядно помятые, а встречающие нас внизу у трапа господа — в безукоризненных элегантных костюмах с белоснежными крахмальными сорочками.

Да, до Африки, которую мы ищем, отсюда еще очень далеко. А Леопольдвиль в те годы был уже одним из элегантнейших и дорогих городов мира с населением 300 тысяч человек, из которых 16 тысяч — белые. Город, в котором существование без машины совершенно немыслимо, потому что расстояния между домами непомерно растянуты, а автобусов и трамваев тогда не было и в помине. Идея пройтись пешком могла прийти в голову только тому, кто полчаса назад вылез из прохладного самолета.

Вот она — прекрасная, «не тронутая цивилизацией» Африка: фильмы о Франкфуртском зоопарке, которые мы привезли с собой, должны были пройти специальную цензуру — здесь она значительно строже, чем в Европе. Прививка оспы, отмеченная в нашей справке о здоровье, оказывается, устарела — срок истек. Но приветливый врач тут же в аэропорту с готовностью соглашается сделать нам новые царапины на руках. В кабинете за его спиной висит бронзовая табличка с надписью, гласящей, что 3 апреля 1925 года сюда прибыл первый самолет из Брюсселя. Протяженность полета составляла тогда свыше 8 тысяч километров, и длился он три дня. Мы же за 20 часов стремглав пересекли Средиземное море и Сахару, а ныне, 20 лет спустя, это делается еще вдвое быстрей.

Хозяин дома, у которого мы остановились в Леопольдвиле, когда-то прибыл сюда с намерением проработать у экватора три года, а прожил сорок лет. Почта в те времена приходила только раз в три недели, и была она шестинедельной давности. Сегодня почта доходит в тот же день. К тому же тогда здесь не существовало холодильников, не было привоза свежих овощей из Южной Африки, не знали радио и были только керосиновые лампы да более дешевая жизнь.

Вечером был устроен грандиозный банкет в нашу честь, прямо как в кино: тропическая ночь, черные бои в белоснежных ливреях, бесшумно обслуживающие гостей, танцевальная музыка под пальмами, желтая луна отражается в бескрайних водах реки Конго… Только в кино не чувствуешь температуры воздуха и жуткой его влажности.

Наши дамы дома вечно ругали нас за то, что мы ленивые танцоры, но дело в том, что у нас обоих слишком длинные для этого ноги. А здесь полагалось по очереди обтанцовывать всех присутствующих дам — жен знатных чиновников, коллег — ветеринаров и зоологов. При этом даже пиджака от выходного костюма не разрешалось снять. Ужас! Все здесь было так благопристойно, на таком высоком культурном уровне… А рядом, посреди широкой реки Конго, чуть поблескивал остров, на который еще ни разу не ступала нога человека, потому что он со всех сторон окружен быстринами и бурными водоворотами. Нельзя на нем приземлиться и вертолету: весь остров густо зарос девственным лесом. Так что не исключена возможность, что через пару лет здесь, можно сказать прямо посреди города, найдут еще не известных никому животных…

— Вы хотите попасть на слоновью станцию? — спрашивает меня господин Матань, высший чиновник охотничьего департамента в администрации Бельгийского Конго. — Там как раз начался новый отлов слонов, он проводится ежегодно в феврале и марте. Если вы сильно поторопитесь, то еще успеете принять в нем участие.

Пристроив бумажку между десертной тарелкой с ананасовым салатом и бокалом красного вина из винограда, взращенного на склонах вулканических гор Кивуси, он быстренько нацарапал мне самопишущей ручкой рекомендательную записку. Она впоследствии оказалась для нас весьма полезной.