У каждого своя война - Тюрин Виктор Иванович. Страница 33
– Кто вы такие?!
– Путники!
– Нет, вы не путники, вы самые настоящие разбойники! Как вы посмели напасть на солдат герцога?! Вы что слепые?! Не увидели цветов Франческо Гонзага?! Пробежал глазами по солдатам. Одеты в цвета господина, желтое с черным.
– Теперь буду знать, чьи это цвета! Что еще нового ты мне скажешь?!
Это было сказано с таким наглым пренебрежением, что даже на напряженных лицах солдат появились ухмылки. Мой тон и взгляд говорили: ты трусливый лизоблюд. Офицер это понимал, но ответить мне дерзостью не посмел. Несколько мгновений он собирался с духом, а потом выпалил:
– Нам нужна только девушка и этот паскудный щенок, спрятавшийся за ее спиной! Отдайте их, иначе вы навлечете на себя гнев герцога Франческо Гонзага!
В его голосе не было гнева настоящего мужчины, а только тщательно скрываемый страх, но мне было не до трусливого офицера, так как я пытался понять, что мне делать дальше. Продолжать схватку? Вести переговоры дальше? «Вот паскудный итальяшка! Сам затеял, а мне расхлебывай! Козел!». Пока я ругался про себя, офицер снова решил подать голос: – Отдайте…!
Злость и недоумение, распиравшие меня изнутри, нашли выход в грубом ответе:
– Пошел отсюда, павлин расфуфыренный, пока цел! И не забывай молиться на мою доброту, что живым отпускаю!
Среди солдат послышались громкие смешки. Своеобразную шутку оценили и мои бойцы, громко расхохотавшись. Офицер побагровел от злости, но опять не решился ответить на мое оскорбление, а вместо этого обернулся ко второму всаднику, как бы за поддержкой. Тот внял его беззвучной мольбе и подъехал, остановив лошадь в трех шагах от меня. Когда он проезжал мимо своего офицера, то бросил на него такой взгляд, что тот сразу приобрел вид побитой собаки, только что при этом жалобно не завыл.
С минуту мы мерялись взглядами. Этот итальянец был явно другого склада человек. Про таких говорят: «крепкий орешек», но я бы еще добавил к этим словам: «орешек, но с гнильцой». Дворянин, лет под тридцать, явно потакающий своим страстям, что было видно по его потасканному лицу. Сейчас он сидел в седле, гордо выпрямившись, высокомерно выпятив грудь и подбородок. Одет он был изыскано. Лиловый камзол, сшитый по испанской моде с разрезами на рукавах. Темно-фиолетового цвета берет с пером. Кинжал с резной рукояткой на поясе.
«Не трус – держится свободно. Не воин, но в тоже время жесткий и сильный человек. Надо будет – убьет, не задумываясь; правда, бить будет в спину».
После внимательного осмотра, сначала меня, а затем моих спутников, взгляд итальянца снова вернулся ко мне.
– Вы благородного звания?!
– Эсквайр. Томас Фовершэм.
– Мазуччо Торре. Мой род насчитывает шесть поколений благородных предков. Я нахожусь на службе у герцога Франческо Гонзага и сейчас говорю устами его светлости.
– Что герцогу нужно?
– Он хочет вернуть себе свою собственность!
Тут за моей спиной раздался звонкий и злой голос молодой графини. Ее, довольно образные, оскорбления, звучали с минуту, заставляя время от времени меняться в лице герцогского посланца. В какой-то момент в глазах дворянина вспыхнули злые огоньки, а губы исказились в злобной гримасе, и я подумал, что этот человек, проигравший войну своим страстям, вряд ли сдержится и сейчас даст волю своим чувствам, но тот каким-то образом сумел сдержаться. После недолгой паузы, Мазуччо Торре, продолжил разговор:
– У меня к вам, эсквайр, есть одно предложение. Вы англичанин, и если я все правильно понимаю, гм,… то вы наемник.
– Наемник, – подтвердил я его предположение.
– Значит, вам нужны деньги, а… – тут он сделал многозначительную паузу, – мне нужна эта девушка. Может, мы с вами можем договориться?! Назовите цену!
– Не договоримся! – сказал, словно отрезал я, злясь не столько на его предложение, сколько на непонятную роль, которую отвел мне Чезаре Апреззо.
– Вы, кажется, не понимаете ситуации, в которую попали, опрометчиво приняв сторону графини ди Бианелло!
– Наш разговор закончен!
Мой резкий ответ заставил снова его измениться в лице. Глаза сузились, ноздри раздулись. Рука непроизвольно легла на рукоять меча, но он снова сумел сдержать себя.
– Вы пожалеете о своих словах! Клянусь святой Мадонной!
Взгляд, брошенный на меня напоследок, сказал мне, что я только что приобрел заклятого врага. Затем он развернул коня и поскакал к мосту. За ним, с криком:
– Сержант, разберись! – развернул лошадь офицер.
Сержант, с сединой в бороде и усах, вопросительно глянул на меня. В ответ я утвердительно кивнул головой, после чего тот отдал приказ двум подчиненным похоронить убитых, а сам с двумя оставшимися солдатами поскакал вслед за своими господами. Кивнув Джеффри, дескать, присматривай за солдатами, после чего развернул коня и подъехал к графине. Она даже не заметила меня, так как ее внимание было всецело отдано молодому человеку, которому она сейчас помогала удержаться в седле.
Их обоих я считал виновниками смерти трех юношей, именно поэтому неприязнью и некоторой брезгливостью смотрел на бледное, без кровинки, лицо юноши. Его рана, рассеченное плечо, по моему мнению, нисколько не соответствовала мукам страдания, легко читаемые на лице. При этом сознавал, что веду себя в отношении этого красавца предвзято, так как не знал ни сложившейся ситуации, ни его, как человека. Только я успел согнать ухмылку со своего лица, как графиня, наконец, соизволила обратить на меня внимание.
– Что вы стоите, как истукан! Вы что не видите, мой храбрый Флавио истекает кровью! Помогите же ему, бессердечный вы человек!
Не это я ожидал услышать из ее уст, поэтому и ответил соответственно, с определенной долей издевки:
– Это вместо благодарности за ваше спасение?!
Сначала ее глаза обожгли меня огнем, но уже в следующую секунду их затянула корочка льда, а голос был под стать ему, холодным и резким:
– Я благодарна вам и вашим людям. Вы оказали мне большую услугу. Чуть позже мы поговорим об этом, а сейчас окажите помощь раненому.
Сейчас передо мной сидела не просто красивая девушка, а женщина – повелительница. В ее лице, осанке, голосе было столько величия и властности, что я даже несколько оторопел при виде подобного превращения. Придя в себя, я кликнул Игната. Тот подъехал. Когда узнал в чем дело, то птицей слетел с коня, затем осторожного снял раненого с лошади и опустил на траву. Быстро осмотрев рану, сказал:
– Все будет хорошо, госпожа. У него не тяжелая рана. Сейчас я его перевяжу, и он будет как новенький.
В его голосе было столько доброты и заботы, что взгляд графини, брошенный на русского богатыря, вдруг стал теплым и мягким. До этого момента, насколько я мог судить, такого взгляда удостаивался пока лишь ее возлюбленный.
«Настоящая славянская душа! Добрая и щедрая! Гм! А я кто тогда? Я тебе скажу: кто ты! Хладнокровный и расчетливый англичанин! Та еще сволочь!».
Пока я занимался самокритикой, Игнат занялся перевязкой. Графиня, тем временем, успокоившись за жизнь своего любовника, снова обратила свой взгляд на меня. Сначала я не понял, что он мог означать, а когда сообразил, тут же слетел с коня и помог ей сойти на землю.
– Похоже, вас все же обучали хорошим манерам, господин англичанин, – не преминула меня подколоть эта юная особа.
– Я рад, что вы хоть чем-то остались довольны, госпожа графиня, – съязвил я в ответ.
– Мне хотелось бы знать: вы были здесь с самого начала?
Я уже знал, какой будет следующий вопрос, но все равно ответил утвердительно, после чего меня ожог гневный взгляд.
– Вы видели, как умирают эти юноши и не пришли к ним на помощь! Кто вы после этого?! Вы не смеете после этого называться мужчинами! Не имеете права!
– А сами на кого похожи?! По мне так на мясника! Потому что именно вы притащили этих глупых телят на бойню!
После моих слов наступила тишина, словно люди и вся природа замерли в ожидании ответа графини.
– Я…! Я не хотела! Я не знала, что все так обернется. Дева Мария… – и она со слезами на глазах, чуть слышно, забормотала молитву.