Звонок покойнику (Звонок мертвеца) - ле Карре Джон. Страница 3

– Да, все, абсолютно все.

«Он мне этого никогда не простит, после всех его кремовых рубашек и серебристых галстуков, изысканных обедов с министрами и его вышколенного хладнокровия».

– Он заявил, что вы усомнились в его лояльности, что теперь на его карьере в министерстве поставлен крест и что он стал жертвой платного информатора.

– Он это сказал? Да он не в своем уме! Он ведь знает, что он вне всяких подозрений. Что же ему еще нужно?

– Ничего: он мертв. Он покончил с собой сегодня в половине одиннадцатого вечера, оставив министру письмо. Полиция связалась с одним из его секретарей и получила разрешение вскрыть письмо, затем сообщила обо всем нам. Будет начато дело. Смайли, вы абсолютно уверены в…

– Уверен в чем?

– Ладно. Приезжайте как можно скорее.

Он долго не мог найти такси, безрезультатно обзвонив три парка. Наконец ему ответили из Слоун Сквер. Он ждал, стоя у окна, укутавшись в пальто, пока не увидел остановившийся у двери автомобиль. Это тревожное ночное ожидание напомнило ему ночные налеты в Германии.

На Кембриджской площади отчасти по привычке, отчасти из необходимости привести в порядок мысли перед разговором с Мастоном он остановил такси за сотню метров от управления.

Показав охраннику пропуск, он медленно направился к лифту. Наверху его встретил со вздохом облегчения дежурный офицер, и Смайли последовал за ним по кремовому коридору, освещенному люминесцентными лампами.

– Мастон поехал к Спарроу в Скотланд-Ярд. Они никак не могут решить, какой из отделов полиции будет вести расследование. Спарроу предлагает спецотдел, Эвелин – уголовную полицию, а полиция Саррэя вообще ничего не понимает. Это все так же запутанно, как дела о наследстве. Хотите, выпьем кофе у меня в каморке? Суррогат, правда, но пить можно.

Смайли был рад, что в эту ночь дежурил Питер Гиллэм, специалист по шпионажу в странах-сателлитах. Это был внимательный и учтивый человек, добродушного склада и всегда готовый чем-нибудь помочь.

– В пять минут первого позвонили из спецслужбы. Жена Феннана была в театре. Вернувшись без четверти одиннадцать домой, она нашла мужа мертвым и вызвала полицию.

– Он жил где-то в Саррэе?

– Да, в Уоллистоне. Как раз вне границы участка, охраняемого муниципальной полицией. Прибыв на место, полиция обнаружила возле трупа письмо, адресованное в министерство иностранных дел. Они позвонили старшему инспектору, который сообщил в министерство внутренних дел, дежурному офицеру, а тот, в свою очередь, позвонил в МИД. В конце концов они получили разрешение вскрыть письмо. Вот тут началось.

– Дальше.

– Нам позвонил директор по кадрам министерства иностранных дел. Он потребовал домашний телефон советника. Он заявил, что служба безопасности в последний раз вмешивается в дела его работников и что Феннан был лояльным и компетентным служащим, и так далее, и тому подобное.

– Верно.

– И что вся эта история доказывает, что служба безопасности превысила свои права, использовала методы гестапо, и что это не оправдывалось никакой реальной опасностью. Я дал ему номер телефона советника, а сам в это время связался с ним, так что, пока директор продолжал орать, я ухитрился ввести Мастона в курс дела по параллельному телефону. Было двадцать минут первого. Мастон приехал в час. Он находился на грани нервного припадка. Сегодня утром он должен представить рапорт министру.

Они помолчали, пока Гиллэм готовил кофе.

– А что это был за человек?

– Кто, Феннан? До сегодняшнего дня я не мог бы сказать, но этот его поступок необъясним. Если судить по внешности, он, наверное, был евреем. Из ортодоксальной семьи. Но в Оксфорде он отошел от этого и стал марксистом. Чувствительный, умный, здравомыслящий. Учтивый, умеющий слушать. Эрудит. Тот, кто донес на него, был прав: когда-то Феннан был коммунистом.

– Сколько ему было лет?

– Сорок четыре. Но он выглядел старше. – Смайли продолжал говорить, рассматривая комнату. – Ухоженное лицо, жесткие темные волосы, ученическая прическа, профиль двадцатилетнего юноши, бледная сухая кожа, покрытая густой сеткой морщин. Очень тонкие пальцы. Человек, который, казалось, привык полагаться только на себя. Но об этом я мало знаю. Очень хорошо владел собой. Развлекался один и страдал он, думаю, тоже в одиночестве.

Увидев входящего Мастона, они встали.

– А, Смайли! Входите.

Он открыл дверь и жестом предложил Смайли войти первым. В кабинете Мастона не было ничего казенного. Несколько акварелей, коллекцию которых он купил когда-то, висело на стене. Все же остальное, безусловно, было не к месту, подумал Смайли. Да и сам Мастон здесь не к месту. Костюм был слишком светлым, чтобы выглядеть респектабельно. Шнурок монокля бросался в глаза на его неизменной кремовой рубашке. На нем был светло-серый шерстяной галстук. Немец назвал бы его «флотт», подумал Смайли. Именно таким представляют себе официантки «настоящего джентльмена».

– Я виделся со Спарроу. Это, без сомнения, самоубийство. Тело уже увезли, и, если не принимать во внимание обычных формальностей, старший комиссар не проявил никакой инициативы. Через день-другой будет начато дело. Было решено, – да и я не особо возражал, Смайли, – что мы не дадим газетчикам никакой информации по делу Феннана.

– Я понимаю.

«Вы опасны, Мастон. Вы слабы и боитесь. Я прекрасно знаю, что вы принесете в жертву любого для того, чтобы спасти собственную шкуру. И на меня вы смотрите так, как будто примеряете мне веревку».

– Смайли, только не подумайте, что я вас осуждаю. Как бы то ни было, если этот разговор был санкционирован шефом, у вас нет никаких причин для беспокойства.

– За исключением того, что касается Феннана.

– Конечно. К несчастью, шеф не зафиксировал время, когда дал согласие на эту частную беседу, но он, конечно же, дал устное разрешение?

– Да, я уверен, он это подтвердит.

Мастон снова оценивающе посмотрел на Смайли, и у того перехватило дыхание. Смайли отдавал себе отчет в своей принципиальности и знал, что Мастон хотел бы его видеть более уступчивым и податливым.

– Знаете ли вы, что ведомство Феннана вышло на меня?

– Да.

– Обязательно будет открыто дело, и, может быть, даже не удастся утаить это от прессы. Завтра с утра меня наверняка вызовет министр иностранных дел. (Хотите меня запугать… Я немолод… мне пора подумать об отставке. Мне уже не найти другой работы. Но я не буду содействовать вашей лжи.)

– Необходимо, чтобы я находился в курсе всех событий, это мой долг. Если вы хотите что-то доложить по поводу того разговора, быть может, вы не указали в рапорте какие-то подробности, скажите сейчас и предоставьте мне право самому судить о важности этого.

– Мне действительно нечего добавить ни к тому, что имеется в деле, ни к тому, что я только что рассказал. Возможно, вам пригодится тот факт, что разговор был крайне доброжелательным. Обвинения против Феннана не стоили выеденного яйца. Вступление в 1930 году в студенческий коммунистический кружок, неясные намеки на то, что он продолжает симпатизировать коммунистам. В тридцатые годы половина членов кабинета числилась в списках партии. (Мастон нахмурил брови.) Когда я зашел в кабинет в МИДе, там было что-то вроде проходного двора, и я предложил пойти в парк.

– Дальше.

– И мы пошли туда. День был прохладный, но солнечный и довольно приятный. Мы смотрели на уток. (Мастон сделал нетерпеливый жест.) В парке мы находились полчаса. Говорил все время Феннан, – человек умный, красноречивый и интересный, но издерганный. Впрочем, в этом нет ничего удивительного: люди такого сорта любят говорить о себе. Я полагаю, что он почувствовал облегчение, открывшись мне. Он выложил мне всю свою историю, и, казалось, он был рад возможности назвать имена. Он знал эспрессо возле Милл-банка, и мы пошли туда.

– Куда?

– В эспрессо. Бар. Там готовят особый кофе по шиллингу за чашку. Мы выпили кофе…

– Понятно. И вот во время этой… пирушки вы поставили его в известность, что Служба не готовит никаких санкций против него.