Чужой среди своих - Тюрин Виктор Иванович. Страница 10
– Как тебе супруга моего папаши? – спросил он меня, стоило нам выйти из подъезда.
Костик не умел пить и сейчас выглядел охмелевшим. Это чувствовалось по не совсем твердому шагу и такой же речи.
– Студентка, комсомолка, спортсменка, наконец, она просто красавица! – ответил я ему фразой из фильма, который выпустят еще лет через тридцать.
– Почему спортсменка?
– Просто так сказал. Не обращай внимания.
– Насчет студентки ты угадал, – сообщил он.
– А твоя мать где?
– Ушла от отца шесть лет назад. Надоели ей любовницы моего папаши. Я сначала с ней жил, но потом она вышла замуж и… уехала в другой город. Пришлось переехать к отцу. Полтора года прожили вместе, а потом появилась она. Окрутила его настолько быстро, что он, наверное, это понял, когда они зарегистрировались.
Как я узнал позже, его мать действительно вышла замуж за директора какой-то базы, но прожили они вместе недолго. Спустя год или полтора ее мужа обвинили в воровстве и дали четыре года с конфискацией всего имущества, и как следствие, у них появились трудности, как с жильем, так и с деньгами, после чего мать отправила Костика к отцу.
– Сколько ей лет?
– Месяц тому назад двадцать два исполнилось, а папаше моему вот-вот сорок пять стукнет. – Какое-то время он молчал, потом снова заговорил: – Умеет она себя подать. Да?
– Нелегко тебе приходится, Костик, – усмехнулся я. – Никак к ней не подступиться? А ведь пробовал! Да?
– В точку, – пьяно усмехнулся тезка. – Все сразу понял.
– Кстати, а кто у тебя отец?
– Профессор в Московском педагогическом институте. Занимается научной подготовкой аспирантов на кафедре марксизма-ленинизма. Куча печатных работ. Окончил в свое время Институт красной профессуры.
Неожиданно он остановился.
– Знаешь, наверное, я домой пойду. Не обижаешься?
– Нет. Пока.
Свежий, но не холодный ветерок приятно обдувал лицо. Вино слегка шумело в голове, давая некоторую воздушность мыслям, поэтому, секунду подумав, я решил продлить свое умиротворенное состояние и пройтись пешком. Одну остановку. Правда, не вдоль извилистого трамвайного пути, а надумал срезать угол и идти напрямик. Сначала улица шла между двухэтажными бараками, которых полно на окраине города. В окнах горел свет. Через открытые форточки были слышны голоса, смех, музыка вперемешку с шипением патефонных пластинок. Где-то в глубине дворов раздавалось шальное, залихватское пение под гармошку. С другой стороны улицы, из-за домов, послышался дребезжащий электрический звонок трамвая, идущего по маршруту. Скоро дома закончились, и показались развалины какого-то заводика или цеха. Проходя по пустырю, среди россыпей битого кирпича и обугленных бревен я пошел осторожно, напряженно вглядываясь под ноги. Того и гляди ногу подвернешь! Городской гул как-то сам собой отдалился, стал тихим и невнятным – наверное, поэтому я услышал тихий плач.
«То ли женщина, то ли ребенок», – определил я и направился в сторону звуков.
Как ни старался осторожно идти, все равно нашумел. Выйдя из-за частично развалившейся стены, я обнаружил маленький костер и что-то типа лежанки, собранной из двух обломков досок, на которых лежало какое-то тряпье. Огляделся, но никого не заметил, зато сразу почувствовал, что за мной наблюдают.
– Выходи. Не бойся. Ничего тебе не сделаю.
В ответ тишина. Тут я вспомнил, что перед моим уходом хозяйка дома, Оленька, сунула мне в портфель бутерброды. Сел на доски, открыл портфель и достал сверток. Развернул. Понюхал, после чего изобразил блаженную улыбку и сказал:
– Ох, и вкусно пахнет! – Выждал минуту и снова сказал: – Если есть будешь – поделюсь.
За обломком кирпичной кладки кто-то зашевелился, потом поднялась маленькая фигурка, но подойти так и не решилась.
– Как хочешь. Уйду, голодным останешься.
Фигурка сделала несколько шагов, потом еще несколько. Теперь я разглядел хозяина ночлега. Это был мальчишка лет девяти-десяти. Под его левым глазом лиловел синяк.
– Ничего я тебе не сделаю, – я протянул ему бутерброд. – Бери.
Он сделал шаг вперед, выхватил у меня из руки бутерброд и сразу отскочил назад, после чего впился в него зубами и стал быстро жевать, не отрывая от меня взгляда. Я подложил немного обломков досок в огонь, после чего спросил:
– Вкусно?
Парнишка согласно закивал головой.
– На! Держи еще. И садись к огню.
Паренек взял второй бутерброд, сел и сразу принялся за еду. Прожевав последний кусок, уставился на мой портфель. Я усмехнулся.
– Извини, парень. Больше у меня нет. Давай знакомиться. Меня Костей зовут. А тебя?
– Миха.
– Михаил, значит?
Он опять закивал головой. Я уже оглядел его и составил о нем свое мнение. Он был не беспризорником, так как, несмотря на дешевизну и грязь, одежки были явно не на помойке подобраны. Да и по размеру подходили. Очень бедная семья или… детдом. Если бы семья, то он бы здесь не ночевал.
– Сбежал из детдома?
Он приподнялся, хотел вскочить, но так как я остался неподвижен, сел обратно.
– Ну, сбежал.
– Я сам когда-то жил в детдоме. Было и плохое, и хорошее. Ничего, вырос, человеком стал, – сказав это, сразу понял, что не то сказал. Это подросток может что-то понять, а но передо мной еще совсем малыш. По моим меркам.
– Тебе за что глаз подбили? Крысятничал?
– Я? Да никогда в жизни! Ни крошки ни у кого не взял! Зуб даю! – он прямо вскинулся, глаза заблестели.
– Верю. Верю. Так за что фингал получил? – спросил я его, но сразу добавил: – Не хочешь – не говори.
– Нас с Тимой, Серегу и еще других ребят Змей с парнями заставлял просить у прохожих деньги.
– Это взрослые парни?
– Старший отряд. В следующем году в фабрично-заводское училище будут поступать.
– Ты отказался, и они, чтобы запугать остальных, тебя избили. Так?
– Сказали, что каждый день бить будут, если не соглашусь просить.
Я задумался. Пойти и набить морды? В этом я не видел проблемы, но парнишке за мое заступничество потом прилетит еще больше. Вот если как брат…
– У тебя есть кто-то из родных?
– Мама.
– Погоди! А чего ты тогда в детдоме?
У мальчишки сначала заблестели глаза, потом он захлюпал носом. Я дипломатично молчал, зная по себе, что в его годы мальчишки считали позором «распускать нюни», особенно перед чужими людьми. Немного успокоившись, сдавленным голосом тот все же объяснил ситуацию. Оказалось, что его мать вышла замуж во второй раз и уехала строить новую жизнь, где-то на Урале. Обещала, как только устроится на новом месте, то обязательно заберет своего любимого сына к себе. Прошел уже год. Из родственников в Москве была тетя Зина, старшая сестра его матери. Она его навещала раз в месяц, приносила гостинцы.
– У нее дети есть?
– Два сына. Костя и Сергей. Еще Катя. Она тоже большая.
– Ее сыновья приходили к тебе?
– Нет. Зачем? Они же взрослые.
– Знаешь, где живет тетя Зина?
– Нет. Ни разу у них дома не был.
– Нет так нет. Завтра я тебя отведу в детдом и представлюсь твоим двоюродным братом. После чего поговорю со Змеем.
Мальчишка закрутил головой.
– Не. Так еще хуже. Ты, дядя, потом уйдешь, а меня…
Вешать на себя мне эту историю не хотелось, но любое дело надо доводить до конца. Это было одно из моих немногих жизненных правил, которые я никогда не нарушал.
– Навещать буду. Обещаю. – Я немного подумал и добавил: – Раз в неделю – точно.
Мишка повеселел, потом немного подумал и согласился. Забрал мальчишку, и мы поехали в общежитие. Увидев паренька, студенты засыпали меня и его вопросами. Узнав его грустную историю, собрались завтра всей комнатой идти бить морду Змею и его дружкам. Я успокоил их, сказав, что сам все решу. Поэтому утром, вместо лекций, поехал с парнишкой в детдом. Там меня радостно встретили, поблагодарили за найденного воспитанника, после чего я отправился искать Змея. Нашел во дворе, в компании еще двух парней. Культурно представился, после чего пояснил, что мне от него надо, а в ответ меня обозвали разными непечатными словами, но так как о педагогике я не имел ни малейшего понятия, то просто сломал Змею руку. Спустя минуту то же самое проделал с другим шустрым мальчиком, приятелем Змея, который попытался ударить меня самодельным кастетом. Третий малолетний хулиган решил не искушать судьбу и сбежал с поля боя. Кастет я забрал. На всякий случай.