Желудь (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич. Страница 45

Так переругиваясь, они и трудились.

Снять шкуры сразу с шести волков, да начать их выделку, пока не засохли — трудно. Тем более на дворе был вечер. И пришлось заканчивать уже при лучинах, то есть, почти на ощупь.

Неждан же при этом клял все. И мороз, усилившийся к ночи, и усталость, и этих чертовых волков, которые сорвали ему возможность помыться и отдохнуть.

Вернидуб же, напротив, прямо светился. Парень уже много раз замечал, что на седого удивительно сильно действуют любые ситуации, в которых он видит прямое участие богов…

* * *

Борята медленно прошел по кругу, глядя на поверженного супротивника. Перун показал свою волю.

Все это видели.

И никто бы теперь не сказал поперек, ибо рана, полученная Гостятой, оказалось нелепой, болезненной и смертельной одновременно. Не успел втянуть живот. Вот самый его край и выворотило. Впрочем, нужно отдать должное старейшине, он не орал от боли, хотя и хотелось. Просто придерживал собственный ливер, лежа не снегу…

— Что теперь скажешь? — спросил Борята, завершив медленное шествие по уже третьему кругу.

— Думаешь, защитил его? — криво усмехнулся Гостята. — Арака очень разозлило поведение этого щенка. Он не простит.

— Он дал слово!

— Он его уже приговорил.

— Лжешь!

— Зачем? — кивнул он на свой живот. — Арак знает Вернидуба и поверил его словам о том, что Неждан сильный ведун. И испугался его проклятия, которое щенок уже произнес. Но если бы во время разговора тот не заинтересовал его сладким песком — ближайшей ночью зарезал бы.

— До осени далеко.

— Осенью Арак вернется и убьет Неждана. А если тот не соврал про сладкий песок — заберет в рабство. Он не спустит такого обращения с собой.

— Арак сам по краю жизни и смерти прошел в тот день.

— Проклятье грозило ему иным.

— У Неждана были наготове малые копья для метания — дротики и камни для пращи. Как для себя, так и Вернидуба. И они с ними добро обращаются. Да и два копья имелось. А с копьем Неждан ловчее меня. Выжил бы он или нет — неясно, но крови там пролил бы много. И Арака, мыслю, прибрал бы.

— Арак — опытный воин!

— Неждан лося свалил и матерого кабана. Один на один. Многие ли славные воины выходили супротив кабана?

Гостята скривился, но промолчал. Впрочем, он сейчас постоянно кривился из-за боли.

— Неужто и правда Велес с Перуном его коснулись? — спросил кто-то из толпы.

— Железо он делает. — произнес Красный лист громко. — Топор себе сладил, когда мы навещали Вернидуба. И кое-что иное для дела. И не только с железом. С ним говоришь и, кажется, словно порой самого Велеса слышишь.

— А порой Перуна, — завершил Борята, наблюдая за тем, как по люду, собравшемуся к кругу, пошел ропот. Они перешептывались, поминая то топор, то железо.

— Что с бабами Гостяты делать будем? — выкрикнул кто-то женским голосом из толпы.

— А что с ним делать? — спросил Борята.

— Они все Араку расскажут. Он же их знает. А ежели их в прорубь, то скажем — хворь приключилась. Да и не жить им без кормильца. Вымрут с голода. Или что же? Он жировал, скармливая наших родичей роксоланам в рабство, а нам его баб кормить? Разве это справедливо?

— И то верно, — хмуро произнес Борята, скосившись на мертвенно-бледное лицо Гостяты. То ли от ужаса, то ли от кровопотери.

Тот молчал и вяло уже смотрел каким-то отрешенным, потерянным взглядом, и никак ничего не комментировал.

В толпе же начался пересуд.

И толкотня.

Это жену с дочерью поверженного старейшины вытолкали в круг. Вон — стояли, взявшись за руки, с ужасом на лице.

— Под лед их! — выкрикнула снова та женщина.

— Под лед! — стали ее поддерживать другие.

Глава «клуба» Перуна поморщился.

Поганая смерть и, особенно, погребение, сильно затрудняющее и ухудшающее перерождение.

Крики толпы усиливались, припоминая всех погибших и угнанных в рабство. Отчего ужас на лицах эти обреченных проступал все сильнее и сильнее.

Дочка его ладная да немного пересидевшая, еще немного — и старой девой окажется по местным меркам. Гостята все присматривал ей мужа поинтереснее. С детьми ему не везло. Мерли. Вон — только дочь выжила. Остальные год-два и шли на новый цикл. Оттого-то Гостята и вертел носом, понимая, что наследника выбирает.

— Что скажешь? — спросил Борята у поверженного старейшины.

— Отдай Златку Неждану. — с трудом произнес Гостята. Было видно — тяжко ему говорить. Все же на снегу лежать частично выпотрошенным здоровья не добавляет. Как только держался…

— Чего⁈ — выкрикнула дочь, мигом вспыхнув.

От предложения этого, впрочем, обалдел и Борята, и вся толпа. Но эта особа прямо как молния полыхнула мигом переменившись. Ибо, несмотря на ладный и пригожий вид, нравом отличалась дурным, да и вообще считалась избалованной. Насколько это вообще возможно для здешних мест.

— Дура! — прохрипел отец.

— Нет!

— Прокляну!

Она осеклась и испуганно потупилась.

— Неждан нам зла не чинил. Почто нам ему так вредить? — поинтересовался Борята, кивнул на Златку. — Она же сущее наказание.

— Арак… кхе-кхе… он Златку знает. И мужа ее обижать не станет. Да. Все, чем я владел, ему передай. В приданое.

— Сам же сказывал, будто Арак не отступится и не простит. — серьезно произнесла Мила, жена его. — Зачем тогда это? Ведь смерть верна нам, что сейчас смерть, что осенью. Только еще и с позором, ежели Златка за этого… — скривилась она, — пойдет.

— Вот баба-дура… — прохрипел Гостята. — Дайте ему подарок ладный. Ежели уважите — отступится.

— Ну что, люди. Как поступим? — спросил Борята.

— Златка — язва! — выкрикнула та склочная баба. — Такая жена — что проклятье! Зачем нашему железному ведуну такая? Лучше сами его укроем. Чай девиц ладных и без Златки сыщем.

— Брось! — отмахнулся от нее Красный лист.

— А чего брось⁈

— Да все знают, что ты за Гостятой бегала, а он другую выбрал. Вот и ненавидишь. И его, и семью всю его!

— Что ты брешешь⁈ Что брешешь⁈

— Уймись! — рявкнул Борята, а потом, обращаясь к толпе, добавил: — Ежели так мы жизнь нашему железному ведуну продлим, то, мыслю, дело доброе. А то, что девка-язва, не беда. Взять хворостинку, да подлечить. Велика сложность, что ли? Али еще как. Да может, просто дурит от того, что застоялась в стойле.

Златка от этих скривилась и хотела уже высказать свое фи, но замерла, уставившись на отца. Тот из последних сил погрозил ей окровавленным кулаком, да так и умер…

Часть 3

Глава 5

167, января, 27–28

— Маруся от счастья слезы льет… — напевал себе под нос Неждан фрагменты песни. Он оценил привычку седого, который любил так делать во время монотонной работы. И теперь сам, махая молотком, мурлыкал всякое: — … кап-кап-кап из ясных глаз… Вот дерьмо! — воскликнул он, резко повысив голос.

— Что? — спросил Вернидуб, который возился рядом — работая на мехах. Они работали сразу с несколькими изделиями, чтобы уголь попусту не сгорал и простоя меньше. Пока одну ковали, остальные разогревались.

— Да поковка лопнула.

— Сильно?

— Да. Такую не заварить[1]. Вон гляди, — показал он Вернидубу, подняв ее клещами. — Думаю, лучше порубить на куски и в тигле расплавить заново.

— Отчего же лопается? — нахмурился седой. — Которая уже? Вроде же ты тянешь не сильно и по холодному почти не работаешь.

— Железо плохое из-за примесей. — тяжело вздохнув, ответил он. — Фосфора, наверное, много или серы.

— Неужто теперь выкидывать?

— Зачем? — удивился он. — Из такого вполне можно кромки лезвий делать. На те же топоры. Он же твердый, но хрупкий. Самое то. А чего ты про фосфор-то ничего не спросил и про серу?