Открывашка и пробой - Смолин Павел. Страница 8

– А у меня пособие есть? – спросил я.

– Есть, – кивнула она. – Пять тыщ рублей в месяц.

– Это много? – спросил я.

– Ты не переживай, Андрюша, – улыбнулась она. – Обузой нам не будешь – я пенсию получаю, семь тыщ, и столько ж Валя получает – пять вместо мамки с папкой, и две – за то что оборотень. Шлепки тебе за сто рублей купила, хлеб в магазине – по десять, вот и считай. Пока в Колиных вещах походишь – они хорошие, раньше на века шили, а потом, как перевод первый получим, все пять тыщ на тебя и потратим сразу, чтобы голодранцем не ходил.

– А есть работа какая-нибудь для меня? – спросил я, осознав перспективы.

Как вообще на пятерку в месяц выживать можно?

– Я, Андрюшенька, поспрашиваю, – пообещала она. – Но если ничего не найдем – не переживай, работы и дома полно, нахлебником себя считать не вздумай – я старая, мне тяжело, а у Валюшки и школа, и тренировки, ей некогда.

– Если государство на меня деньги дает, значит не нахлебник, – кивнул я.

У меня что, вид как у побитой собаки сейчас, раз баба Зина меня так активно успокаивает? Или просто чисто по-человечески жалеет сироту?

Деревья закончились неожиданно, потому что последний кусок пути мы поднимались на холм – баба Зина пыхтела как паровоз, но темпов сбавлять не стала – и мы увидели расположенные на пологом склоне деревянные дома с дощатыми заборами. Дорога под ногами грунтовая, улица – длинная и широкая, простирается на сколько хватает глаз – на том конце деревни тоже подъем. Огороды не простаивают, в воздухе слышатся мычание, блеянье, кудахтанье и черт его знает что еще. Прогулявшись мимо домиков – занавески то и дело подозрительно шевелились – добрались до добротного, железобетонного моста через довольно широкую, метров в тридцать, реку.

– Это Чулым, – поведала баба Зина. – Ну а мы вон там будем жить, – указала на второй справа от моста дом, с адресом «Речная, 23».

Бревенчатый, с виду просторный дом порадовал ухоженностью: окружен ровным дощатым забором, петли калитки и ворот смазаны, крыша дома покрыта слегка потемневшим от времени, но не успевшим порасти мхом шифером. Из него в небеса жизнеутверждающе смотрела в небеса кирпичная труда. Дыма, понятное дело, нет – лето же. В огороженном беленным штакетником палисаднике – цветы и яблони.

Во дворе нашлись полная дров поленница, обещанный колодец с воротом и цепью и парочка клумб. Справа-добротная, из утепленного наклейки бруса, довольно большая баня. Покрытое кокетливой резьбой крылечко ведет в бревенчатый, довольно большой дом. Если пройти дальше…

– Там удобства, сарай и стайка, – указала на ряд отгораживающих двор от огорода построек баба Зина. – Если надо – беги.

– Пока не надо, – покачал я головой.

– Пошли в дом тогда, – велела она и зашла в приятно скрипнувшую, обитую потрепанным дерматином, дверь.

Добро пожаловать домой.

Глава 4

Дом мне понравился – в сенях сушились веники и стоял устланный белой скатертью стол под самоваром. Из сеней дверь открывалась прямо на кухню. Справа, у окошка с видом на двор – стол под не менее белой скатертью в окружении четырех стульев. Между ним и стеной – умывальник, в который нужно наливать воду из ведра. Между столом и противоположной стеной спрятался под развесистой геранью в горшке бодро тарахтящий холодильник. Напротив окна – проход в комнату (видно укрытый половичком старенький зеленый диван) и печка. «Старинность» и «русскость» не завезли – просто кирпичный, метровой высоты куб с металлической плитой. Между печкой и столом – побеленная стена с дверью.

– Тут твоя комната и будет, – открыв дверь, поведала баба Зина.

Напротив, у окна с видом на посаженные между домом и сараями кусты малины, письменный стол. Привет, неудобный стул с обшарпанной зеленой обивкой! Ты в этой мультивселенной типа суперпозиция? Обязательно попробую упасть – чем черт не шутит. На столе ничего нет. На полу лежит выцветший, вышитый геометрическими узорами, линялый ковер. На правой стене – массивные деревянные часы с гирями и люком под треугольной «крышей».

– Кукушка? – обрадовался я.

– Сломалась кукушка, – ответила бабушка. – Но часы рабочие, только гирьку по утрам тягать не забывай.

Половина пятого.

– Не забуду, – пообещал я и продолжил осмотр.

У левой стены стояла металлическая кровать. Во главе, на скроенном из разноцветных лоскутов одеяле, стоит аккуратно сложенная треугольником подушка. Над кроватью к стене пришпилен плакат с тремя одетыми в навевающие ассоциации с отечественным фольклором платья негритянками и одним кучерявым, одетым в белый костюм негром. Надпись гласила, что это – группа «Benny M».

– Валька повесила, – пояснила бабушка.

Вот подарочек!

Последним заслуживающим внимания предметом в комнате оказался двухдверный, покрытый потрескавшимся от времени лаком, шкаф.

– Туда все вещи сложила, – заметила взгляд Зинаида Матвеевна. – Потом разберешься, а пока пойдем я тебе остальной дом покажу.

Когда-то здесь была большая комната, но бабушка поставила в середине длинную и высокую – до побеленного потолка – «стенку», разделив тем самым помещение на два поменьше. Проход был завешан желтой, с подсолнухами, шторой.

– Там Валька спит, а я приглядываю, чтобы не бегала по ночам зря, – поведала баба Зина. – Смотреть там нечего, койка, окно да заяц здоровый, плюшевый – ей Антошка подарил семь лет назад.

Девичья комната – место сакральное, а потому туда я без спроса не зайду. Кроме стенки и виденного еще из коридора дивана, здесь нашелся стоящий на тумбочке у окна с видом на дорогу древний, толстенный телевизор. Кабель от него проходил через стену и крепился к висящей за окном, явно самодельной, скрученной из алюминиевых трубок, антенне.

У стены напротив телевизора – два стареньких зеленых кресла, накрытых лоскутными покрывалами. Между ними – письменный столик, на котором стоят поднос с семечками и тарелка со скорлупой.

– Вот же зараза мелкая, – охнула на непорядок бабушка. – Опять за собой не убрала! Я не буду, и ты не убирай – пусть к порядку приучается!

– Не буду, – легко пообещал я.

Надо оно мне?

– Семечек бери, если хочешь, – предложила она. – Только лузгай или здесь, или на улице – неча по всему дому шелуху разносить.

– Потом возьму, спасибо, – поблагодарил я. – Сделать что-нибудь?

– А ты пройдись, посмотри, – предложила она, опустившись на диван. – Что ты за помощник такой, если тебя носом тыкать приходится? А я отдохну немножко и буду ужин нам готовить, – с кряхтением легла, положив голову на подушку. – Баню раньше шести не топи – Валька поздно приходит. Но топи каждый день – у оборотней чутьё не нашему чета, она уснуть не может, если в доме немытый человек есть.

– Хорошо, – кивнул я и пошел во двор.

Спустившись с крыльца, зашел за дом и рухнул на удачно подвернувшуюся маленькую скамейку, закрыв лицо руками. Вызванная выходом на свободу эйфория прошла, сменившись серой, беспросветной тоской. Вот это – моя жизнь? Пять тысяч в месяц на «содержание», свежие овощи прямиком с огорода, парное молоко, парная свинина по зиме и перечеркивающее все это нахрен словосочетание «деревенский труд»! А через год вообще красота – даже представлять не хочу, на что похожа местная дедовщина, при пяти-то годах службы. Да от такого любой озвереет!

– Ты кто? – раздалось грозное-девичье справа от меня.

Повернув голову, увидел оскалившуюся – буквально, белые ровные зубки показывает – на меня девушку подходящего под бабушкины слова возраста, лет шестнадцати. Оскал не мешал разглядеть красоту ее бледного лица, а сощуренные веки – большие, карие глаза. Аккуратный нос немного уходил кончиком вверх, придавая Валентине несколько простоватый вид. Черные волосы свободно свисали на плечи, прикрывая белые лямочки простого, с подолом чуть выше колена, платья. На босых ногах – розовые резиновые тапочки, которые она прямо сейчас зачем-то снимает.

– А ты – Валя? – спросил я.