Тигр снегов. Неприкосновенная Канченджанга - Тенцинг Норгей. Страница 43

— Ну ладно! Бросьте шуметь из-за пустяков, — говорил я им. — Нас ждет гора!

И мы шли вверх-вниз, вверх-вниз через холмы, долины и реки. Несмотря на все неприятности, горы, как обычно, оказывали на меня воздействие — с каждым днем я чувствовал себя лучше. Вначале я побаивался, что совершил ошибку, согласившись идти, что болезнь слишком истощила меня. Теперь же я убедился, что со здоровьем все в порядке, и поблагодарил мысленно бога. Когда я думал об Эвересте и о предстоявших нам великих днях, жалобы товарищей казались мне кудахтаньем старых кур.

Мои собственные отношения с англичанами складывались вполне удовлетворительно. Правда, они не носили непринужденного, товарищеского характера, как со швейцарцами. Я не делил палатку ни с кем из англичан, как это было с Ламбером, мы не шутили и не поддразнивали друг друга. Тем не менее полковник Хант был отличный человек и превосходный руководитель. Хиллари, с которым я уже тогда много общался, держался спокойно и дружелюбно, да и все остальные альпинисты относились ко мне внимательно и приветливо.

— Ну хорошо, они не такие, как швейцарцы, — говорил я моим недовольным товарищам-шерпам. — И почему бы им быть такими же? Это другой народ. Думайте побольше о горе и поменьше о своем мелком недовольстве, и все будет в порядке.

Мы пришли в Намче Базар 25 марта. Снова самый горячий прием, песни, пляски, потоки чанга. Снова мать и другие родные пришли из Тами повидаться со мной; встретившись с полковником Хантом, мать благословила его и всю экспедицию. Вместе с тем, как и оставшаяся в Дарджилинге Анг Ламу, она считала, что я слишком часто подвергаю себя опасности на Эвересте, и умоляла меня быть осторожным.

— He тревожься, ама ла, — отвечал я. — На этот раз мы, похоже, взойдем на вершину, и тогда мне больше незачем будет ходить туда.

Я всем сердцем надеялся, что это так и будет.

Из Намче мы направились к монастырю Тьянгбоче, он должен был служить нам своего рода временной базой. Здесь произошло последнее и самое большое осложнение организационного характера. И на этот раз все заварилось из-за одежды и снаряжения: раздавая их шерпам, англичане заявили, что большинство вещей выдается только для пользования при восхождении, с последующим возвратом, а не в полную собственность. Это вызвало невиданную дотоле бурю возмущения. Во всех предыдущих экспедициях, в том числе и английских, вещи выдавались без каких-либо условий, и большинство шерпов заявили теперь, что, если не будет соблюдаться старый порядок, они вовсе не пойдут. Полковник Хант объяснил свою точку зрения: он считал неправильным заранее дарить вещи так, ни за что ни про что, вернее будет оставить их шерпам потом, в качестве вознаграждения за хорошую работу. Но шерпам эта идея отнюдь не пришлась по душе. Они считали одежду и снаряжение частью положенного им жалованья и отказывались продолжать путь, если не получат одежду именно на таких условиях.

Это был для меня самый тяжелый момент за всю экспедицию. Вместе с майором Уайли, который тоже всячески старался восстановить мир, я чувствовал себя словно зажатым в тиски. Каждая сторона считала, что я действую на руку другой, шерпы намекали, что англичане нарочно платят мне большие деньги, чтобы я стоял за них. Порой я жалел, что я не рядовой носильщик, а один раз сказал майору Уайли:

— Послушайте, я взял с собой швейцарское снаряжение и собираюсь пользоваться им. Отдайте мое английское снаряжение другим, может быть, они успокоятся.

Разумеется, таким путем ничего нельзя было уладить. Споры и ругань продолжались, пока не был найден компромисс, на который пошли все шерпы, кроме двоих — Пасанга Пхутара (Жокея) и Анг Дава; оба ушли из экспедиции и направились домой. Пасанг (он был помощником сирдара) — способный и умный человек, и я жалел, что он уходит. Однако Пасанг вел себя как политик: он был зачинщиком почти всех недовольств и осложнений; после ухода его и Анг Дава все остальные быстро успокоились. Я не боюсь признаться, что облегченно вздохнул, потому что всегда ненавижу брюзжание и столкновения по мелочам, когда идет речь о великом деле. Когда люди идут в горы, им следует забыть о кротовых бугорках. Кто идет на большое дело, должен обладать большой душой.

Я проводил взглядом Жокея и Анг Дава, спускавшихся по тропе к Намче Базару, потом обернулся и посмотрел на других шерпов. Они уже не стояли с обиженным видом, а принялись за свою работу. Тогда я поглядел на то, что ждало нас впереди: горы, долины, ледники, а надо всем, словно огромные башни, великие вершины Ама Даблам и Тавече, Нуптсе и Лхотсе. А вот позади них в облачке снежной пыли и Эверест, древняя Джомолунгма. Я позабыл все остальное, неприятности, споры, ругань потеряли разом всякое значение. Во всем мире ничто больше не имело значения — только Эверест, борьба и мечта.

— Ну что ж, пошли на нее! — крикнул я.

И подумал: «Да, пошли на нее. Вверх по ней. Вверх — на этот раз, седьмой раз — до самой вершины».

Теперь или никогда…

Глава семнадцатая

В седьмой раз

Шерпы за работой, шерпы говорят между собой. Частью на родном языке, частью по-непальски, с примесью английского…

— Готовы выступать?

— А ча — все в порядке.

— Только хусиер — будьте осторожны. Бара сапур — переход предстоит большой.

Выступаем в путь, вверх по леднику, по моренам.

— А ча?

— Нет, не а ча. Той йе! Черт побери! (Обязательно с энергичным плевком.) Укладка перекосилась!

— Каи чаи на. Ничего.

— Той йе! (Плевок.) Как так ничего! Мне нужно остановиться. Куче куче. Пожалуйста.

— Ап ке укам. Делай как знаешь. Постой-ка, я помогу тебе… Теперь а ча?

— А ча. Туджи чей. Спасибо.

— Тогда пошли. Только хусиер. Здесь круто.

— Слишком круто. Той йе!

Снова плевки. Снова карабкаемся вверх, снова ледники и морены — и наконец, очередной лагерь.

— Шабаш! Хорошо поработали! Справились.

— За сегодняшнюю работу нам, собственно, причитается бакшиш.

— Или хотя бы по пиале чанга.

— Был бы чанг, мы бы выпили за свое здоровье… Таши делай! Будь здоров!

— Сам таши делай! За всех нас!

— Шерпа синдабад! Да здравствуют шерпы!

Мы не пошли на Эверест сразу из Тьянгбоче. По плану полковника Ханта группа должна была сначала акклиматизироваться и практиковаться со снаряжением, для этого мы разбились на три отряда и выступили в горы поблизости. В одном отряде со мной были Хант, Лоу, Грегори и пять шерпов. В течение примерно недели мы тренировались, базируясь в лагере на высоте 5200 метров на леднике Нуптсе: совершали восхождения, вырубали ступени, проверяли кислородную аппаратуру и всесторонне готовили себя к настоящей работе. После этого мы вернулись в Тьянгбоче и вместе с другими отрядами стали прокладывать путь к леднику Кхумбу, к месту базового лагеря, который предполагалось разбить у подножия большого ледопада.

После ухода Пасанг Пхутара англичане и шерпы ладили гораздо лучше, однако по-прежнему случались отдельные недоразумения. Одной из причин раздоров было питание. Жаловались шерпы и на вес ноши при тренировочных восхождениях: англичане установили шестьдесят фунтов на человека, а шерпы говорили, что это чересчур много. Мне удалось добиться уменьшения грузов до пятидесяти фунтов. Наконец я и сам поспорил немного с англичанами: речь шла о заброске в горы лесоматериалов для сооружения мостов через трещины. Альпинисты привезли с собой из Англии легкую длинную металлическую лестницу, которая разбиралась по секциям, и считали, что этого достаточно. Я возразил: трещин будет много, очень много, мы потеряем немало времени, перетаскивая лестницу туда и обратно, а из бревен можно соорудить постоянные переходы. Англичан больше всего беспокоило, что придется платить местным шерпам за переноску материалов. Но я настаивал на своем, и они согласились.