Тигр снегов. Неприкосновенная Канченджанга - Тенцинг Норгей. Страница 58

Собираюсь ли я сам еще совершать восхождения? Отвечаю: на другие, меньшие вершины — да. На Эверест — нет. Ходить на гору, принадлежащую к числу подлинных гигантов Гималаев, в качестве сирдара и альпиниста одновременно, неся двойную ответственность, — это слишком много для одного человека, больше таких испытаний в моей жизни не будет. Раньше иное дело. В 1953 году я чувствовал, что должен взойти на вершину Эвереста или умереть, и ради такой победы стоило постараться. Теперь же, когда победа завоевана, я не ощущаю ничего подобного ни в отношении Эвереста, ни в отношении какой-либо другой горы, сравнимой с ним. Мне сейчас сорок, я не так уж стар, но и немолод, и меня не тянет больше покорять мировые вершины. Конечно, меня влекут к себе горы, потому что горы — это мой дом и моя жизнь. Мне хочется совершить еще не одно восхождение — с небольшими экспедициями на интересные вершины, с хорошими партнерами. Всего больше мне хочется совершить восхождение с моим дорогим другом Раймоном Ламбером.

Помимо восхождений мне хочется путешествовать. Надеюсь посетить Соединенные Штаты, когда эта книга выйдет там. Надеюсь снова побывать в Англии и Швейцарии, где меня так замечательно встречали, хочется повидать еще много мест, где я не бывал. Я чувствую, что многое узнал в путешествиях, причем не только о городах, авиалиниях и географии. Я узнал, что мир велик, что его не охватишь взором из маленького захолустья, что повсюду есть и хорошее и плохое, что если люди отличаются от тебя, это еще вовсе не значит, что ты прав, а они не правы. Часто говорят, что жители Запада большие материалисты, чем восточные люди, но не следовало ли бы добавить, что они еще и честнее? Во всяком случае, об этом говорит опыт моих встреч с чиновниками и дельцами. Затем, мы на Востоке любим говорить о своем гостеприимстве, однако прием, оказанный мне в Лондоне, заставляет меня прямо-таки стыдиться, когда я сравниваю его с тем, как встречали англичан по возвращении экспедиции в Катманду.

Эти два маленьких примера вовсе не означают, что я настроен против своего собственного народа — напротив, я горжусь тем, что я индиец и непалец. Однако мне кажется, что предвзятость и национализм принесли большой вред. Обида нанесена также и Эвересту, причем отчасти виноват в этом и мой народ. Мир слишком тесен, а Эверест слишком велик, чтобы к ним можно было подходить иначе как с точки зрения понимания и терпимости между людьми — вот самый важный урок, который я почерпнул из своих восхождений и путешествий. Каковы бы ни были расхождения между Востоком и Западом, они ничто в сравнении с общностью, которая объединяет всех людей мира. Каковы бы ни были осложнения, возникшие в связи с восхождением на Эверест, они ничто в сравнении с общим делом и общей победой; через полмира я протягиваю руку моим английским партнерам Ханту, Хиллари и многим другим и всем их соотечественникам.

После взятия Эвереста мой собственный народ отнесся ко мне замечательно. Все отнеслись ко мне очень хорошо. Ho, очевидно, как и у всех людей, у меня было и хорошее и плохое, награды и неприятности, всего понемногу. Порой толпа вокруг становилась такой плотной, а давление таким сильным, что я мрачно думал: нормальная жизнь больше невозможна для меня, единственный путь к счастливой жизни — это удалиться вместе с семьей в уединенное место, где можно жить в покое. Но это означало бы поражение и отступление, и я молюсь, чтобы обошлось без этого. Лишь бы меня оставили в покое с политикой, тогда все будет в порядке. Лишь бы меня не вертели и не крутили в своих целях, не спрашивали, почему я говорю на том или ином языке, почему ношу индийскую, непальскую или европейскую одежду, почему флаги были именно в такой последовательности, а не в другой, когда я поднял их в руке на вершине Эвереста.

Это задевает меня не столько ради меня самого, сколько ради Эвереста: он слишком велик, слишком драгоценен для такой мелочности. Моя самая заветная надежда на будущее — чтобы мне дали прожить мою жизнь с честью и я не опозорил Эверест. Будущие поколения спросят: «Что за люди первыми взошли на вершину мира?» И мне хотелось бы, чтобы ответ был таким, которого мне не надо стыдиться.

Ибо именно в этом, кажется мне, заключается подлинное значение Эвереста: он высочайшая точка не одной какой-то страны, а всего мира. Он был взят людьми Востока и Запада вместе. Он принадлежит нам всем. И мне тоже хочется принадлежать всем, быть братом всем людям, а не только представителем определенной расы или определенного вероисповедания. Как я сказал в начале своего рассказа, я счастливый человек. У меня была мечта, она осуществилась. Все, что мне теперь осталось просить у бога, — это чтобы я оказался достоин того, что выпало на мою долю.

Итак, Эверест взят. Моя жизнь идет дальше. В этой книге я оглянулся на прошлое, но в жизни надо смотреть вперед.

Однажды, только однажды в своей новой жизни я сделал то, что так часто случалось в старой: поднялся на рассвете на Тигровый холм у Дарджилинга и посмотрел вдаль на северо-запад. Co мной не было никаких туристов, лишь несколько друзей. Можно было стоять спокойно и смотреть, как вырастают в утреннем свете великие белые пики. Я смотрел, и вот уже я перенесся в другое утро, даже другой год. Вернулось прошедшее, и я стою на холме с семью американскими леди и говорю им:

«Нет, не эта — это Лхотсе. И не та — то Макалу. А вот та, маленькая такая».

«Ta, маленькая»… Вероятно, странно говорить так о величайшей горе на земле. А может быть, и не так странно и не так уж неверно, потому что что такое Эверест без глаза, который его видит? Велик ли он или мал — это зависит от души человека.

Недолго виден Эверест с Тигрового холма. Вот поднялось солнце, набежали облака. Он уже не велик и не мал — исчез. Пора и мне уходить вниз в Дарджилинг, домой, к семье, к новой жизни, которая так отличается от старой. Один из друзей спрашивает:

— Ну как? Что ты чувствуешь теперь?

Ho я не могу ответить ему. Я могу ответить только в душе и только самому Эвересту, как я сделал в то утро, когда наклонился и положил на снегу на вершине красно-синий карандашик:

— Туджи чей, Джомолунгма. Благодарю.

Чарлз Эванс

Неприкосновенная Канченджанга

Глава первая

Введение

Севернее Дарджилинга гряда, на которой расположен город, обрывается на 1800 метров вниз. В западной части гряды расположено бунгало «Рангнит». От дома к реке Рэнджит спадает террасами сад, а дальше взор, перебросив мост через глубокую долину, угадывает в голубой дымке гребни лесистых предгорий, над которыми возвышаются снежные вершины, и среди них, в 75 километрах от Дарджилинга, — Канченджанга. Ослепительно белая на солнце, холодно суровая в тени, она будто парит над темными долинами и грядами, рисующими контур горизонта на северо-западе.

Канченджанга — центр и высочайшая точка одного из отрогов Больших Гималаев, которые здесь, в 130 километрах восточнее Эвереста, очерчены не так определенно. Отрог протянулся на юг, к равнинам Индии. Сверху он напоминает крест, каждая часть которого представляет собой цепь могучих вершин.

Северное ответвление «креста» длиной около 20 километров простирается до тибетской границы, его вершины — Близнецы, пик Непал, Палатка, Пирамида, Лангпо, Лангпо Чун и Домо. Южная ветвь смыкается с северной оконечностью Сингалилской гряды, длина этой ветви свыше 30 километров, вершины — Канченджанга II, Талунг, Дабру, Ратонг, Коктанг и Канг. Западная ветвь включает безымянную западную вершину Канченджанги, Камбачен и Джанну. И наконец, восточная ветвь протянулась от Канченджанги II к ущелью Зему и дальше, до Симву и Синиолчу в Сиккиме.