В лесах - Мельников-Печерский Павел Иванович. Страница 116

Заслушалась и мать Назарета… Заслоняя ладонью от солнца глаза, с недоуменьем разглядывала она подходившего незнакомца.

– Кто б это такой? – говорила она. – Не здешний, не окольный, а наезжих гостей, кажись, во всем Комарове нет… Что за человек?

– Московским глядит, – молвила Фленушка.

– А может, из самого Питера, – подхватила Марья головщица.

– Может, и питерский, – согласилась Фленушка. – А голосок-от каков!.. Как есть соловей.

– Вот бы на клирос в нашу «певчую стаю» такого певца залучить, – закинув бойко голову, молвила молодая пригожая смуглянка с пылавшими страстным огнем очами. Звали ее Устиньей, прозывали Московкой, потому что не один год сряду в Москве у купцов в читалках жила.

– Молчи, срамница!.. Услышать может… – строго заметила ей Назарета.

– Мы бы ему бородку-то выщипали, в сарафан бы его обрядили, – продолжала со смехом Устинья Московка.

– Замолчишь ли, срамница?.. Аль совести не стало в глазах? – ворчала Назарета.

Василий Борисыч меж тем подошел к старице и, низко поклонившись ей, спросил:

– Матушка Назарета не вы ли будете?

– Так точно, – отвечала она. – Что угодно вашей милости?

– Письмецо к вам с Рогожского привез, – сказал он, вынимая из кармана письмо. – Посылочки тоже есть, ужо предоставлю.

– От кого это, батюшка? – недоверчиво спросила Назарета, быстрым взором окидывая девиц, столпившихся вкруг незнакомца…

– От Домны Васильевны, – отвечал Василий Борисыч. – В Антоновской палате в читалках живет.

– От Домнушки! – радостно воскликнула мать Назарета… – Что она, голубушка?.. Как живет-может?..

– Спасается, – ответил Василий Борисыч. – Негасимую у болящих читает – любят ее старушки…

– Ну, слава Богу!.. На утешительном слове благодарю покорно, батюшка, – сказала мать Назарета. – Как имечко-то ваше святое?

– Василий.

– По батюшке?

– Борисов.

– Утешили вы меня, Василий Борисыч. Ведь Домнушка-то по плоти племянница мне доводится – братца покойника дочка… Ведь я тоже московская родом-то.

– Очень приятно, – ответил Василий Борисыч, а черные глазки его так и разбежались по молодым, цветущим здоровьем белицам, со всех сторон окружившим его и мать Назарету.

– К матушке Манефе прибыли? – спросила Назарета.

– Так точно, – отвечал Василий Борисыч, – тоже письма привез.

– От кого, батюшка, письма-то? – продолжала свои расспросы старица.

– От разных, – отвечал он. – От матушки Пульхерии есть письмецо, от Гусевых, от Мартынова Петра Спиридоныча.

– Великий благодетель нам Петр Спиридоныч, дай ему, Господи, доброго здравия и души спасения, – молвила мать Назарета. – День и ночь за него Бога молим. Им только и живем и дышим – много милостей от него видим… А что, девицы, не пора ль нам и ко дворам?.. Покуда матушка Манефа не встала, я бы вот чайком Василья-то Борисыча напоила… Пойдем-ка, умницы, солнышко-то стало низенько…

– Рано еще, матушка!.. Погоди маленько!.. – заголосили белицы.

– Что вы, что вы?.. Как возможно не угостить дорогого гостя? Пойдемте… Будет – погуляли, натешились.

– Да матушка!.. Да еще маленько!.. Да погоди хоть с полчасика.

– Вы для меня, матушка, не беспокойтесь, – вступился Василий Борисыч. – Дайте девицам развеселиться… Они нам споют что-нибудь.

– Такому певцу да лесные песни слушать! – бойко подхватила Фленушка, прищуривая глазки и лукаво взглядывая на Василия Борисыча. – Соловью худых птиц слушать не приходится… От худых птиц худые и песни.

– А у матушки Маргариты в Оленеве про вас не то говорят, – отвечал Василий Борисыч. – Там очень похваляют здешнее пение, говорят, что лучше вашего клира по всем скитам нет…

– Так вы из Оленева пожаловали? – спросила мать Назарета.

– Из Оленева, матушка, – ответил Василий Борисыч. – Там и страстную пробыл и праздник праздновал.

– У кого гостили? В какой обители? – спросила Назарета.

– У Анфисиных больше, с матушкой-то Маргаритой мы давние знакомые – она ведь тоже наша московка… У Фелицатиных тоже гостил.

– Это вам Анна Сергеевна, что ли, наше-то пение славила? – спросила его Марьюшка.

– И Анна Сергеевна хвалила и Аграфена келарная, а из Фелицатиных Анна Васильевна. Все хвалили, – говорил Василий Борисыч.

– Всех-то что самых ни на есть лучших девиц в Оленеве спознали, – лукаво усмехнувшись и быстро вскинув глазами, молвила Фленушка.

– Петь обучал, – улыбнувшись, заметил Василий Борисыч.

– И нас бы поучили!.. – защебетали и Фленушка, и Марьюшка, и Устинья Московка, и другие крылошанки.

– Отчего ж не поучить?.. С великою радостью! – сказал Василий Борисыч. – Только ведь надо прежде голоса попробовать: какие у вас голоса – без того нельзя.

– Пробуйте нас, пробуйте, – приставали белицы.

– Оченно бы рад попробовать, – сказал Василий Борисыч. – Матушка Назарета, благословите псальму спеть.

– Пойте во славу Божию, – молвила Назарета, отрываясь на минутку от письма.

– Воскресную надо, девицы… Пасхальную, – сказал Василий Борисыч. – «Велию радость» знаете?

– Знаем, знаем, – защебетали белицы, окружая московского певца.

Высоко, чистым голосом завел он:

Стройно и бойко подхватил девичий хор:

Голоса Василья Борисыча и головщицы Марьюшки покрывали остальные. Далеко по перелескам разносились звуки воскресной псáльмы…

– А мирские песенки попеваете, Василий Борисыч? – бочком подвернувшись к московскому гостю, спросила Фленушка.

– Флена Васильевна! – строго крикнула на нее, складывая письмо, Назарета. – Матушке доложу.

– Не пужай, мать Назарета!.. Я ведь не больно из робких, – резко ответила Фленушка и, не смигаючи, с рьяным задором глядела в разгоревшиеся глаза Василья Борисыча.

– Вольница этакая!.. Бесстыдница!.. – ворчала Назарета…

– Что ж, Василий Борисыч?.. Поете мирские? – приставала Фленушка, не обращая внимания на ворчавшую и хлопавшую о полы руками мать Назарету.

– Зачем мирские? – переминаясь на одном месте, сказал Василий Борисыч. – Божественных много, можно и без мирских обойтись…

– А мы думали – вы новеньких песенок нам привезли, – недовольным голосом молвила Фленушка. – У нас есть, да все старые. Оченно уж прискучали. Нет ли у вас какого хорошенького «романцика»?

– Беспутная!.. Тебе ль говорят?.. Замолчи, озорная!.. Забыла, что в обители живешь?.. – кричала Назарета.

– Мы не черницы! – громко смеясь, отвечала старице Фленушка. – Ты, что ль, на нас манатью-то [144] надевала?.. Мы белицы, мирское нам во грех не поставится…