Безнадежный пациент - Андерсон Джек. Страница 14

Я замолкаю, чувствуя тяжелый ком в горле от подступивших слез. Сглатываю и стараюсь дышать ровно, но это все равно что грести на лодке против бурного течения.

– Я буду… верить, что ты одобрила бы мою затею. Не знаю, что меня здесь ждет, но ты бы хотела, чтобы я сюда приехал и прошел через все это.

Я жду ответа, жажду ощутить твое присутствие, легчайшее прикосновение твоих рук, обнимающих меня, твой подбородок на моем плече, услышать шепот, что все будет хорошо. И не чувствую ничего. Я пропускаю ужин и следующие несколько часов провожу в темноте. Сижу на полу под окном, прислонившись спиной к фальшивым камням, и рассматриваю геометрические пятна лунного света на стенах комнаты. Я снова иду по проторенной дорожке: в очередной раз горюю один в темной комнате. Могу сказать одно: где бы я ни находился в последнее время, выключатель всегда слишком далеко.

Вдруг на долю секунды, так быстро, что я едва успеваю заметить, лунный треугольник на южной стене мигает, временно заслоненный каким-то объектом. Я поднимаюсь и напрягаю глаза: что-то мелькает мимо окна-полумесяца.

Кто-то движется снаружи вдоль северной, а теперь уже восточной стены здания к южной. Я прижимаюсь к закаленному стеклу и гляжу в темноту. Ничего. Лишь смутная масса кустов и темно-зеленый газон, за которым плещутся черные волны. Я выгибаю шею в надежде, что под острым углом смогу увидеть больше, однако окно-полумесяц утоплено в стену слишком глубоко: боковой обзор полностью перекрыт.

Теперь, когда загадочная тень исчезла, за окном вновь все замерло, словно на картине. Я отворачиваюсь от окна и смотрю на идеально застеленную двуспальную кровать. Теперь, когда обстоятельства вынудили меня подняться на ноги, я раздумываю, а не залезть ли под одеяло, оставить этот странный день позади и прийти завтра на первую сессию к доктору Коделл отдохнувшим.

Делаю пять шагов от окна и, взглянув на взбитую подушку, прислоняю ладонь к входной двери. Прохожу сквозь столбы лунного света в форме ромба, треугольника, звезды и круга и поворачиваю налево, в коридор со статуями. Свет уже не горит. Почти не задумываясь, я провожу рукой по мраморному изваянию с длинным лицом, в костюме начала века, с дымкой редеющих волос. На каменных висках видны дужки очков, которые плавно переходят в гладкую поверхность. Полагаю (и надеюсь, я не ошибся), это Зигмунд Фрейд. Он бы точно оценил свое изваяние.

Я миную атриум. Окон здесь нет. Лампы горят, но слабо. И хоть потолок не освещен, я чувствую пару абстракционистских глаз, наблюдающих за мной сверху. Я прохожу через входной коридор и выбираюсь из здания. Поднявшийся ветер качает искусно подрезанные фигурные кусты, шелестя их листвой. Вдалеке, будто разверстая пасть морского чудища, темнеет вход в лодочный ангар. На полпути к ангару, на дорожке из белого известняка, виднеется фигура в длинном черном плаще. Человек стоит лицом к вздымающимся волнам и смотрит на бегущие по небу облака.

Он что-то кричит, надсаживая горло, словно обезумевший король Лир, но из-за сильного ветра не слышно ни слова. Я медленно иду по меловой дорожке в направлении странной фигуры. Я не крадусь и не прячусь, надеясь, что шум ветра и громкий голос человека в плаще скроют мое приближение.

На выходе из сада я различаю, кто стоит впереди и звуки, которые он издает. Это, конечно же, мистер Виллнер: короткая стрижка, широкие плечи, внушительный рост. Оказывается, он не кричит, глядя в ночные небеса, а восторженно, с чувством поет во всю мощь своего голоса.

Ты сегодня одна?
Вспоминаешь меня?
Ты жалеешь, что мы разошлись? [14]

Буря неистово дует Виллнеру прямо в лицо, особенно сильный порыв ветра заставляет его отставить ногу назад для устойчивости, однако певец не сдается. Непоколебимый, как скала, Виллнер продолжает петь, имитируя американский акцент, и его могучий голос разносится над бушующим океаном.

Помнишь, тем летним днем
Как с тобою вдвоем
Мы друг другу в любви поклялись?

Виллнер делает преувеличенно широкий шаг и медленно, грузно разворачивается на опорной ноге. По ходу этого пируэта он оказывается лицом к Призмолл-хаусу и, конечно, ко мне. Он изумленно смотрит на меня, песня обрывается. В наступившей тишине слышен лишь свист ветра. Мы стоим друг напротив друга, растерявшись от неожиданной встречи.

Виллнер приходит в себя первым: приветливо машет мне рукой и улыбается. Не зная, что еще делать, я машу в ответ.

Лицо Виллнера становится серьезным, и он продолжает петь:

Вдруг ты бродишь по дому сама не своя?

Он кружится, словно в вальсе, по залитому лунным светом газону. Я гляжу Виллнеру вслед и понимаю, что мне до него далеко – и в физическом, и в ментальном плане. А он поет:

Вдруг глядишь на порог, представляя меня?
Если сердце тужит,
Мне вернуться, скажи?
Ты скажи, одиноко ль тебе?

Виллнер движется все дальше по газону, и хоть очередной порыв ветра уносит звуки песни, мне по-прежнему видна танцующая в ночи фигура. Придя в себя от удивления, я отворачиваюсь от странного зрелища и смотрю на фасад Призмолл-хауса. Так, и во что же я вляпался?

19 августа

Глава 11

Просыпаюсь резко, словно от толчка. Я в комнате, сижу под окном, спиной к стене, вытянув ноги на ковре с подогревом. Не знаю, вернулся ли я сюда после ночного выступления мистера Виллнера, или эта странная встреча мне вообще привиделась. Судя по боли в спине, второй вариант больше похож на правду.

Делаю несколько шагов по теплому пушистому ковру и подхожу к неприметной двери в ванную. Дверь отъезжает в сторону, и моему взору предстает просторный санузел. Покатый потолок и стены сделаны из такого же материала, имитирующего серый камень, как и отделка спальни.

В душе ни перегородки, ни занавески. Только слив, несколько отверстий в потолке и черный экран, контролирующий температуру и напор воды. Регулировать не понадобилось. Достаточно встать под душ, и сверху льется щедрая струя идеально подогретой воды. Во флаконе, куда налит отлично пенящийся гель, плавает веточка эвкалипта. Выйдя из душа, я замечаю выстроенные на раковине брендовые туалетные принадлежности и новую электрическую зубную щетку. Можно было не брать с собой вообще ничего.

Через полчаса я выхожу из комнаты, готовый для первой психотерапевтической сессии: туфли песочного цвета, голубые джинсы и черный джемпер, прикрывающий неглаженую белую рубашку. Приснилось мне ночное приключение или нет, ясно одно – днем коридор за дверью спальни выглядит однозначно привлекательнее. И хоть скульптуры по-прежнему приводят меня в замешательство, я уже начинаю узнавать их стертые лица.

Лишенный окон центральный атриум сияет все тем же неярким белым светом. Не зная, чем заняться, я пересекаю зал и выхожу через южный портал. Толкаю распашные двери, и меня окатывает волна свежего августовского воздуха, яркое солнце быстро поднимается над растрепанной вчерашним ветром травой. Я делаю глубокий вдох и смотрю в сторону ангара – туда, где ночью видел поющего Виллнера. К моему удивлению, здоровяк снова там, но теперь выглядит гораздо более буднично. В садовых перчатках, фартуке и рабочих брюках, стоя на одном колене, он сосредоточенно подстригает фигурные кусты.

– Доброе утро! – кричу я.

Виллнер с улыбкой машет в ответ и возвращается к работе. Я всматриваюсь в далекую Большую землю – едва различимое на горизонте побережье Уэльса. Внезапно боковым зрением я замечаю слева какое-то движение. Светлый силуэт быстро приближается и вскоре приобретает очертания Элизабет Коделл. Она в белой спортивной майке и спортивных брюках в тон, волосы заплетены в толстую косу. Доктор бежит, уверенно, в хорошем темпе, огибая остров по периметру.