Навеки твой - Хокинс Карен. Страница 33

Грегор зашагал к конюшне, Будь оно проклято, чего она ждет от него? Отказа от страсти, которая вспыхнула между ними? Это самый глупый способ решить проблему. Они должны отдаться страсти, познать ее, осознать, что ее разжигает. Только тогда они сумеют управлять ею. Любое другое средство положит конец их дружбе, разлучит их навсегда. А для него это неприемлемо.

Грегор немного постоял у конюшни, подставив лицо теплым солнечным лучам. Было еще холодно, снег не таял, и Грегор слегка дрожал, сожалея, что выскочил наружу без пальто.

Какой-то шум в конюшне привлек его внимание, и он заметил, что через щели в створках ворот пробивается свет. Там, внутри, конечно, куда теплее, чем посреди двора.

Грегор снова двинулся к сараю; сапоги его скрипели по свежему снегу, словно смеялись над ним. Нелепая история!

Дыхание Грегора обращалось в пар на морозном воздухе. Дойдя до ворот конюшни, он остановился и, повернув голову, посмотрел на большое окно общего зала, но ни одно лицо не промелькнуло между занавесками.

Он отвернулся, разочарованный. А чего он хотел? Чтобы Венеция выглянула в окно с виноватым видом? Он громко фыркнул, ухватился за скобу на створке ворот и потянул ее на себя. Амбар казался пустым, но невнятный говор в дальнем стойле и отблеск света от зажженного фонаря опровергли это впечатление.

Грегор двинулся на свет, то и дело останавливаясь, чтобы погладить очередную лошадиную морду, высунувшуюся из стойла в ожидании ласки.

Крупная гнедая кобыла заржала, когда у ее стойла появился Грегор. Он пощекотал ей ноздри и получил в ответ игривый толчок в ладонь.

Голова Рейвенскрофта показалась из-за угла дальнего стойл а.

– Хэллоу, Маклейн! Присоединяйтесь к нам! Мы с вашим грумом, Чамберсом, наслаждаемся ромовым пуншем!

Языку Рейвенскрофта заплетался.

– Не слишком ли рано для выпивки? – спросил Грегор.

Дверь последнего стойла была широко распахнута; несколько бочонков стояли в кружок возле маленькой раскаленной печки, в которую Чамберс подкладывал дрова. В воздухе приятно пахло ромовым пуншем. Чамберс закрыл дверцу печки и поставил кочергу в железное ведерко для золы.

– Ромовый пунш – самое лучшее средство уберечь кости от простуды в холодную погоду, – сказал он и посмотрел на Грегора понимающим взглядом. – Рейвенскрофт вот говорит, что в гостинице, на его вкус, даже слишком много красоток.

Грегор буркнул нечто неопределенное в знак согласия. Грум кивнул и продолжал:

– Я подумал, что вы рано или поздно заглянете сюда.

– Да-а, – вмешался Рейвенскрофт, – он говорил нам всем, что вы придете, и велел оставить для вас лучшее место. – Пошатываясь, он подошел к бочонку, с которого поднялся при виде Грегора, плюхнулся на него и размашистым жестом указал на свободный бочонок рядом со своим: – Т-тутша… самый лучший с-салон в гостинице. – Рейвенскрофт расплылся в улыбке. – Мишш Оугилви про меня не шпрашивала?

– Нет, – бросил Грегор, поудобнее устраиваясь на бочонке. – А чем этот бочонок лучше вашего?

Рейвенскрофт встал, повернулся и, пригнувшись, продемонстрировал Грегору свой зад.

– Занозил, – пояснил он.

Чамберс едва удержался от смеха.

– Лорд Рейвенскрофт, поймите, лорду Маклейну незачем разглядывать вашу…э-э… корму.

Рейвенскрофт снова плюхнулся на место и поморщился.

– Ч-чертовская боль, – пожаловался он, шмыгнув носом.

– Так почему же вы снова уселись на этот бочонок?

– Потому что он ближе всех к ромовому пуншу.

Он поднял свою кружку, которая валялась на земле. Заглянул в нее, потом сунул туда палец и облизал его.

– Все… пропало, – пролепетал он.

– И вы тоже, – сказал Грегор.

Чамберс бросил на Рейвенскрофта предупреждающий взгляд и благоразумно попытался переменить тему разговора:

– Погода, кажется, немного устоялась.

– Ш-шнег, – профырчал Рейвенскрофт. – В ап… апреле! Кто бы мог подумать?!

– В самом деле, кто? – пробормотал Чамберс. Он взял пустую кружку, воспользовался маленьким оловянным черпачком и, наполнив кружку пуншем, из котелка, протянул Грегору: – Прошу вас, милорд. Согрейтесь малость.

Грегор взял кружку; нагретый металл вернул чувствительность застывшим пальцам.

– А где ваше пальто? – спросил Рейвенскрофт и неожиданно уселся совершенно прямо.

– Оставил в доме, – ответил Грегор.

Чамберс удивленно изогнул бровь:

– Спасались бегством, милорд?

– Что? – возмутился Рейвенскрофт. – Эти старые ведьмы и вас вывели из себя?

– Никто не выводил меня из себя. Я удалился по собственному желанию.

Грегор глотнул пунша, и по телу тотчас распространилось тепло.

– Вы просто стараетесь сохранять гордый вид. Я это понимаю.

– Ничего подобного. Я пришел сюда потому, что хотел…

– Ха! – Рейвенскрофт не дал: ему договорить и, потрясая в сторону стены сжатым кулаком, выкрикнул: – Проклятие всем вам… вам… вам, женщины!

Чамберс налил себе пунша и посмотрел на молодого лорда со снисходительным любопытством.

– Гостиница не в той стороне, – заметил он.

Рейвенскрофт уставился на стену:

– Не в той?

– Нет. В той стороне дорога.

Рейвенскрофт ухватился за края бочонка и повернулся вместе с ним в противоположную сторону. Медленно поднялся и, пошатываясь, снова затряс кулаком:

– Вот! Я так и знал!

– Отлично сработано, – одобрил его Чамберс. – Может, сядете на место?

– Да, – поддержал его Грегор, глядя, как молодого лорда шатает из стороны в сторону.

Рейвенскрофт послушно сел, сжимая в руке пустую кружку.

Выпив пунша, Грегор расслабился и пришел в себя. Некоторую роль в этом сыграло спиртное, но гораздо большую – расстояние, отделявшее его от Венеции.

Грегор вздохнул. Он провел разговор с Венецией в стиле торговца рыбой. Она не понимала, что такое желание. Да и откуда ей знать? Во многих отношениях она была более невинной, нежели до крайности наивная дочь сквайра.

И это была одна из причин того, что ее страстность поразила Грегора. Он принял укрепляющее средство, надеясь, что Венеция хотя бы согласится обсудить с ним возможный выход из положения, однако она отказала ему еще до того, как он попытался заговорить. Никогда еще ни одна женщина не была столь непоколебимо настроена против него.

Он очень долго думал об этом. И чем дольше он размышлял, тем яснее ему становилась, что он будет вынужден согласиться идти тем путем, который выбрала она. Тогда по крайней мере он сможет сохранить те добрые отношения с ней, которые всегда его радовали. Но теперь она станет смотреть на него с подозрением независимо от того, как он себя поведет. Если он будет ее игнорировать, она решит, что он все еще сердится на нее; если начнет оказывать ей внимание, сочтет, что он хочет ее соблазнить.

Господи Боже, что за неразбериха! Возможно… возможно, если он станет вести себя спокойно, в обычном духе, все вернется на круги своя, как сказано в Библии. Может случиться и так, что в Лондоне его привычное пребывание в обществе светских красоток приглушит влечение, вспыхнувшее между ним и Венецией, а потом оно и вовсе исчезнет.

Грегор продолжал раздумывать, медленно потягивая пунш. Весьма вероятно, что все дело именно в отсутствии соперницы. Будь он втянут в любовные отношения с другой женщиной, скорее всего смотрел бы на Венецию совсем иными глазами.

Рейвенскрофт снова схватил кружку и протянул Чамберсу, который сообщил ему, что первая порция пунша выпита до конца.

Рейвенскрофт впал в некое мрачное отупение, что-то бормоча о злой судьбе, безжалостных слугах и капризных женщинах.

Вздохнув, Грегор протянул ноги к печке. В стойле было уютно и тепло, огонь весело пылал, дрова потрескивали, а пряный запах гвоздики и бренди приносил успокоение.

Рейвенскрофт внезапно поднял голову:

– Знаете, что я думаю?

Ни Грегор, ни Чамберс ему не ответили.

– Я думаю, что здесь достаточно тепло, чтобы растаяла одна из тех больших сосулек, которые висят над дверью в сарай.