Адская ловушка - Леблан Морис. Страница 2

— Каким путем? — спросили его.

— Через дверь моей комнаты, а потом, надо полагать, через вестибюль.

— Невозможно! Их заметил бы консьерж!

Ибо вся тайна в том и состояла: каким образом бандиты проникли в дом и как смогли из него выйти? Никакого прохода для этого не существовало. Может быть, это был кто-нибудь из жильцов? Тщательно проведенное расследование показало, что такое предположение абсурдно.

Тогда?

Главный инспектор Ганимар, которому было поручено это дело, сказал, что не знал другого, которое бы так сбивало его с толку.

— Сложно в тех случаях, когда дело связано с Люпэном. И все-таки это не Люпэн… Нет, за этим что-то есть… Что-то двусмысленное, нечистое… Впрочем, если это сделал Люпэн, для чего ему было отнимать пятьдесят тысяч франков, которые он им прислал? Другой каверзный вопрос: какая связь существует между второй кражей и первой на ипподроме? Все это непонятно, и складывается впечатление, а такое бывает со мною редко, что искать бесполезно. Я, по крайней мере, отказ ываюсь.

Но следователь вошел в азарт. Репортеры соединили свои усилия с розыском, который вело правосудие. Праславленный английский детектив переправился через пролив. Богатый американец, помешанный на полицейских историях, назначил немалую премию тому, кто доставит первые указания, способные пролить свет. Но шесть недель спустя об этом знали не больше. Публика присоединилась к мнению Ганимара, да и сам следователь устал бродить в потемках, которые течение времени могло только еще более сгустить.

И жизнь в квартире вдовы Дюгриваль продолжалась. Благодаря заботам племянника она довольно скоро поправилась. Утром Габриэль устраивал ее в кресле в столовой, возле окна, занимался хозяйством, уходил затем за покупками. И готовил завтрак, не принимая даже помощи, которую ему предлагала консьержка.

Изнервничавшись из-за непрекращавшегося расследования и особенно — из-за постоянных интервью, тетка и племянник никого более не принимали. Даже консьержка, чья болтовня беспокоила и утомляла мадам Дюгриваль, к ним более не допускалась. Она отыгрывалась на Габриэле, задевая его каждый раз, когдо он проходил мимо ложи.

— Будьте осторожны, господин Габриэль, за Вами обоими шпионят. Вас подстерегают какие-то люди. Вот и вчера — мой муж застал какого-то типа в ту минуту, когда он присматривался к Вашим окнам.

— Пустяки, — отвечал Габриэль, — это полиция нас охраняет. Тем лучше!

Но однажды, к четырем часам пополудни, в конце улицы произошло яростное столкновение между двумя торговцами овощами вразнос. Консьержка сразу оставила ложу, чтобы послушать брань, которою обменивались противники. Но не успела она повернуться к ней спиной, как молодой человек среднего роста, в сером костюме безупречного покроя проскользнул в дом и торопливо поднялся по лестнице. На третьем этаже он позвонил.

Не услышав ответа, позвонил еще раз.

После третьего звонка дверь открылась.

— Здесь живет мадам Дюгриваль? — спросил он, снимая шляпу.

— Мадам Дюгриваль еще нездорова и не может никого принимать, — ответил Габриэль, стоявший в передней.

— Мне очень нужно с ней переговорить.

— Я ее племянник, и мог бы ей передать…

— Хорошо, — сказал незнакомец. — Будьте добры, передайте же мадам Дюгриваль, что я случайно получил ценные сведения в отношении кражи, от которой она пострадала, и я хотел бы осмотреть квартиру, чтобы самому проверить ряд подробностей. У меня есть немалый опыт ведения таких расследований, и мое вмешательство может оказаться ей весьма полезным.

Габриэль с мгновение его рассматривал, затем сказал:

— В таком случае, полагаю, тетушка будет согласна… Извольте войти.

Открыв дверь в столовую, он пропустил незнакомца вперед. Но в ту минуту, когда он переступил порог, Габриэль поднял руку и внезапным движением ударил его кинжалом точно в правое плечо.

В столовой раздался смех.

— Попал! — крикнула мадам Дюгриваль, бросаясь к ним из кресла, в котором сидела. — Браво, Габриэль. Надеюсь ты не убил его, бандита?

— Не думаю, тетушка. Лезвие тонкое, и я придержал удар. Человек зашатался, простирая вперед руки, побледнев, как смерть.

— Болван! — осклабилась вдова. — Ты попался! Наконец-то — тебя здесь давно ждут. Давай, сукин сын, вались. Не нравится, что ли? Никуда не денешься, давай. Сперва на одно колено перед хозяюшкой. На второе теперь… Как мы прекрасно воспитаны, однако! Трах, вот мы упали совсем… Исус-Мария, если бы мой бедный Дюгриваль мог увидеть его теперь! А сейчас, Габриэль, за дело!

Она прошла в свою комнату и открыла зеркальный шкаф, в котором висело несколько платьев. Раздвинув их, она открыла вторую дверцу, в глубине шкафа, откуда можно было войти в комнату, расположенную в соседнем доме.

— Помоги-ка его отнести, Габриэль. Будешь ухаживать за ним получше, не так ли? Полный вес золота — вот покамест его цена.

Однажды утром раненый пришел в себя. Приподняв веки, он огляделся. Он лежал в помещении гораздо большем, чем то, в котором ему нанесли удар. В комнате, Притененной толстыми занавесками, висевшими на всех окнах, почти без мебели.

Было, однако, достаточно света для того, чтобы он увидел сидевшего рядом на стуле юного Габриэля Дюгриваля.

— Ах, это тот самый мальчик, — прошептал он. — Поздравляю тебя, малыш. Кинжал у тебя и деликатный, и верный.

И снова уснул.

В этот и в последовавшие дни он просыпался несколько раз и неизменно видел перед собой бледное лицо юноши, его тонкие губы, и черные глаза, выражавшие жестокость.

— Ты меня пугаешь, — шептал он порой. — Если ты поклялся меня убить, не стесняйся. Но странное дело! Мысль о смерти всегда казалась мне самой забавной из всех. Тогда как с тобой, старик, дело приобретает действительно зловещую окраску. Доброй ночи, лучше пойду бай-бай!

Следуя указаниям тетки, Габриэль ухаживал за ним со всей возможной внимательностью. Температура у раненого уже почти не поднималась, он начал питаться бульоном и молоком. Он набирался сил и даже шутил.

— Когда же состоится первая прогулка выздоравливающего? Колясочка уже готова? Оскаль хотя бы зубки, скотина. У тебя вид поганого плаксы, готового на любое преступление. Хотя бы улыбочку для папочки.

Но однажды, проснувшись, он ощутил необычное, неприятное стеснение. После некоторых усилий он убедился в том, что во время сна его ноги, туловище и руки были привязаны к железным частям койки тонкой стальной проволокой, которые при малейшем движении врезались в тело.

— Ах, — сказал он на сей раз своему надзирателю, — начинается большая игра. Цыпленку пора пустить кровь. Оперировать будешь ты, архангел Габриэль? В таком Случае, дружище, тебе следует хорошенько почистить свою бритвочку. Обслуживание должно быть стерильным, черт побери!

Его речь была прервана скрипом открываемого запора. Раскрылась дверь напротив, и в комнату вступила мадам Дюгриваль.

Она медленно приблизилась, вынула из кармана револьвер, взвела курок и положила оружие на ночной столик.

— Брр… — проговорил узник, — можно подумать, что мы — в театре Амбигю… Действие четвертое… Суд над предателем… Казнь совершается представительницей прекрасного пола… руками самой Грации… Какая честь! Мадам Дюгриваль, прошу только не портить мне лицо, моя надежда — на Вас…

— Молчи, Люпэн.

— Ах, Вы уже знаете?.. Черт возьми, Вы не лишены чутья.

— Молчи, Люпэн.

В ее голосе было нечто столь торжественное, что это произвело на узника впечатление. Он умолк.

Люпэн — это действительно был он — внимательно наблюдал, однако, за своими тюремщиками. Одутловатое, багровое лицо мадам Дюгриваль резко контрастировало с тонкики чертами племянника, но на обоих запечатлелось одинаковое выражение неумолимой жестокости. Вдова наклонилась к нему и спросила:

— Готов ли ты ответить на мои вопросы?

— Почему бы нет?

— Тогда слушай меня.

— Я весь превратился в слух.

— Как тебе удалось узнать, что Дюгриваль носил все свои деньги в кармане?