Вернуть Боярство 16 (СИ) - Мамаев Максим. Страница 7

На меня уже смотрели все окружающие — мой акт вандализма не прошел незамеченным. Не обращая внимания ни на шепотки, ни на взгляды, я сосредоточился на своей добыче. Трансмутация Веществ — очень сложное и чувствительное искусство. Малейшая ошибка, пол мгновения запоздания в процессе использования и смены чар — и вся работа пойдет насмарку. И придется искать новую летающую жертву…

Из моих ладоней вверх потекло полупрозрачное пламя с зеленоватыми языками, охватило металл, а дальше я начал творить одно за другим десятки заклятий. Мелких, каждое из которых в моем исполнение требовало секунды две-три, но их количество…

В общем, две минуты — и сплавившееся в единый шар раскаленного, похожего сейчас на странный золотистый студень металла, впитав последнее заклятие, наконец прекратило пытаться разорвать оковы моих чар и рухнуть на пол раскаленной лужей. Теперь в ход шли куда более серьезные чары — если я ничего не путаю, шесть конкретных заклятий, если я хочу получить именно то, что задумал.

Постепенно шар уменьшался в объеме, словно металл впитывался сам в себя. Когда всё, наконец, было готово и я вздохнул с облегчением — настала самая простая, но при этом самая важная часть процесса.

Необходимо было не просто четко представить, что ты желаешь сотворить из этого шара. И я честно начал вспоминать все виденные мной женские кольца. Список получился длинный… И бесполезный, ибо ничего стоящего, на мой взгляд, я не увидел. И тогда вложил образ именно того, что хочу я, а не воспоминание о кольцах.

Я вливал в шар ману несколько минут, пока на его поверхности не прорезались первые очертания. Ещё секунд сорок — и у меня в руках кольцо из чистейшей платины с бриллиантом. Высшая Трансмутация она такая, воплощает то, о чем в глубокой древности мечтали алхимики — силу Философского Камня. Нет, я, конечно, по эффективности со своими чарами и близко с этим высочайшим творением на стыке алхимии и артефакторики и рядом не стоял — сей легендарный предмет мог такое, что мне принципиально не под силу.

Я мог превратить обычное железо в золото, серебро или ту же платину, из обычного камня сделать драгоценный… Но не более. Мне не под силу было трансмутировать магические металлы, я не мог превратить чугун в ценнейший магический сплав, передав ему все свойства оригинала, не способен был средненький алхимический ингредиент обратить в корень столь редкой и ценной трехсотлетней лунной мандрагоры — но сейчас это и не требовалось. Потратив немалое количество маны и ментальных усилий, я сотворил красивое обручальное кольцо. И взяв своё творение зашагал к Хельге.

Мои магические манипуляции привлекли всеобщее внимание — ещё бы, сейчас творилась сложнейшая магия восьмого ранга, и эхо моих чар ощущали все собравшиеся, благо здесь не было ни одного неодаренного. И теперь я шел через коридор расступающихся людей, глядя на удивленную и робко улыбающуюся Хельгу.

Подойдя к девушке, я взял её маленькую ладошку и, преклонив колено, негромко сказал:

— Хельга, я не мастер говорить длинные и витиеватые речи, потому буду краток. Отправляясь на Дальний Восток, я говорил, что если вернусь живым, то непременно сделаю тебя своей. В холодные ночи, лежа раненным и борясь с проклятием, наложенным малефиком, в жаркие летние дни, сидя вечерами и любуясь тобой на маленькой дощечке, куда я перенес твой образ, выжив в тяжелой битве и возвращаясь назад, распевая солдатские песни у костра — я всегда думал о тебе. Я прожил одну жизнь, довольно долгую, живу вторую — и никогда не встречал никого прекраснее, умнее, храбрее и благороднее тебя. Я… Хельга Романова, выйдешь ли ты за меня замуж?

В зале повисла гробовая тишина. Наверняка на нас сейчас смотрели сотни глаз с совершенно разными эмоциями — удивление, одобрение, зависть, презрение, злость, умиление и многое другое… Но сейчас мир для меня сузился до сияющих изумрудным светом глаз девушки. И широкая, радостная улыбка тронула мои губы, когда она, наконец, заговорила:

— Д…

— Нет! — раздался властный, решительный голос. — Я запрещаю вам даже думать о подобном, Хельга Павловна! А вы, господин Николаев-Шуйский, даже думать о подобном забудьте! У Хельги уже есть жених, и они…

Мир, тот прекрасный мир, созданный волшебными мгновениями тишины и глазами Хельги, смело ледяным, привыкшим приказывать голосом Императрицы. Обернувшись, я встал с колена, пока женщина решительным шагом шла сквозь расступающуюся толпу. По бокам от женщины вышагивали непонятный Маг Заклятий и грузинская княжна, сама же Императрица Александра шла впереди с таким видом, будто весь мир, включая окружающих — её собственность. На красивом лице читалось искреннее, неподдельное возмущение — супруга нашего дражайшего Императора шла устраивать выволочку паре обнаглевших выскочек, рискнувших вызвать её неудовольствие и посметь пойти против её воли и замысла. Что ж, раз так — она выбрала неудачный объект для того, что бы демонстрировать свою власть.

— Господин Аристарх, мы все очень тронуты вашей речью, — заговорила она строго, остановившись в трех шагах от меня. — То, как вы тосковали по моей племяннице, как мыслями были с ней, переживая фронтовые тяготы, достойно того, что бы лучшие поэты складывали об этом стихи… Но, к сожалению, вы опоздали — у Хельги Романовой уже есть жених. Уверена, столь видный мужчина как вы пользуется благосклонностью множества дам, и вам не составит труда найти среди них достойную девушку и взять её в жены. Хельга, верни господину Николаеву-Шуйскому кольцо и…

— Ваше императорское величество, а по какому праву вы указываете мне и моей нареченной, что нам делать? По какому праву вы запрещаете нам скрепить наши чувства священными узами брака? — от пафосности и ванильности формулировок даже у меня слегка свело скулы, но что поделать, ситуация требовала высокого слога.

— Я — Императрица Российской Империи и жена Главы Рода Романовых, — медленно, с расстановкой и легкой издевкой в голосе сообщила мне очевидные факты женщина. И говорила всё это так, будто общается, а умственно отсталым. — Я имею полное право решать подобные вопросы. И вообще любые вопросы в этой стране — таков статус второго человека в государстве, ибо мои слова — это слова моего супруга. И он выразился четко и ясно — Хельга Романова станет женой принца Рагнара Фолькунга. И попытка помешать этому браку может расцениваться как измена Родине. Вы хотите из героя войны превратиться в изменника, господин Николаев-Шуйский?

— Хельга, — повернулся я к девушке. — Ты не ответила — согласна ли ты быть моей женой?

— Я сказа…

— Да, — не обращая внимания на вновь начавшую возражать Императрицу ответила девушка, глядя мне в глаза. — Я согласна.

— Вот и всё, — повернулся я к Императрице. — Единственный человек, чьи слова меня интересовали в этом вопросе, ответил «да». Ваше императорское величество, конечно, вправе наречь меня изменником… Только тогда возникнет вопрос — а как назвать… полководцев, что вместо того, что бы защищать Империю сидят безвылазно в салонах, театрах и борделях столицы, ратуя за то, что бы уступить без боя с таким трудом завоеванные нашими предками земли, подарить этому врагу королеву, что гарантированно станет одним из сильнейших Магов Заклятий мира и подписать едва ли не кабальные торговые договора, по которым их купцы освобождены от пошлины и будут покупать нашу, добытую в боях, кровью и потом, добычу с такой скидкой, что мы едва отобьём затраты на охоту, извлечение, хранение и доставку товара? Скажите мне, ваше императорское величество, как называть таких. генералов, если человек, разгромивший Цинь и одолевший в бою пожалуй сильнейшего мага этого мира — изменник лишь потому, что сделал предложение девушке, которую любит?

Это было нахально, на самой грани дозволенного и очень смело с моей стороны… Но я помнил свою роль и своё главное своё оружие пускал в ход не стесняясь — я ведь герой, верно? Поэтому надо упоминать об этом через слово. А насчет оскорблений… Я ж о генералах, причем без фамилий. И хоть всем было понятно, о ком речь, но пока не названы имена — мне нечего опасаться. Ну в самом деле, если она начнет рычать по этому поводу и грозиться Канцелярией или ещё чем, то сама подтвердит, что я прав.