Невестка слепого барона (СИ) - Ром Полина. Страница 21

Подпол оказался на кухне. Большой квадратный люк был откинут в сторону, и внутри подземелья тускло мерцала то ли лампа, то ли свечка. Встав на колени у дыры в полу, мы опускали очередной мешок вниз, и там его подхватывала какая-то женщина, чье лицо я не могла вспомнить. Эти самые мешки и корзины мы таскали очень долго. Я успела вспотеть и снова замерзнуть, изрядно запылить блузку и устать как собака. Мне кажется, что всю возню мы закончили уже ближе к полуночи.

Запыхавшаяся Нина, вытирая пот со лба прямо рукой, сказала:

— Уф-ф-ф… Вот и сладили дело! А корзину, госпожа, вы вот туда, на стол поставьте. Сейчас я вам водички теплой подам, лицо ополоснуть, да и ступайте-ка вы спать. Только тихонько ступайте: не дай Боже баронесса услышит, огневается, весь дом перебудит.

Мрак кухни еле-еле разбивала одна единственная вонючая, почти расплавившаяся свеча. В подполе все еще возилась женщина, что-то перекладывая там. Нина плеснула в кувшин воды, которую зачерпнула в огромном, встроенном прямо в печь котле.

— Вот, госпожа. Умывайтесь. Тепленькая еще, – и слила мне над каким-то ведром.

Она пошла проводить меня, держа свечу в руках, тихонько нашептывая:

— Ложитесь, госпожа, с краешку, аккуратненько. Очень уж баронет серчает, ежли его ночью побудить.

Я раздевалась за дверью комнаты мужа, а Нина вешала всю мою одежду себе на плечо и шептала:

— Завтрева вам чистенькое принесу.

Думать о том, что она сейчас еще что-то будет стирать, а утром проснется раньше меня, было просто страшно. За день мы все устали, а разгрузка такого количества продуктов вымотала все силы. Приоткрыв дверь, я скользнула в темноту спальни и тихо, как мышь, забралась под одеяло. И не смущало уже ничего: ни тихое похрапывание мужа, ни противный запах грязного тела, который от него шел. Пахло сивухой, потом и несвежим бельем: баронет не слишком утруждал себя водными процедурами. Но мне и правда было уже наплевать. Я просто провалилась в сон.

Утром следующего дня снова была ранняя побудка, торопливый завтрак, на который все также подавали недоеденные на пиру блюда, и баронесса точно также с удовольствием глодала курицу, рассуждая о том, что мясо на столе в первую очередь для мужчин. Есть рыбу я уже не рискнула, мне показалось: она попахивает.

Слава Богу, сегодня мы поехали не по селам, а в город с благодарственными визитами к соседям. И сегодня с нами не ехали родители мужа. От одного этого дышалось легче. С собой мы везли две продуктовые корзинки. Я так поняла, что это своеобразный сувенир на память со свадьбы. За день мы посетили два дома.

В первом нас приветствовала баронесса Штольгер и ее дочь Риана, которую я помнила еще по рынку. Сам барон фон Штольгер не вышел. Жена пояснила, что он болен.

Надо сказать, визит проходил достаточно странно. Муж мой, похоже, совершенно не умел поддерживать даже видимость беседы, а может, просто не желал. В то же время баронесса явно считала, что, разговаривая со мной, она уронит свое достоинство. Потому весь диалог проходил исключительно между матерью и дочерью, и только изредка баронесса, вспоминая законы гостеприимства, обращалась за подтверждением к моему мужу, уточняя:

— Вы же со мной согласны, баронет?

Баронет что-то невразумительно мычал, и мать с дочерью снова продолжали разговор. Поскольку завтрак был совсем недавно, а до обеда еще далеко, то из угощений нам предложили гипокрас*. Именно так называла этот алкогольный напиток баронесса, лично разливая его из высокого кувшина по тяжелым медным кубкам.

Надо сказать, что комната в доме барона Штольгера, в которой нас принимали, выглядела значительно приятнее, чем та, где проходила моя свадьба. Во-первых, стены были тщательно побелены, во-вторых, окна и каменные полы чистые. В большом камине горел огонь, и было тепло. И даже сидели и хозяева, и гости не на лавках и табуретках, а в деревянных, пусть и не слишком удобных, креслах, отполированных воском до блеска. Кресла были снабжены вышитыми подушечками, а стол покрыт бархатной скатертью. В общем, эта комната хоть и была меньше размером, но гораздо больше походила на человеческое жилье, а не на заброшенную хижину в лесу.

Как ни странно, мне тоже налили этого самого гипокраса. Я аккуратно попробовала: довольно крепкое вино, в котором ощутимо присутствуют корица, мускатный орех и сахар.

— Как вам мой гипокрас, баронет? - полюбопытствовала хозяйка.

— Вкусно. Благодарю, баронесса, – муж пил это с удовольствием, а я никогда не была любительницей спиртного и потому просто держала кубок в руке.

— Я рецепт этот, баронет, еще от собственной матушки получила. Она у меня известная мастерица была и всякие рецепты собирала. Даже специальную книгу завела и туда записывала. Оно, конечно, некоторые кладут мед. Но матушка моя всегда говорила: «С сахаром хоть и дороже, а для благородных гостей не жалко.»!

Если баронесса ждала от моего мужа хоть каких-то добрых слов, то она явно просчиталась. Он дохлебал свой напиток, тихонько, почти деликатно рыгнул и, покосившись в мой кубок, совершенно спокойно забрал его у меня из рук.

Не знаю, было ли это нормально, но ни баронесса, ни ее дочка, которая нарочно сидела ко мне вполоборота так, чтобы не сталкиваться взглядами, никакого удивления не выказали.

Довольно быстро муж дохлебал вино и, поняв, что добавки не будет, встал и неразборчиво попрощался. Вторую корзину мы повезли в дом к барону фон Брандту. Здесь принять подарок вышел сам хозяин дома: невысокий, плотно сбитый мужчина с остатками седых волос вокруг лысины.

В комнате, где нас принимали, кроме самого барона фон Брандта, присутствовали еще его жена и два сына.

Одного из них я даже вспомнила: это ему улыбалась за столом юная баронетта Ранина Штольгер.

Здесь, то ли из-за присутствия хозяина, то ли в силу легкого опьянения, муж себя вел несколько более свободно.

Они с бароном пожаловались друг другу на то, что число недоимщиков каждый год растет, обсудили, сколько человек берет с собой баронет к герцогу и что еще из оружия требуется добавить.

— Мне, барон Брандт, людей-то вести не впервой. Потому я и не хочу брать кузнецова сына. Больно он дурной: силы много, а понимания нет. Гоняй-не гоняй такого, а толку с него не будет.

— Ты, Рудольф, сильно-то их и не гоняй. Война войной, а мужиков и так в селах маловато. Кольчуги мне на днях доставили. Кузнец все отремонтировал, так что можешь забрать с собой. Да еще от Штольгера наконечники для стрел заберешь, а уж ножи у них свои быть должны…

— Отец, -- вмешался младший из братьев, – дозволь, я с баронетом поеду. Ты же сам говорил, что война короткой будет, и у эрвов сил не хватит сопротивляться…

— Замолчи! Как был недоумок, так и есть! Тебе кто вмешиваться дозволял?!

В общем, с этого момента визит как-то скомкался. Очевидно, чтобы загладить неприятное впечатление, барон самолично принес откуда-то большую, литра на полтора, бутыль темного стекла.

— Не изволите ли, баронет Рудольф, отведать портлайна? Из самого Партиона доставлено!

Служанка принесла кубки, но в этот раз вино налили только моему мужу и самому барону. На закуску подали блюдо с грушами и яблоками. Даже хозяйка дома молча сидела, не получив «лакомства». Мужчины выпили сперва по чуть-чуть, буквально по несколько глотков. Баронет Рудольф повеселел и сообщил, что ему пришлось по вкусу, как он выразился: «…это доброе питьё.». Барон тоже оживился и предложил еще по глоточку…

Уезжали мы от барона фон Брандта часа через два и, глядя на бордовое лицо мужа, я понимала: скорее всего, он алкоголик.

По дороге домой баронет немного спорил сам с собой, успел с полчаса подремать и вышел из коляски во дворе, почти не шатаясь.

Слава Богу, уже был достаточно поздний вечер, поэтому мы просто поужинали втроем. Слепой барон отсутствовал. Баронесса расспрашивала сына, кто во что был одет, стояли ли на столе пироги. Ворчала, что соседи «…все доброе позабыли…». К моему удивлению, муж отвечал ей довольно связно.