Невестка слепого барона (СИ) - Ром Полина. Страница 31

К счастью, сестра Анна уже разложилась со своим товаром. Увидев меня, приветливо поздоровалась:

— Доброго утречка, госпожа баронетта. Хлебушка прикажете?

Пока я соображала, как вежливо отказаться, она задала еще один вопрос:

— Как всегда, семь буханок?

Я торопливо замотала головой, собираясь отказаться, но потом все же решила уточнить:

— А что: раньше покупали по семь буханок?

— Конечно. Каждую неделю баронесса кого-то из прислуги посылала и на всю неделю хлебушком запасалась!

Лучше нашего-то, сами изволите знать, никто в городе не печет! – сказано было с немалой гордостью.

Пока я бродила по рынку, я видела, что хлеб продавали еще в нескольких местах. И выглядел он точно так, будто его испекли в монастыре: тяжелый, не пропеченный, липнущий к ножу. Немного подумав, я все же решила взять одну буханку для баронессы. Раз уж она так привыкла, пусть получит свое лакомство. Но тратиться серьезно я не собиралась.

— Пожалуй, возьму одну буханку, сестра Анна.

Та явно огорчилась, но спорить с такой важной персоной, как я, не рискнула. Сдачи я получила целую горсть.

Монеты были крупные и тяжелые. Но не серебряные, как те, что дал мне барон, а медные. Пришлось высыпать их на дно корзины, так как в руках такую горсть просто не унести.

«Надо будет сшить себе сумочку или кошелек. Да и вообще, стоит заняться собственным гардеробом. Скоро настоящая зима, а на рынок все же иногда ходить придется.».

Пока я укладывала в корзину мелочь и каравай, сестра Анна ловко обслужила еще двух покупателей.

Воспользовавшись затишьем, я спросила:

— Сестра, а не подскажете ли вы мне, кто может лестницу починить?

— Лестницу? Это вам, госпожа, к мэтру Петронио нужно.

— А где живет почтенный мэтр?

— Вот ежли вы плохо город знаете, то тут возле меня и постойте, госпожа. Скоро придет жена его за хлебом, вот она вас и отведет.

Ждать мне и в самом деле пришлось не слишком долго. Пожилая кругленькая тетушка уложила в переполненную корзину два каравая хлеба и расплатилась с сестрой Анной мешочком сушеных яблок. Затем, любезно кивнув мне, сказала:

— За мной следуйте, госпожа баронетта. Муж как раз скоро возвернуться должон. От с ним и побеседуете.

— А далеко ли нам идти, любезная? – города я совсем не знала и боялась заблудиться.

— Да не больно-то далеко, госпожа. От храма налево, а потом на улицу Святого Антония.

Вздохнув, я отправилась за шустрой тетушкой, которая, очевидно, боясь потерять клиента, все время оглядывалась и приговаривала:

— От тут еще немножечко… От тут повернем…От туточки в переулок нам и еще пять домов пройтить...

Я с любопытством оглядывала жилище, куда меня пригласили. Хозяин домой все еще не вернулся. И тетушка, любезно смахнув подолом собственного фартука крошки с засаленной табуретки, предложила:

— Сидайте, баронетта, в ногах правды нет. А я сейчас старшенького за мужем снаряжу.

Комната размером едва метров двенадцать-тринадцать представляла собой одновременно и кухню, и зал, и спальню. На крик матери по чердачной лестнице спустился долговязый подросток, которому она дала кучу наставлений, прежде чем отправить за отцом:

— …и вели поторапливаться, потому что госпожа ждет! Сперва бежи до Симонов, а ежли там уже нет, тогда бежи до кузнеца. Отец собирался гвоздей заказать.

В общем-то, это жилище не слишком отличалось от трапезной в баронском доме: та же потрескавшаяся побелка на стенах, почти такой же камин и прочная, но грубая мебель. Отличие было лишь в том, что у меня в доме в зале только ели, а здесь одновременно еще и готовили, и спали: на высокой кровати, прикрытой лоскутным одеялом, видны были две довольно засаленные подушки.

Сама хозяйка дома, войдя, в домашнюю обувь не переобулась – ее просто не было. Возле камина, где был поставлен дополнительный кухонный стол и висели несколько полок, заставленные горшками, мисками и маленькими деревянными кадушками, стояло еще и весьма вонючее помойное ведро. В комнате пахло дымом, чем-то непередаваемо горелым, кислым и, как обычно, немытым телом. Думаю, последний запах шел от постели.

Хозяйка, между тем, развлекать беседой меня не рискнула, приговаривая себе под нос: «…а говорено ему было: сиди дома! А кто бы меня послухал!..». Она торопливо стала собирать со стола грязную посуду. Мыла она ее весьма своеобразно. Встав возле кухонного стола, тетушка плеснула в одну из мисок немного горячей воды из висящего в камине над огнем котелка, снова бухнула на котелок тяжелую крышку и, взяв в руки что-то вроде большой мочальной кисти, побулькала ею в глиняной миске, протирая внутри бока горячей водой, даже не замочив при этом рук. Затем эту же воду она слила в следующую миску, а «помытую» протерла валяющейся на столе пятнистой тряпкой. Точно так же она поступила и со следующей посудиной, а затем и с двумя глиняными кружками. Из последней кружки воду она слила в помойное ведро и, озабоченно покачав головой, продолжила бубнить: «…А я ж сказывала, что помои вынести надобно! А кто бы меня слушал! Опять наплещет на пороге, паразит малой!».

Ждать пришлось довольно долго. Хозяйка успела даже начистить овощей и поставить на огонь вариться в котелке какую-то похлебку на сале. Наконец за дверью послышался басовитый голос, здоровающийся с кем-то из соседей:

— И тебе доброго здравия, кум. Опосля заходи, поговорим: дельце у меня до тебя есть.

В дом вошел невысокий лысоватый мужчина возрастом под полтинник. Медленно сняв куртку, он водрузил ее на вбитые у дверей гвозди, где уже висело несколько невнятных тряпок, двумя ладонями пригладил над ушами остатки волос и, наконец, обратив внимание на меня, сказал:

— Доброго здоровьичка, госпожа баронетта. Вот он я, туточки… Желаете чегось?

Разговор с мэтром оказался неожиданно долгим. Обсудить пришлось чуть ли не каждый гвоздь и количество ступенек. Мэтр нудно рассуждал о том, что: «…ежли, допустим, восемь ступеней, то цена одна будет. А ежли, допустим, все десять, то совсем уже другая.».

Поладили на том, что завтра с утра он придет, померяет всё, что нужно и скажет окончательную цену. Провожая меня, мэтр продолжал бубнить:

— Ежли, допустим, с осины делать, то цена одна будет. А ежли из хорошего дуба, то завсегда это дороже.

Домой я вернулась изрядно уставшая. В зале меня, недовольно поджав губы, встретила свекровь:

— Не рано ли ты на гульки бегать начала? Сын ведь вернется, за все спросит!

Я поставила на стол корзину с хлебом и равнодушно ответила:

— Вернется или нет, только Господь решит. А если вы хлеба не хотите, то больше я на рынок и ходить не буду.

— Хлеба? – свекровь с трудом привстала со стула и, откинув полотенце, заглянула в корзину. – Давненько хорошего хлеба на столе не было.

— Я бы не сказала, что он хороший. Была бы мука, я бы лучше испекла.

— Ну, так и испеки, – свекровь ехидно улыбнулась и добавила: – Ни закваски в доме нет, ни печи, какой нужно.

Испечет она! Смотрите на нее, люди добрые, испечет!.. Как смердячку нищую какую без куска хлеба меня держишь! Одни каши на столе, да и те жидкие! Ничего, милая… Сколько б пташечка ни пела, а как бы кошечка не съела! – угрожающе добавила она. – Сын вернется, придет и мое время!

Глава 32

Утром следующего дня мэтр Петронио прибыл в замок не один, а в сопровождении старшего сына, мрачноватого и молчаливого. Мужчины долго обмеряли лестницу веревкой с узелками, что-то проверяли с помощью отвесов и возились столько, что часа через полтора я не выдержала и вышла на задний двор.

— Ну что, почтенный мэтр? Можете ли вы мне сказать, сколько это будет стоить?

Мэтр Петронио завел вчерашнюю шарманку, рассуждая о том, что «…ежли, допустим, делать дубовую, так это одна цена, а ежли, допустим, сосну пустить…»

Признаться, я, привыкшая к четким прайсам и фиксированным ценам, немного растерялась под этим потоком.

Кто знает, чем бы кончилось дело, если бы на площадку башни не вышел барон.