Канатная плясунья - Леблан Морис. Страница 26

Хладнокровие изменило долговязому британцу. И он удивленно воскликнул:

— О-о!.. Благородный джентльмен сказал правду. Вот и лестница.

Все невольно оцепенели. Не падающая стена их изумила: в старинных постройках часто встречаются потайные ходы, подземелья и тому подобное — поразило их то, что стена упала после выполнения всех указаний маркиза.

— Если здесь окажется сто тридцать две ступени — я окончательно уверую, — заявил Эррингтон.

Один нотариус крепко держался скептицизма и, пожав плечами, спросил:

— Неужто вы думаете, что маркиз?..

— Ожидает нас, как всякий живой человек, пригласивший гостей, — подхватила Доротея.

Но остальные прекратили их спор, и вся компания двинулась дальше. Вместо факелов зажгли два электрических фонарика и осветили узкую винтообразную лестницу, круто уходящую ввысь. Дарио пошел вперед.

— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, — считал он громко.

Для храбрости нотариус запел куплеты, но на тридцать пятой ступеньке умолк.

— Тяжело подниматься? — спросила его Доротея.

— Да… Крутенько. А главное — подкашиваются ноги при мысли, что идешь в гости к покойнику.

На пятидесятой ступени стало светло. В стене оказалась дыра. Доротея высунулась, но подножие башни не могла рассмотреть из-за широкого карниза под дырой.

— Сто… Сто десять… Сто двадцать… Сто тридцать, сто тридцать одна, — считал Дарио, — сто тридцать две. Дальше идти некуда. Лестница упирается в стенку.

— Посмотрите, есть ли на верхней ступеньке три плитки.

— Есть.

— И железный лом?

— И лом…

Доротея внимательно осмотрелась. Все совпадало с указаниями маркиза.

— Ломайте штукатурку, — скомандовала она.

Штукатурка действительно лежала тонким слоем и скоро осыпалась, обнажив невысокую дверь.

— Черт побери, — лепетал испуганный нотариус. — Все как по писаному.

— О, господин нотариус, — подтрунивала Доротея, — дайте открыть дверь, тогда ваш скептицизм исчезнет без следа.

— Уже исчез. Я уже уверовал: старый плут был прекрасным механиком и режиссером. В наше время его бы охотно пригласили для инсценировки страшных сцен.

— Напрасно вы думаете, что он умер.

— Ну, это уж, извините, абсурд. Я могу допустить, что он лежит за этой дверью, но чтобы он был жив — это уже ерунда.

Доротея наступила на средний камень, Дарио и Эррингтон на остальные. Дверь глухо скрипнула и стала медленно раскрываться.

— Santa Maria, — прошептал Дарио, — тут либо Божье чудо, либо дьявольское наваждение.

За дверью оказалась довольно большая комната без окон, со сводчатым потолком и совершенно гладкими стенами. Мебели в ней не было, но в левом углу виднелась занавеска, прибитая прямо к балке потолка. За нею должен был лежать покойник.

Они долго стояли молча, не шевелясь. Деларю был бледен, как стена, и едва стоял на ногах. Теперь никто не улыбался.

Не отрываясь, смотрела Доротея на занавеску. Значит, дело не кончилось чтением пакета и действие перенесено в полуразрушенную башню, в комнату, где двести лет не звучал человеческий голос. За занавеской — кровать, а на кровати либо груда полуистлевших костей, либо живой человек.

Доротея вопросительно оглянулась на своих спутников. Никто из них не шевельнулся. Она шагнула вперед и снова остановилась, робко протянула руку, медленно приподняла занавеску. Молодые люди вздрогнули, очнулись и двинулись вперед, освещая фонариками угол.

За занавеской стояла кровать, а на кровати смутно вырисовывалась человеческая фигура. Это было так неожиданно, что Доротея едва устояла на ногах. Пальцы ее невольно разжались — и занавеска выскользнула из рук. Вебстер подхватил занавеску и так порывисто бросился к лежащему, точно собирался его встряхнуть, но вовремя спохватился и опустил руки, не коснувшись кровати.

Лежавшему на кровати можно было дать лет шестьдесят, если б не страшная сухая бледная кожа, не вяжущаяся ни с каким возрастом. Нос его заострился, глаза ввалились, на голом черепе не было ни волос, ни бровей, ни ресниц. Он был так худ, что на лбу и скулах кожа едва прикрывала череп, а на левой руке не хватало одного пальца, на месте которого осталась борозда, доходящая до середины ладони. Все совпадало с письмом. Черный суконный кафтан, почти съеденный молью, зеленые шелковые брюки и жилет облегали его высохшее и миниатюрное тело.

— Умер, — сказал кто-то вполголоса.

Чтоб не осталось никаких сомнений, надо было наклониться и выслушать сердце. Но к лежавшему страшно было прикоснуться: что, если он рассыплется в прах? Да и к чему такие опыты: разве можно сомневаться в смерти мертвеца?

Деларю взял Доротею под руку, вполголоса умоляя ее:

— Оставьте. Уйдем. Это нас не касается.

Выручил Эррингтон. Он вынул карманное зеркальце и приложил его к губам лежащего. Прошла долгая, томительная минута. И вдруг зеркальце чуть помутнело.

— Жив…

Ноги нотариуса подкосились, и он сел на край постели, испуганно бормоча:

— Грех. Сатанинское дело. Уйдем.

Все переглянулись. Этот покойник жив. Но ведь он покойник. Однако мертвецы не дышат, а он вздохнул… Так что же это, в самом деле? Мысли путались, страх леденил душу.

— Смотрите, — воскликнула вдруг Доротея. — Его грудь поднимается.

— Не может быть, — возразил кто-то. — Как объяснить подобное явление?

— Не знаю… Может быть, летаргия, гипноз…

— Гипноз на двести лет! Какой абсурд!

— Не знаю. Ничего не понимаю.

— Значит?

— Значит, надо действовать.

— Как?

— Как сказано в завещании. Оставим споры. Надо выполнить приказ.

Спутники ее переглянулись.

— Что же нам делать?

— Разбудить его при помощи эликсира, как говорится в завещании.

— Вот он, — сказал Марко Дарио, разворачивая какой-то сверток.

Он вынул высокий старинный флакон с широким основанием и длинным горлышком.

— Дайте нож, — приказала Доротея. — Спасибо, Вебстер. Всуньте его между зубами, разомкните челюсти.

У постели началась суета, как у постели больного, с той разницей, что никто не отдавал себе отчета в собственных действиях. Приказ получен — надо его исполнить. Выйдет — хорошо, не выйдет — вина не наша.

Хрустальная пробка не открывалась. Доротея отбила горлышко о край скамейки. Зубы предка были так сжаты, что между ними нельзя было просунуть кончик ножа. Наконец челюсти слегка разомкнулись.

— Довольно, — сказала Доротея.

Она наклонилась к нему с флаконом эликсира в руке, приложила край флакона с губам и медленно опрокинула его. Сначала капнуло несколько капель зеленой жидкости, напоминавшей запахом шартрез, потом полилась ароматная тонкая струйка.

— Все, — сказала Доротея, вылив жидкость до последней капельки.

Она попробовала улыбнуться, но притихла, видя, что все серьезно и внимательно смотрят на спящего, и сказала:

— Подождем. Жидкость действует не сразу.

А сама думала:

«Разве можно поверить, что жидкость подействует? Разве можно разбудить мертвеца? Мы бредим наяву, нам просто показалось, будто зеркало помутнело. Сердце его умолкло, он мертв, а мертвые не воскресают».

— Три минуты, — громко отсчитывал Дарио.

Прошло еще пять минут, еще десять.

Шесть человек стояло у кровати, ожидая чуда и понимая, что это бессмысленно. Оправдывала их лишь та математическая точность, с которой исполнялись все указания маркиза.

— Пятнадцать минут, — произнес Дарио.

Прошла еще секунда — и вдруг все отшатнулись от кровати: веки мертвеца дрогнули. Шесть пар глаз впились в лежащего. Веки его снова дрогнули, и на этот раз совершенно явственно. И в то же мгновение слабо шевельнулись пальцы рук.

— О-ох, — простонал нотариус, хватаясь за сердце. — Жив он… Видите, жив.

XIII. Воскрешение Лазаря

Доротея смотрела на просыпающегося, стараясь не пропустить ни одного движения. Да и никто не шелохнулся, не отвел от него глаз. Странное зрелище их захватило, а суеверный итальянец набожно перекрестился.