Тихоня (СИ) - Бэк Дж. Л.. Страница 38

Я оглядываю комнату, как будто что-то упустила. Кем, черт возьми, он себя возомнил?

— А какой сегодня день? Я пропустила твой День Рождения или что-то в этом роде? Если так, то прошу прощения, что не подготовила подарок. — Сарказм в моем голосе невозможно не заметить.

— Нет, дерзкая маленькая тихоня, сегодня не мой День Рождения. Но это не важно. Сейчас я не в настроении терпеть такое отношение.

Громкий, урчащий звук наполняет уши. О Боже.

Темный взгляд Дрю устремляется на меня.

— Когда ты в последний раз ела?

Прочищаю горло, крепко вцепляясь в одеяло, словно оно способно спасти меня от этого грубияна. Похоже, он только сейчас заметил, что я использую его в качестве защиты, и, протянув руку, вырывает одеяло из моих пальцев. Я не готова к резкому рывку и чуть не падаю с кровати.

— Эй! Это было не очень-то вежливо! — сердито ворчу я.

Его взгляд скользит по моему внезапно похолодевшему телу. По коже пробегают мурашки, когда его глаза останавливаются на моей часто вздымающийся груди и напряженных сосках, которые упираются в тонкую белую майку. Замечаю, как раздуваются его ноздри, как сильно сжимаются челюсти, как напрягаются мышцы его тела, словно он пытается себя контролировать. Как будто он крадущийся зверь, готовый в любой момент сожрать меня заживо.

Независимо от мыслей и воспоминаний о том, что произошло между нами в библиотеке, о том, каким бессердечным и темпераментным он может быть, реакция моего тела на него остается прежней. Мышцы напрягаются, а в центре становится влажно. Клянусь, температура в комнате поднимается градусов на десять. Из-за физического влечения мне все труднее ненавидеть его, особенно когда мое тело говорит обратное. Отчасти он мне даже нравится, по крайней мере, те его черты, которые он мне показывает, не вызывают ненависти и злобы.

Почему я такая? Почему он имеет власть надо мной? Я должна презирать его, но почему-то… не могу.

— Я никогда не утверждал, что я хороший парень, не так ли? Вставай! — приказывает он, поднимая одеяло и бросая его на складной стул, стоящий в изножье кровати.

Я с трудом сглатываю, надеясь сохранить голос ровным. Такие мужчины, как он, падки на любую слабость.

— Нет, я плохо себя чувствую.

— Может быть, потому что твое тело пытается съесть само себя. Тебе нужна еда, Бел. Вставай.

На кончике языка вертится крик, но вместо этого мои слова срываются на шепот.

— Почему тебя так волнует, что я ничего не ела?

Все, о чем успеваю подумать — что, возможно, мне следовало лучше продумать свой ответ, потому что он тут же подается вперед, нависая надо мной, положив руки по обе стороны от моего торса, его длинное тело вытянулось над краем кровати.

— Я действительно ненавижу повторяться, цветочек, но ты заставляешь меня это часто делать. Не вынуждай преподать тебе урок. Вставай, мать твою, чтобы я мог приготовить тебе что-нибудь поесть.

Я слушаюсь только потому, что надеюсь, если сделаю это, он приготовит мне еду и уйдет. К тому же, я правда уже не помню, когда в последний раз что-то ела. Когда занята или погружена в учебу, как правило, забываю о обычных жизненных потребностях. Или пропускаю приемы пищи, чтобы сэкономить деньги для мамы. Не то чтобы я когда-нибудь говорила об этом маме. Или Дрю.

Он идет на кухню, весь напряженный и в ярости, а я следую за ним, все еще в нижнем белье. Зачем об этом беспокоиться, если он все равно видел меня совершенно голой? Сажусь на стул у стола, колени дрожат, а голова кружится. Ладно, может быть, я слишком долго не ела. Словно пещерный человек, он открывает шкафчики, роется в них, затем возвращается назад и достает хлеб, арахисовое масло и клубничны джем.

Хочу предупредить, что это принадлежит моей соседке, но это она притащила его в мою жизнь, так что самое меньшее, что она может сделать, это пожертвовать парой сэндвичей. Я с опаской наблюдаю, как он раскладывает хлеб в ряд и по очереди смазывает кусочки арахисовым маслом и джемом. Затем аккуратно соединяет каждый кусочек вместе.

Только сейчас я по-настоящему обращаю внимание на его наряд: брюки, рубашка, волосы уложены так, чтобы не падать на лицо, как это обычно бывает. Во мне расцветает любопытство, и я не могу удержаться от вопроса.

— Откуда ты пришел?

Он так долго не отвечает, что начинаю сомневаться, слышал ли он меня вообще. Но в конце концов он заговаривает, ставя передо мной тарелку с сэндвичем, разрезанным по диагонали так, чтобы получилось два треугольника, и присоединяется ко мне за столом.

— Сегодня мне пришлось присутствовать на одной из вечеринок моего отца. Я писал тебе на обратном пути, когда ты решила нахамить.

Его собственный сэндвич не разрезан, а сложен в беспорядочное месиво. Даже то, как он делает сэндвичи, говорит о том, что он заботится о других больше, чем о себе. Возможно, Дрю не такой бессердечный, как я думала. Может быть, ему просто нужен кто-то, кто проявит к нему заботу, покажет, что такое сострадание и любовь?

— Твоего отца? Ты никогда не упоминал о нем раньше.

Он качает головой.

— И я так же не собираюсь упоминать о нем сейчас.

Я смотрю на сэндвич, а он громко вздыхает и придвигает свой стул ближе. Как будто я ребенок, который не может самостоятельно есть, он подносит сэндвич к моему рту.

— Ешь.

Чувствую, как тепло, исходящее от его тела, передается мне. Сильный запах одеколона с мятой и тиковым деревом мешает сосредоточиться.

— Мейбел, ешь этот чертов сэндвич, — рычит он, и вибрация его голоса эхом отдается в моем теле. Хочу бороться с ним каждой клеточкой своей души, оттолкнуть его руку или сказать, что, черт возьми, могу сама себя накормить, но я знаю силу этих рук, и, учитывая его напряженное настроение, я бы не исключала, что он схватит меня и накормит насильно.

Наклонившись вперед, обхватываю хлеб губами и впиваюсь в него зубами, откусывая большой кусок. Он одобрительно кивает, глаза темнеют, пока он смотрит, как я жую.

— Я могу есть сама, — напоминаю я.

Он пожимает широким плечом.

— Уверена? Если бы я оставил это на твое усмотрение, ты бы до сих пор сидела в своей спальне и слушала, как урчит твой желудок. Так что теперь тебя кормлю я. Ешь.

Я откусываю еще кусочек, и он продолжает кормить меня, пока весь сэндвич не исчезает, а мой желудок не наполняется.

Я определенно мало ем.

Он берет с тарелки свой сэндвич и съедает почти половину за один укус. Не знаю почему, но глупо улыбаюсь. Может быть, потому, что впервые в жизни наше общение не несет сексуального характера и не сопряжено с насилием. Оно простое и нормальное. В любом случае, он улыбается в ответ, и невозможно отрицать, насколько он красив. Если бы только он все время улыбался.

— Не стоит торопиться с едой. Здесь нет других футболистов, чтобы украсть ее у тебя, — шучу я.

Он бросает на меня озадаченный взгляд.

— А я-то думал, ты выставишь меня за дверь, как только появлюсь, но ты еще даже не запустил в меня чем-нибудь.

— Ну, если подумать, то поторопись, черт возьми. — У меня вырывается смешок, и Дрю одаривает меня еще одной мегаваттной улыбкой, которая почему-то заставляет почувствовать, что вижу его настоящего. Напряжение между нами, кажется, ослабевает, и из моей груди уходит тяжесть. Если бы только каждое наше взаимодействие проходило так.

Может быть, тогда я смогла бы представить, что мы…

В соседней комнате раздается жужжание телефона, а затем глухой звук удара о пол, когда он падает с прикроватной тумбочки. Эта чертова штука постоянно трезвонит. Если учесть, что мне всегда пишут клиенты и мама, это неудивительно.

Смотрю на Дрю, и что-то похожее на подозрение мелькает в его глазах, когда он бросает взгляд в сторону моей спальни.

— Кто это пишет тебе так поздно?

— Ну, ты же писал мне недавно. Нет ничего ненормального в том, чтобы получать сообщения от клиентов или даже от моей матери в такое время.