Рисунок с натуры (ЛП) - Davitt Jane. Страница 3

Очуметь, прямо ведем светскую беседу.

– Скажи честно – я вел себя, как мудак? – спросил Джейми.

Ну уж нет, просто так тебе это с рук не сойдет.

– Ага. И сначала в колледже. И потом на парковке. Как полный, абсолютный, совершеннейший мудак.

– Просто некоторые правда заходят специально, – помолчав, сказал он. – В смысле, посмотреть на «обнаженную натуру». Думают, там красотка какая. А когда видят, что не красотка… натурщику бывает очень неприятно.

– Я знаю, какими чаще всего бывают натурщики, – сказал я, но объяснять не стал.

В детстве я постоянно играл в уголке, стараясь не шуметь, пока мама работала. Я вырос с мыслью, что обвисшая морщинистая кожа – это «интересно» и «рисовабельно», а не отвратительно. И у меня не было особых комплексов по поводу «обнаженки». Кожа и кожа.

– Я сегодня позировал, потому что пришлось заменить Сару, – сказал Джейми. – Она вчера стала бабушкой, и, естественно, осталась с дочерью, ворковать над младенцем…

– Ммм-ммм, – я решил поддержать разговор. – То есть, ты тоже здесь учишься?

– Учился. А теперь веду вечерние занятия, акварель для начинающих, и числюсь запасным преподавателем факультета искусств. Счета оплачивать хватает. По крайней мере, один счет. Или два, если прибавить то, что я трачу в кафешке – подсел на их имбирное печенье на патоке.

– Н-да, жизнь дорожает, – согласился я.

Я получил после мамы приличное наследство, но деньги свалились на меня слишком рано, и это казалось неправильным. Я вообще представлял себе, что она умрет лет этак в девяносто, все еще сжимая кисть в изуродованных артритом пальцах. Она не дожила даже до пятидесяти. Потеря совершенно выбила почву у меня из-под ног, и наследство оказалось скорее тяжким грузом, чем способом выжить; оно сдерживало меня, поскольку его было слишком много.

Я какое-то время побарахтался, а потом учредил пару художественных стипендий ее имени, купил дом, чтобы отремонтировать и перепродать, а оставшиеся деньги инвестировал, чтобы сделать их на какое-то время недоступными. К роскоши меня не тянуло, а на жизнь хватало процентов. Этот дом был уже третьим и самым сложным моим проектом. В этот раз я собрался все полностью сделать своими руками. Первые два требовали только косметического ремонта, ничего капитального, и при необходимости я нанимал бригаду. В этом же доме я собирался жить. Закончу ремонт, буду искать работу. Может, куплю следующий дом для перепродажи, может, еще чем займусь.

– Картины тоже иногда продаются, – сказал Джейми. – Мы летом снимаем палатку на местной ярмарке на несколько человек. Но особо много не зарабатываем. Если б я получал доллар каждый раз, когда покупатель ворчит, что у него ребенок четырехлетний лучше нарисует, я б уже миллионером был.

Я не выразил желания посмотреть его работы – никогда не мог врать, что чьи-то картины хороши. Ему на вид было лет двадцать пять, а может, и того меньше. Слишком молод, чтоб ему действительно было что сказать через искусство. Поэтому я ответил нейтральным «угу», которое он был волен истолковать и как проявление интереса, включил поворотник и подъехал к его дому.

Мы остановились прямо под фонарем, так что я мог спокойно рассмотреть его, и он, видимо, делал то же самое, потому что выходить из машины не торопился.

– А ты правда гей?

– Правда.

– Я тебе нравлюсь?

Вопрос прямо в лоб.

– Ага, люблю мудаков. Хотя не уверен, что люблю их в сочетании с огромным самомнением. Лучше с огромным членом.

– Видишь, у нас есть что-то общее, – ухмыльнулся Джейми. Чувство вины за недавнюю грубость его явно больше не тяготило, и я тоже решил не заморачиваться. Проехали.

– Ну… – я прокашлялся, аккуратно намекая, что ему пора, – пока. Увидимся.

Наверно, мои слова окончательно убедили его, что меня можно не опасаться.

– Не хочешь зайти? Я тебя кофе угощу, в благодарность, что подвез.

А вот это уже не в лоб.

– Это кодовая фраза? Если она означает зайти, снять штаны и трахаться, то я пас.

Он рассмеялся низким хрипловатым смехом, и интимность этого звука только подчеркнула, насколько пуста моя личная жизнь.

– Кофе и ничего, кроме кофе, клянусь. Если бы я имел в виду секс, я бы так и сказал.

Я колебался, чувствуя, что из этого может что-то выйти, и не зная, стоит ли хвататься за эту возможность или лучше уж отказаться.

– Мне переодеться надо. Я же тоже мокрый весь.

Он пнул мою спортивную сумку, которая стояла у него в ногах.

– А тут ничего нет подходящего?

– Ну, если ты хочешь, чтобы я у тебя пил кофе в майке и спортивных шортах…

По крайней мере, форма была чистой. Я собирался пойти в спортзал до занятий, но не успел – пришлось заехать еще в пару мест.

– С удовольствием полюбуюсь. – Он полностью развернулся ко мне. – Пойдем? Пожалуйста.

И я сдался. Теперь, когда он раскрылся, и я увидел его улыбку, я просто не мог ему отказать.

– Ладно, но учти, меня сильно расстроит, если у тебя только растворимый.

– Если хочешь, можешь смолоть лично, – развеселился Джейми. – Вручную.

– Раздавлю каждое зернышко пальцами, как орех, – пообещал я.

Это, видимо, был старый особняк, переделанный под квартиры; Джейми жил на верхнем этаже. Дом был не в лучшем состоянии, но он предпочел не извиняться за обшарпанные стены и протертый ковролин на лестнице. В его квартире пахло чистотой, к этому запаху примешивались знакомые ароматы красок и очистителя для кистей. Войдя, мы оказались в просторном помещении, из которого вели две двери, в спальню и в ванную, а на стенах повсюду висели картины – некоторые, возможно, его авторства. На одной из стен располагался коллаж из нескольких репродукций без рам – живое и яркое пятно цвета, уже само по себе настоящее произведение искусства.

Я переоделся – слава богу, на дне сумки нашлись приличные треники – и пошел смотреть картины. Остановился перед знакомой репродукцией – «Пируэт», самая известная мамина работа, от которой она потом отказалась именно из-за ее чрезмерной популярности. Мне это тогда казалось претенциозностью, но «Пируэт» все равно не был одной из моих любимых картин.

Подошел Джейми, неся две кружки с кофе.

– Я схитрил, – сказал он. – У меня капсульная кофемашина. Лучше, чем растворимый, но хуже, чем свежемолотый. Зато быстро.

– Нормально.

С первым же глотком по телу разлилось приятное тепло, но присутствие Джейми, который стоял совсем рядом, превращало его в настоящий жар.

– Это Дженна Валенс, – сообщил он.

– Я знаю. – Я указал на ее крупную размашистую подпись, которая, как ни странно, не выглядела здесь лишней, а казалась полноправным элементом картины. – Я умею читать. Тут ты тоже облажался.

– О боже, не напоминай мне! Давай притворимся, как будто меня на тот момент подменили инопланетяне, а? – Он провел рукой по мокрым волосам и поежился. – Мне тоже надо переодеться.

– Тебе нравится? В смысле, картина, – спросил я. Мне было плевать, даже если он ее раскритикует, а маме тем более, просто было интересно, что он о ней думает.

– В ней есть определенный скрытый эротизм, но работа сама по себе довольно незрелая. Более поздние ее вещи гораздо лучше. А знаешь, она ведь была из наших мест. Погибла несколько лет назад в Мексике – попала в селевой поток после бури. Ужасная потеря для искусства.

– И для меня, – прошептал я, когда он ушел переодеваться.

Я только надеялся, что это случилось быстро. Хотя как это могло быть быстро?! Стоять и смотреть, как целый склон холма отрывается и движется вниз на их группу, гигантский поток грязи и камней, который не остановить и от которого не убежать, пока их всех не поглотила земля. Я потом кремировал тело и развеял пепел над океаном, чтобы не отдавать ее земле во второй раз.