Необычайные приключения Арсена Люпена - Леблан Морис. Страница 4

Барон взглянул на грозный силуэт Малаки, на крутые скалы, служащие основанием замку, на глубокую воду, окружающую его, и пожал плечами. Нет, конечно, не было ни малейшей опасности! Никто в мире не мог проникнуть в хранилище его драгоценностей.

Никто, конечно, но Арсен Люпен?

В тот же вечер барон написал в Руан прокурору, послал ему смутившее его письмо и просил помощи.

Ответ пришел на другой день: тот, кто назывался Арсеном Люпеном, находится в настоящее время в тюрьме под строгим надзором, не имеет ни малейшей возможности писать, и потому его письмо могло быть только делом мистификации. На всякий случай произвели экспертизу письма. Несмотря на некоторое сходство, почерк писавшего не был почерком заключенного.

Страх барона все возрастал. Он тысячу раз перечитывал письмо. С какой уверенностью говорил незнакомец! Подозревая всех в измене, барон не мог довериться своим слугам, в преданности которых раньше он был вполне уверен. В первый раз за многие годы он почувствовал потребность с кем-нибудь поговорить и посоветоваться: он боялся. Имя Арсена Люпена преследовало его.

Прошло два дня. На третий день, читая местную газету, он вздрогнул от радости. Там он нашел следующую заметку:

От замка до города было только час ходьбы. Барон сейчас же отправился туда. После нескольких неудачных попыток узнать адрес Ганимара он отправился в редакцию газеты, расположенную на набережной. Он встретил там автора заметки, который, подойдя к нему, воскликнул:

— Ганимар? Да вы наверняка встретите его на набережной с удочкой в руке. Там мы с ним и познакомились. Я случайно прочел его фамилию, вырезанную на его удочке. Маленький старичок в сюртуке и соломенной шляпе… Странный человек: неразговорчивый и довольно мрачный.

Спустя пять минут барон подошел к Ганимару, представился ему и рассказал свое дело.

Тот его выслушал, не двигаясь и не теряя из виду удочки, за которой он следил, потом, повернувшись к нему, сказал:

— Обыкновенно не предупреждают людей, которых хотят обокрасть. Тем более Арсен Люпен не сделает такой глупости.

— Однако…

— Если бы у меня было хоть малейшее сомнение, то удовольствие засадить этого джентльмена еще раз взяло бы верх над всеми другими соображениями. Но Люпен под замком!

— А если он убежит?

— Из тюрьмы Санте не убегают.

— Но он…

— Тем лучше, я его снова поймаю. А пока спите спокойно и не пугайте моих пескарей.

Барон вернулся к себе. Такая уверенность немного успокоила его. Он осмотрел замки и проследил за слугами. Прошло двое суток; приближалось роковое число.

III. Ганимар организует охрану

Во вторник барон получил телеграмму:

«Никакого багажа на вокзале Ботиньол. Приготовьте все к завтрашнему вечеру».

Испуганный, он поспешил в город. Ганимар на том же самом месте сидел на складном стуле. Не говоря ни слова, барон протянул ему телеграмму.

— Ну, а дальше? — спросил Ганимар.

— Дальше? Но это ведь завтра! Надо принять меры.

— Ах, так! Неужели вы воображаете, что я буду заниматься этой глупой историей!

— Какое вознаграждение хотите вы получить за то, что проведете ночь с 27 на 28 сентября в моем замке?

— Ни гроша, оставьте меня в покое!

— Назначьте вашу цену: я богат.

Ганимар посмотрел на него и спокойно сказал:

— Я здесь в отпуске и не имею права вмешиваться…

— Никто этого не узнает. Что бы ни случилось, я обязуюсь хранить молчание. Слушайте: довольно вам трех тысяч франков?

— Хорошо. Только разве можно ручаться за что-нибудь с этим негодяем Люпеном! В его распоряжении, наверное, целая шайка… Уверены ли вы в своих слугах?

— Как вам сказать…

— В таком случае, не будем на них рассчитывать. Я сейчас предупрежу телеграммой двух своих помощников… А теперь уходите, чтобы нас не видели вместе. До завтра, к девяти часам.

За десять минут до назначенного часа барон отпустил своих слуг. Они жили во флигеле, выходящем на дорогу в конце замка. Оставшись один, он осторожно открыл двери и через минуту услышал шум приближающихся шагов.

Ганимар представил своих двух помощников и попросил дать некоторые объяснения. Ознакомившись с расположением замка, он закрыл и забаррикадировал все входы в залы, которым угрожала опасность. Он осмотрел стены, приподнял ковры и наконец поместил своих агентов в центральной галерее.

— Будьте внимательны! При малейшем движении откройте окна во двор и зовите меня. Обратите внимание на сторону, обращенную к реке. Десять метров крутого обрыва не испугают таких господ, как они.

Он запер двери, взял ключи и сказал барону:

— А теперь — на наш пост!

На ночь он выбрал для себя комнату с двумя дверями, служившую раньше сторожкой. Одно окно ее выходило на мост, а другое — во двор. В одном углу находилось углубление, напоминавшее отверстие колодца.

— Вы сказали, барон, что это единственный выход из замка в подземелье, по рассказам, уже давно закрытый?

— Да.

— Значит, если не существует другого хода, мы можем быть совершенно спокойны.

Он поставил в ряд три стула, улегся на них поудобнее и, вздохнув, закурил трубку.

— Да, барон, очень велико у меня желание накопить побольше денег на домик, где я собираюсь провести мои последние дни, если я согласился на такое пустое дело. Я расскажу потом эту историю Люпену, и он будет покатываться со смеху.

Барон не смеялся. Он со страхом прислушивался к малейшему шуму. Одиннадцать часов, двенадцать, наконец пробил час.

Вдруг он схватил руку Ганимара, который сразу вскочил.

— Вы слышите?

— Очень хорошо, это рожок автомобиля. Спокойной ночи!

IV. Самые большие предосторожности иногда ни к чему не ведут

Эта была единственная тревога. Ганимар спокойно заснул, и барон ничего не слышал, кроме его звучного и равномерного храпа.

На рассвете они вышли из своей каморки. Полная тишина, тишина раннего утра на берегу реки царила в замке. Довольный, сияющий от радости Кагорн и неизменно спокойный Ганимар поднялись по лестнице. Все тихо. Ничего подозрительного. Ганимар взял ключи и пошел в галерею.

Согнувшись, со спущенными руками его помощники спали на двух стульях.

— Черт возьми! — проворчал инспектор.

В ту же минуту барон воскликнул:

— Картины!.. Буфет!..

Он произносил несвязные слова, задыхался и протягивал руки к пустым местам, к обнаженным стенам, где торчали крюки и болтались ненужные теперь веревки.

Исчез Ватто, сняты Рубенсы, сорваны гобелены и витрины с драгоценностями опустели!

В отчаянии барон бегал по зале и вслух вспоминал цены, которые заплатил за свои сокровища. Можно было подумать, что это человек совершенно разоренный, которому, кроме пули в лоб, ничего не оставалось.

Если что-нибудь и могло еще его утешить, это было только изумление самого Ганимара. Он осматривал окна: они были закрыты. Замки у дверей не тронуты. Порядок был полный. Все, по-видимому, исполнено по заранее обдуманному плану.

Ганимар бросился к двум своим агентам и начал их трясти. Они не просыпались. Тогда он посмотрел на них с большим вниманием и заметил, что они спали сном, не похожим на естественный. Их усыпили!

Но кто же?

Да он, конечно!.. Или его шайка, под его управлением. Это его манера. След его виден во всем.

— Я даже думаю, барон, что он нарочно позволил мне арестовать себя в Америке!

— Что же? Я должен, значит, отказаться от своих картин, от всего? Но ведь он украл перлы моей коллекции! Я бы отдал много, чтобы только вернуть их. Если с ним ничего не могут сделать, пусть он сам назначит свою цену.