Необычайные приключения Арсена Люпена - Леблан Морис. Страница 47

— Да? И что же?

— Старая кормилица Люпена.

— Виктория?

— Она тут с той поры, как госпожа Спармиенту изображает вдову. Это кухарка.

— Ого! — воскликнул г-н Дюдуи. — Поздравляю вас, Ганимар!

— Но у меня для вас, шеф, есть еще подарочек!

— Что вы имеете в виду, Ганимар? — вздрогнул г-н Дюдуи.

— Как вы думаете, шеф, стал бы я беспокоить вас в такую позднюю пору, если бы речь шла лишь об этой дичи? Соня и Виктория. Фи! Они бы подождали.

— Значит? — выдохнул г-н Дюдуи, наконец-то понявший причину волнения главного инспектора.

— Значит, вы, шеф, уже догадались!

— Он здесь?

— Здесь.

— Скрывается?

— Вовсе нет, просто замаскировался. Это слуга.

На сей раз г-н Дюдуи не произнес ни слова, не сделал ни единого жеста. Он был поражен отчаянностью Люпена.

— Святая Троица умножилась четвертой ипостасью, — ухмыльнулся Ганимар. — Эдит Лебединая Шея могла наделать ошибок. Необходимо было присутствие главаря, и у него хватило наглости вернуться. Три недели он присутствовал при том, как я веду расследование, и спокойно наблюдал за моими успехами.

— Вы его узнали?

— Люпена невозможно узнать. Он так умеет гримироваться и перевоплощаться, что становится неузнаваем. А потом, я был так далек от подобной мысли. Но сегодня вечером, следя за Соней на темной лестнице, я услыхал, как Виктория назвала слугу «малыш». Меня тут же осенило: ведь она всегда звала его так. Все встало на свои места.

От близости противника, которого они столько раз преследовали, но всякий раз упускали, г-на Дюдуи охватило возбуждение.

— На этот раз он попался, попался, — хрипло выдавил он. — И теперь уж не ускользнет.

— Да, шеф, ни он, ни обе дамы.

— Где они?

— Соня и Виктория на третьем этаже, Люпен на четвертом.

— А не через окна ли этих комнат были вынесены гобелены? — с внезапной тревогой поинтересовался г-н Дюдуи.

— Через них.

— Но в таком случае Люпен тоже может бежать этим путем, поскольку окна выходят на улицу Дюфренуа.

— Конечно, может, шеф, но я уже принял меры. Как только вы приехали, я послал четырех наших людей на улицу Дюфренуа под окна, четко приказав: если кто-то покажется в окне и будет ясно, что он намерен спуститься, — стрелять. Первый выстрел холостой, второй — боевой.

— Да, Ганимар, вы все предусмотрели. Ну что ж, подождем и утром…

— Ждать, шеф? Иметь возможность схватить этого прохвоста и обращать внимание на правила, на час, когда дозволено входить в дом, и прочие глупости! А ну как он за это время уйдет, не попрощавшись с нами? Ну как сыграет с нами одну из своих люпеновских штучек? Нет, нет, отнесемся к делу серьезно. Он попался, так что давайте прямо сейчас пойдем наверх.

И возбужденный, дрожащий от нетерпения Ганимар выскочил из дому, перебежал через сад и привел шестерых полицейских.

— Все готово, шеф! Я велел передать на улицу Дюфренуа, чтобы там вытащили револьверы и держали окна под прицелом. Идемте.

Беготня, приход полицейских — все это было довольно шумно и не могло не привлечь внимания обитателей особняка. Г-н Дюдуи понял, что делать нечего, и кивнул:

— Идемте.

Операция проходила в стремительном темпе. Восемь человек, вооруженные браунингами, без особых предосторожностей поднялись по лестнице, торопясь захватить Люпена, пока он еще не успел организовать сопротивление.

— Открывайте! — крикнул Ганимар, бросаясь на дверь комнаты, которую занимала г-жа Спармиенту.

Одним ударом плеча он вышиб дверь.

В комнате никого не было, у Виктории — тоже.

— Они наверху! — крикнул Ганимар. — Ушли в мансарду к Люпену. Осторожней.

Вся восьмерка взлетела на четвертый этаж. К своему величайшему удивлению, Ганимар обнаружил дверь мансарды распахнутой, а саму мансарду пустой. В остальных комнатах тоже не было ни души.

— Проклятье! — выругался он. — Куда они подевались?

Но тут его позвал шеф. Г-н Дюдуи, успевший спуститься на третий этаж, заметил, что одно окно не заперто, а просто прикрыто.

— Видите, — сказал он Ганимару, — они воспользовались тем же путем, что и при краже гобеленов. Я же вам говорил… Улица Дюфренуа…

— Но их бы подстрелили, — возразил корчившийся от ярости Ганимар. — На улице наши люди.

— Они сбежали раньше, чем вы поставили там людей.

— Шеф, но когда я вам звонил, все трое сидели по своим комнатам!

— Они сбежали, когда вы ожидали меня у входа в сад.

— Но почему? Почему? Ведь у них не было никакой причины удрать сегодня, а не, скажем, завтра или на следующей неделе, после получения всех денег по страховке.

Однако причина была, и Ганимар убедился в этом, когда обнаружил на столе адресованное ему письмо, распечатал его и прочел. Оно было написано наподобие рекомендации, какую дают при расчете слуге, когда им довольны.

«Я, нижеподписавшийся, Арсен Люпен, вор-джентльмен, экс-полковник, экс-лакей, экс-мертвец, настоящим заверяю, что предъявитель сего Ганимар проявил во время пребывания в этом особняке весьма замечательные способности. Выказав примерное поведение, самоотверженность и внимательность, он без всякой помощи со стороны частично расстроил мои планы и спас страховым компаниям четыреста пятьдесят тысяч франков. Приношу ему свои поздравления и прошу великодушно извинить меня за то, что я не предупредил его, что телефон, стоящий внизу, соединен с телефоном в комнате Сони Кришнофф; таким образом, позвонив г-ну начальнику уголовной полиции, он тем самым позвонил мне, дав знать, что необходимо немедленно убираться. Простительный этот промах ни в коей мере не может опорочить его великолепные профессиональные качества и снизить значительность его победы.

В связи со всем вышеизложенным прошу его принять уверения в глубочайшем моем восхищении и самой искренней симпатии.

Арсен Люпен».

ЖЕНИТЬБА АРСЕНА ЛЮПЕНА

«Господин Арсен Люпен имеет честь пригласить Вас присутствовать при его бракосочетании с мадемуазель Анжеликой де Сарзо-Вандом, принцессой де Бурбон-Конде, и принять участие в венчании, которое состоится в церкви Св. Клотильды».

«Герцог де Сарзо-Вандом имеет честь пригласить Вас присутствовать при бракосочетании его дочери Анжелики, принцессы де Бурбон-Конде, с господином Арсеном Люпеном и…»

Герцог Жан де Сарзо-Вандом в десятый уже, наверно, раз перечитывал приглашения, которые держал в дрожащей руке. Он задыхался, его побледневшее от гнева лицо подергивалось.

— Взгляните! — произнес он, протягивая дочери оба приглашения. — Вот что получили все наши друзья! Со вчерашнего дня эта мерзость гуляет по Парижу. И что же вы думаете, Анжелика, о таком позоре? Что бы сказала ваша несчастная матушка, доживи она до этого дня!

Анжелика была высока, худа, костиста и суха, как ее отец. Тридцати трех лет от роду, она носила черные шерстяные платья, была робка, бесцветна; голова ее казалась несоразмерно маленькой, сдавленной справа и слева, и лишь массивный нос являл собою как бы протест против подобной ограниченности. И тем не менее ее нельзя было бы назвать уродливой — настолько прекрасны, кротки и серьезны были ее глаза, исполненные какого-то печального благородства, глаза, которые, однажды увидев, невозможно забыть.

Услышав от отца о нанесенном ей оскорблении, она сперва покраснела от стыда. Но, хотя отец был с нею суров, несправедлив и деспотичен, она его нежно любила и потому сказала:

— Папа, я думаю, это просто шутка. Не стоит придавать ей значения.

— Шутка? В свете только и говорят о ней! Сегодня утром десяток газет опубликовали это гнусное письмо, сопроводив его издевательскими комментариями! Там поминается наша генеалогия, наши славные предки. Газеты делают вид, будто принимают его всерьез.

— И все равно никому же не придет в голову поверить…

— Разумеется, никому. И тем не менее мы стали притчей во языцех.

— Завтра же все об этом забудут.

— Завтра, дочь моя, будут помнить, что имя Анжелики де Сарзо-Вандом поминалось в связи с какой-то историей. Ах, знать бы мне, кто этот негодяй, позволивший себе…