Остров тридцати гробов - Леблан Морис. Страница 36

— Браво! — воскликнул Ворский, рукоплеща удачному выпаду.

Казалось, он наблюдал за дуэлью как любитель, с подчеркнутой непредвзятостью дилетанта, который оценивает удары и желает, прежде всего, чтобы победил сильнейший. А между тем один из его сыновей был осужден на смерть.

Рядом стояли двое его сообщников с одинаково грубыми лицами и остроконечными черепами, их толстые носы были оседланы очками. Один из них отличался неимоверной худобой, другой тоже был тощ, но с весьма и весьма круглым брюшком. Они не рукоплескали, а равнодушно или даже несколько враждебно наблюдали за разыгрывающимся перед ними спектаклем.

— Превосходно! — похвалил Ворский. — Что за ответный удар! Вы, я смотрю, ребята не промах, даже не знаю, кому присудить пальму первенства.

Он кружил около соперников, подбадривая их хриплым голосом, в котором Вероника, припомнив кое-какие сцены из своего прошлого, почувствовала влияние спиртного. Но, несмотря ни на что, несчастная пыталась простереть к нему свои привязанные руки и стонала из-под кляпа:

— Пощади! Пощади! Я больше не могу… Да сжалься же!

Вероника больше была не в состоянии выносить эту муку. Сердце ее билось столь неистово, что она совершенно измучилась и уже теряла сознание, когда на арене произошло нечто, вернувшее молодую женщину к жизни. Один из мальчиков после очередной яростной сшибки вдруг отскочил и стер с правого запястья несколько капель крови; Веронике показалось, что в руках у него она заметила маленький платочек с синей каемкой, который был у ее сына.

Ею овладела мгновенная и необоримая уверенность. Мальчик — более худощавый и гибкий — был изящнее другого, в его движениях было больше гармонии.

— Это Франсуа, — прошептала она. — Да, да, это он… Это ведь ты, правда, милый? Я тебя узнала… Тот, другой, груб и неповоротлив… Ах, Франсуа, любимый мой Франсуа!

И верно, хотя оба мальчика бились с одинаковым ожесточением, этот вкладывал в свои движения меньше дикого неистовства и слепой запальчивости. Казалось, он, скорее, старался ранить соперника, а не убить, и все его атаки были направлены на то, чтобы уберечь себя от гибели. Вероника встревожилась и принялась лепетать, словно он мог ее услышать:

— Не церемонься с ним, милый! Он же чудовище, как и его отец… Ах, Господи, если ты станешь проявлять благородство, ты погиб! Франсуа, Франсуа, осторожнее!

Над головою того, кого Вероника считала своим сыном, сверкнул кинжал, и, не обращая внимания на кляп, она вскрикнула, чтобы его предупредить. Когда Франсуа уклонился от удара, она решила, что возглас ее достиг его ушей, и принялась машинально давать ему советы:

— Отдохни… Переведи дух… Главное, не теряй его из виду — он что-то задумал… Сейчас бросится… Он атакует! Ах, милый, еще немного, и он ранил бы тебя в шею! Остерегайся его, этот злодей не побрезгует никакой уловкой.

Но несчастная мать чувствовала, хоть и не хотела себе в этом признаваться, что тот, кого она называла своим сыном, начинает слабеть. Некоторые признаки указывали, что ему все труднее становится сопротивляться, тогда как другой, напротив, сражался все с большим пылом и ожесточением. Франсуа отступал. Он дошел уже до края арены.

— Эй, парень, уж не собираешься ли ты навострить лыжи? — принялся зубоскалить Ворский. — Давай, давай, нечего… Вспомни об условиях.

Мальчик с новой силой устремился вперед, так что его противник вынужден был отступить. Ворский захлопал в ладоши, а Вероника все шептала:

— Он рискует жизнью из-за меня. Этот негодяй, должно быть, сказал ему: «Судьба матери в твоих руках. Если ты победишь, она спасена». И он поклялся победить. Он знает, что я на него смотрю, чувствует, что я близко. Он слышит меня. Да благословит тебя Господь, мой милый.

Дуэль подходила к концу. Вероника дрожала, обессилев от переживаний и резкой смены надежды и ужаса. Вот ее сын снова отступил, потом опять бросился вперед. Бойцы сцепились, но он вдруг потерял равновесие и упал навзничь, причем так, что правая рука оказалась под ним.

Противник тотчас ринулся вперед, наступил ему коленом на грудь и занес руку. Сверкнул кинжал.

— На помощь! На помощь! — попыталась крикнуть сквозь кляп Вероника.

Она выпрямилась, не обращая внимания на впившиеся в тело веревки. Со лба, который она рассадила о решетку, сочилась кровь, женщина чувствовала, что сейчас умрет вместе с сыном. Ворский приблизился с неумолимым видом и замер.

Прошло двадцать секунд, тридцать. Вытянув левую руку, Франсуа сдерживал руку соперника. Но тот давил все сильнее и сильнее, лезвие кинжала опускалось, его острие было уже в нескольких сантиметрах от шеи.

Ворский наклонился. Он находился за спиной у Райнхольда, так что не был виден ни одному из противников, и смотрел с таким пристальным вниманием, словно собирался вот-вот вмешаться. Но чью сторону он хотел принять? Неужели он намеревался спасти Франсуа?

Вероника затаила дыхание, глаза ее расширились, ей казалось, что она вот-вот умрет.

Острие кинжала коснулось шеи и укололо, но, по-видимому, лишь слегка, потому что Франсуа продолжал удерживать руку противника.

Ворский наклонился ниже. Он навис над соперниками и не спускал глаз со смертоносного острия. Внезапно он выхватил из кармана перочинный нож, открыл его и замер. Прошло несколько секунд. Кинжал медленно опускался. И вдруг Ворский полоснул Райнхольда ножом по плечу.

Мальчик вскрикнул от боли. Он ослабил хватку, и в тот же миг Франсуа, выпростав из-под себя руку, перешел в наступление: он привстал и, не замечая Ворского, не понимая толком, что происходит, в инстинктивном порыве человека, который только что избежал смерти и стремится отомстить обидчику, изо всех сил ударил в лицо Райнхольда, который упал как подкошенный.

Все это длилось не более десяти секунд. Но развязка оказалась столь неожиданной и так потрясла Веронику, что бедняжка, ничего уже не понимая, не зная, радоваться ей или терзаться, и, по-видимому, полагая, что она ошиблась и Франсуа погиб от руки Ворского, внезапно осела на пол и лишилась чувств.

Время шло, и Вероника понемногу стала приходить в себя. Услышав, что часы пробили четыре, она прошептала:

— Вот уже два часа, как Франсуа погиб. Да, убит именно он.

Она не сомневалась в исходе дуэли. Ворский ни за что не позволил бы Франсуа одержать верх над своим сыном. Выходит, она желала поражения собственному ребенку и молилась за чудовище!

— Франсуа мертв, — повторила она. — Его убил Ворский.

В этот миг дверь отворилась, и послышался голос Ворского. Неуверенным шагом он вошел в комнату.

— Тысяча извинений, сударыня моя, но, кажется, Ворский немного соснул. Это все вина вашего папочки, Вероника! Он держал у себя в погребе это проклятое сомюрское, которое Конрад и Отто нашли, и в результате я несколько захмелел. Но не плачьте, мы наверстаем упущенное. К тому же к полночи все должно быть улажено. Итак…

Подойдя к Веронике, он воскликнул:

— Как! Этот мошенник Ворский оставил вас здесь связанной? Что за негодяй! И как вам, должно быть, неудобно! Черт возьми, до чего же вы бледны! Вы, случаем, не померли? Нет, вы не должны были сыграть с нами такую шутку!

Он схватил Веронику за руку, но она тут же ее отдернула.

— Вот и прекрасно! Вы все еще ненавидите бедняжку Ворского. Значит, все в порядке, силы у вас еще есть. Вам хватит их до конца, Вероника.

Внезапно Ворский насторожился.

— Что такое? Кто это там меня зовет? Это ты, Отто? Поднимайся сюда. Ну, Отто, что новенького? Ты же знаешь, я спал. Это подлое сомюрское…

Отто, один из сообщников Ворского, буквально влетел в комнату. Это был тот самый мужчина с толстым до странности брюхом.

— Что новенького, говорите? — воскликнул он. — А вот что: я кого-то видел на острове.

Ворский расхохотался:

— Да ты под мухой, Отто. Это подлое сомюрское…

— Нет, не под мухой. Я видел… И Конрад тоже.

— Ах, так Конрад тоже видел? — уже серьезнее заговорил Ворский. — И кого же вы видели?