Полая игла - Леблан Морис. Страница 38

Наступило молчание. Ботреле наблюдал за Раймондой. Она, не говоря ни слова, лишь смотрела на Люпена, и в ее взгляде читалась страсть, обожание и что-то еще такое неуловимое, какая-то тревога и даже легкая грусть. Но вот он взглянул на нее, и она ему нежно улыбнулась. Руки их встретились над столом.

— Ну, что скажешь о моей квартирке, Ботреле? — поинтересовался Люпен. — Правда, впечатляет? Не скажу, что тут есть все современные удобства… но однако же некоторые удовлетворялись и этим… и не из самых последних… Посмотри, вон там отметились несколько бывших хозяев Иглы… Они за честь посчитали увековечить здесь свое присутствие.

На одной из стен одно под другим были выгравированы имена:

«Цезарь; Карл Великий; Ролл; Вильгельм Завоеватель; Ричард, король Англии; Людовик Одиннадцатый; Франциск Первый; Генрих Четвертый; Людовик Четырнадцатый; Арсен Люпен».

— Кто еще запишется тут? — погрустнел Люпен. — Увы! Список окончен. От Цезаря к Люпену, и все. Скоро здесь появятся толпы любопытных, пришедших поглазеть на странную цитадель. А ведь, не будь Люпена, никто бы так и не узнал о ее существовании! Ах, Ботреле, в тот день, когда моя нога ступила на эти заброшенные камни, какой гордостью наполнилась моя душа! Найти утерянный секрет, стать его обладателем, притом единственным обладателем! Унаследовать такое состояние! После стольких королей самому поселиться в Игле!

Однако супруга прервала этот монолог. Она казалась встревоженной.

— Какой-то шум… шум снизу… слышите?!

— Всего лишь плеск воды, — отвечал Люпен.

— Нет-нет… это не волны шумят, их плеск я знаю… что-то другое…

— Да что там может быть, дорогая, — улыбнулся Люпен. — Кроме Ботреле, я никого не приглашал.

Он обернулся к слуге:

— Шароле, ты закрыл за господином Ботреле двери лестниц?

— Да, на засовы.

Люпен поднялся:

— Полноте, Раймонда, не дрожите… О, вы так побледнели!

Склонившись, он что-то шепнул ей, затем шепотом отдал приказание слуге и, отодвинув портьеру, выпустил обоих.

Шум внизу становился все явственнее. Через равные промежутки времени повторялись глухие удары. Ботреле подумал:

«Ганимар, потеряв терпение, принялся выбивать двери».

Но Люпен оставался спокоен и, как бы все еще ничего не слыша, продолжал:

— Вот, например, когда я попал сюда, Игла полностью пришла в упадок. Ясно было, что уже целый век сюда никто не входил, ведь со времен Людовика Шестнадцатого и Революции секрет был утерян! Туннель был почти полностью разрушен. Лестницы рассыпались. Внутрь попадала вода. Мне пришлось все укреплять, восстанавливать, ремонтировать.

— Здесь было пусто, когда вы пришли? — не удержался от вопроса Ботреле.

— Практически да. Видимо, короли не использовали Иглу, как сделал я, в качестве хранилища.

— Значит, это было укрытие?

— Несомненно, во времена набегов, да и в гражданские войны. Но основное назначение… как бы это сказать… Игла служила сейфом французских королей.

Удары все приближались, становились чаще. Как видно, Ганимар, пробив первую дверь, набросился на вторую.

Внезапно наступившую тишину сменили новые удары, звучавшие совсем близко. Наверно, бьются в третью дверь. Теперь их оставалось всего две.

Взглянув в окно, Ботреле заметил кружившие вокруг Иглы лодки, а немного поодаль, подобно большой рыбе, плавал миноносец.

— Ну и грохот! — рассердился Люпен. — Невозможно говорить! Хочешь, поднимемся, осмотрим Иглу?

Они перешли на верхний этаж, в начале которого тоже была дверь. Люпен закрыл и ее.

— Моя картинная галерея.

На стенах были развешаны полотна самых знаменитых художников. Ботреле прочитал подписи: «Мадонна со святым агнцем» Рафаэля, «Портрет Лукреции Феды» Андреа дель Сарто, «Саломея» Тициана, «Мадонна со святыми» Боттичелли, картины Тинторетто, Карпаччо, Рембрандта, Веласкеса.

— Чудесные копии, — похвалил он.

Люпен удивленно воззрился на молодого человека:

— Что? Копии? В своем ли ты уме? Копии, дорогой мой, остались в Мадриде, во Флоренции, Венеции, в Мюнхене и Амстердаме!

— А это?

— Подлинники, собранные терпеливо всеми европейскими музеями, а я их честно заменил превосходно выполненными копиями.

— Но ведь не сегодня завтра…

— Не сегодня завтра хватятся их? Пожалуйста! На каждом из полотен с обратной стороны холста имеется моя подпись — пусть все узнают, что именно я дал стране подлинные шедевры. В конце концов я лишь повторил то, что сделал Наполеон в Италии… А вот, смотри-ка, Ботреле, четыре Рубенса графа де Жевра…

Из глубины Иглы удары шли теперь уже сплошной чередой.

— Это становится невыносимым! — заявил Люпен. — Поднимемся выше.

Еще одна лестница. Еще одна дверь.

— Зал гобеленов, — объявил Люпен.

Но гобелены не были развешаны на стенах. Они лежали скатанные, перевязанные веревками с номерами и перемежались рулонами старинных тканей. Их-то и развернул Люпен, и взору Ботреле предстали великолепная парча, восхитительный бархат, тонкие, пастельного цвета шелка, ризы, вышитые золотом и серебром…

Они все поднимались вверх, и Ботреле оказывался то на выставке часов и маятников, то в библиотеке (о, чудеснейшие переплеты, бесценные редкие тома, единственные экземпляры книг, похищенные из крупнейших библиотек мира), то в зале кружев, то безделушек.

И с каждым разом комнаты становились все меньше и меньше. А звуки ударов отдалялись от них. Ганимар отстал.

— Последний, — предупредил Люпен. — Зал сокровищ.

Комната эта резко отличалась от остальных. Тоже округлой формы, но с очень высоким коническим потолком, она располагалась в самой верхней части Иглы, в каких-нибудь пятнадцати — двадцати метрах от вершины.

Со стороны скалы — глухая стена, но в части, обращенной к морю, куда не мог достать ничей любопытный взгляд, — два застекленных окна открывались навстречу солнечному свету. Под ногами — паркет из редких древесных пород с концентрическим рисунком. У стен — витрины, над ними — несколько картин.

— Здесь собраны жемчужины моей коллекции, — пояснил Люпен. — Все, что ты видел до сих пор, предназначалось на продажу. Одни предметы уходят, появляются другие. Такова жизнь. Тогда как в этой святая святых каждая вещь — реликвия. Только самое избранное, ценнейшее, лучшее из лучших. Посмотри на эти вещи, Ботреле, тут и халдейские амулеты, и египетские колье, кельтские браслеты, арабские цепочки… Взгляни на эти статуэтки, Ботреле, на греческую Венеру, каринфского Аполлона. А вот и Танагра! Все подлинники собраны здесь. Нигде в мире не осталось от них ничего, кроме копий. Ах какое наслаждение сознавать это! Помнишь, на юге орудовала банда расхитителей церквей во главе с неким Томасом, кстати сказать, моим человеком, и вот здесь оказалась амбазакская церковная рака, настоящая, Ботреле! Помнишь, какой скандал вышел в Лувре, когда узнали, что одна из тиар — подделка, выполненная нашим современником, и, пожалуйста, полюбуйтесь: тиара Саитафарнеса, самая настоящая, Ботреле! Гляди, гляди хорошенько, Ботреле! А вот и жемчужина из жемчужин, высочайший шедевр, божественная Джоконда да Винчи, и она настоящая! На колени, Ботреле, пред тобой самая женственная из женщин!

Наступило долгое молчание. Удары, идущие снизу, все приближались. Лишь две или три двери отделяли их от Ганимара.

Под ними, в море, чернела спина миноносца, сновали лодки. Молодой человек спросил:

— А где же все-таки сокровище?

— А, вот что ты хочешь узнать, малыш! Все эти шедевры, выполненные человеческими руками, тебя не интересуют? Их тебе мало, надо еще лицезреть сокровище? Ты такой же, как вся эта чернь! Ладно, гляди.

Он звонко топнул ногой, и один из кругов на паркете отскочил, распахнувшись, как крышка шкатулки, открывая нечто вроде круглого погреба, прорубленного в камне. Погреб был пуст. Отойдя на несколько шагов, Люпен снова топнул. Появился второй погреб, тоже пустой. И так он топал еще три раза. Все три открывшиеся погреба не содержали ничего.