Беркут (СИ) - Горъ Василий. Страница 47

— Конченная сука, подарившая мне жизнь, из Ковригиных. В настоящее время этот род считается пятым по влиятельности и седьмым по богатству родом страны. Двадцать восемь лет тому назад чувствовал себя не хуже. И в один прекрасный день не дал уничтожить наш. В межродовой войне, объявленной Ртищевыми. Само собой, помог не из альтруизма, а для того, чтобы подмять под себя моих родичей. Как бы там ни было, мои выжили, дед как-то умудрился сохранить условную независимость, наобещал тогдашнему главе Ковригиных всякого-разного и через год с небольшим женил папу на одной из самых эгоистичных, бессердечных, бесчестных и лживых баб в Империи. Папа тоже чувствовал себя обязанным, так как во время последнего боестолкновения с Ртищевыми получил очень тяжелые ранения и оклемался только потому, что Ковригины, очень вовремя появившиеся на месте схватки, не дали его добить. Его молодая жена, как я уже говорила, считала себя Императрицей и не хотела выходить замуж за «быдло», но не посмела ослушаться прямого приказа деда. Вы не поверите, но беременела, как выяснилось на днях, тоже по его приказам. А злость срывала на муже и на нас. И постепенно дурела от безнаказанности. Ведь папу с дедом связывали по рукам и ногам не только клятвы, но и все усиливающаяся зависимость нашего рода от рода ее родителей…

После этих слов Света сделала небольшую паузу, собралась с мыслями и тяжело вздохнула:

— Творила практически все, что хотела… до пятого числа. А в мой день рождения оскорбила меня снова и нарвалась — я сломала ей челюсть, заявила, что больше не считаю ее матерью, пообещала, что на следующее оскорбление отвечу вызовом на дуэль по крайним правилам, и сильно обидела отца. Как вы и предсказывали, он меня понял и простил. Кроме того, первый раз в жизни нарушил Слово, то есть, вернул жену ее родителям, подал на развод и послал по известному адресу сначала деда, а затем тестя. Давить на него начали все того же пятого числа. А зря: он, как вы и говорили, уперся. И сходу дал понять, что не прогнется: довольно неприятным способом: вломился в покои пока еще жены сначала в поместье ее родителей, нашел артефактные драгоценности, которые когда-то сделал для меня, и заявил тестю, что она их у меня либо крала, либо отнимала. Числа с девятого-десятого стало совсем плохо: обозлившиеся Ковригины и вынужденно примкнувший к ним дед начали давить папу, что называется, по всем фронтам. И допрыгались: об этой необъявленной войне узнал кто-то из Воронецких. И психанул — вызвал к себе великовозрастных ублюдков и предупредил, что если они не уймутся и вынудят папу сорвать выполнение госзаказа, то отправятся на каторгу…

— Унялись? — мрачно спросила Оля.

— Только для вида… — вздохнула Уфимцева. — Поэтому в деловых вопросах не гадят. Зато в мелочах — сплошь и рядом. К примеру, каким-то образом запугали жену моего старшего брата, и она почти каждый день устраивает истерики, уговаривая его не ездить к нам, разорвать отношения с клятвопреступником и подумать о сыне. Как ни странно, самое неприятное не это: разобравшись в сути происходящего и увидев всю картину со стороны, я почувствовала себя крайне некомфортно. Ведь, окажись на месте папы я, нарушила бы Слово в тот момент, когда эта сука первый раз подняла руку на Яшу. Или вырвала бы ей грязный язык при первом же попытке оскорбить моего ребенка. А отец этого не делал двадцать с лишним лет. И… здорово упал в моих глазах. Что травит душу уже который день…

Это признание напрочь испортило мне настроение. А Света и не думала замолкать:

— Нет, любовь к нему никуда не делась. И благодарность за все, что он для меня сделал — тоже. Но на краю сознания стала мелькать предательская мыслишка: любой его подарок, любая нечаянная ласка и любая улыбка могли быть компенсациями за бездействие и трусливое молчание!

Я добросовестно покрутил в голове эту мысль и нехотя признал, что в ней что-то есть. Потом краем глаза заметил «странное» движение головы, не сразу, но допер, что девчонка неосознанно потянулась ко мне, сообразил, что она балансирует на грани нервного срыва, и запустил пальцы в волосы на ее затылке. Мелкая качнулась навстречу, видимо, безмолвно благодаря, и плавно съехала на чуть менее болезненную тему:

— И теперь я начала смотреть на все и вся через новую призму. Заметила в некоторых поступках братьев малодушие и страшно разочаровалась. Еще раз проанализировала поведение одногруппников с ухажерами и убедилась в том, что мое решение разорвать с ними отношения было верным. И поняла, почему полюбила вашу семью. Кстати, о любви: позавчера днем нашла возможность посидеть с Пашей в «Приюте усталого гурмана». В общем и целом, парень мне понравился — он цельный, спокойный, по моим ощущениям, надежный и ценит людей не за родовитость, влиятельность и богатство, а за поступки. Но любая попытка представить себя с ним упирается в одно и то же препятствие: он — городской. А значит, не захочет вкладываться в развитие Дара так уперто, как это делаем мы, не станет мотаться с нами в Пятно и, как мне кажется, не сможет гореть каким-нибудь нашим увлечением. И это, вне всякого сомнения, быстро убьет наши отношения. Ведь мы будем стремиться к разным целям, а это будет расширять любые, даже самые мелкие трещинки в монолите нашего начального взаимного интереса. А без этих самых трещинок не обойдется — как только Паша решит, что я — его девушка, попробует запретить мне походы в Пятно. Чтобы я там ненароком не погибла или не отдалась тебе, Игнат. Потом постарается оторвать меня от всей вашей семьи, дабы уменьшить количество соблазнов. А когда я откажусь, наверняка повысит голос. И, превратив себя в идейного последователя твари, гнобившей меня с раннего детства, уничтожит все теплые чувства. В общем, из кафешки я ушла в расстроенных чувствах и до сегодняшнего утра рвала себе душу. А тут, у вас, мне полегчало…

— Это ведь не все, верно? — внезапно спросила Иришка, анализировавшая все, что можно и нельзя.

— Не все… — покладисто согласилась мелкая. — Я смотрела через новую призму и на вас. Но вы не меняетесь, а в вашем отношении ко мне и друг другу нет ничего неприятного. Поэтому-то я, вывернув душу наизнанку, и чувствую не обычную подавленность, а облегчение.

После этих слов Уфимская предложила сбегать и окунуться в Большую Купель. Мы, конечно же, согласились. И уже через минуту влетели в ночное море. Пока остывали, Света немного пострадала из-за того, что до сих пор не испытала наши подарки. А на обратном пути вдруг вспомнила о моих бывших:

— Да, чуть не забыла: я на днях болтала с подружками из родового поместья обо всем на свете и «случайно» узнала, что мой племяш души не чает в несостоявшейся невесте — что дико радует его родителей — и что ее подружка прижилась в семье одной из моих тетушек и, вроде как, успела заслужить премию. Впрочем, конфликт между моим отцом и дедом по определению не мог им навредить, ибо лежит в другой плоскости бытия.

— Спасибо, Свет! — благодарно улыбнулся я, ввалился в лифт следом за ней

и ткнул в сенсор второго этажа. Потом пробежался до парилки, упал на свою полку и превратился в слух. Но Уфимцева села рядом с Иришкой, вцепилась в ее руку, ушла в себя и вскоре начала бездумно перебирать пальцы. «В реальность» вернулась нескоро. Зато довольной:

— Все, меня отпустило. Кажется, полностью. А в голове такая ясность, что проблема с Пашей решилась сама собой.

— И как именно? — полюбопытствовала Оля.

— Терять голову и пускаться во все тяжкие расхотелось: да, Максаков — парень достойный, но для меня мягковат; личное развитие важнее, чем месяц-другой счастья; нынешние отношения в нашей компании стоят того, чтобы их сохранить. Так что в следующую встречу я поделюсь с Пашей всеми своими соображениями и предложу продолжить дружить. Заодно посмотрю, умеет ли он отказываться от целей, добиваться которых нецелесообразно.