Полный цикл жизни (СИ) - Эриксон Эрик. Страница 13

Поэтому игра – отличный пример того, как каждая основная тенденция эпигенетического развития расширяется и эволюционирует на протяжении всей жизни. Ибо ритуализирующая сила игры – это инфантильная форма человеческой способности справляться с полученным опытом, создавая модель ситуаций, и овладевать реальностью через эксперимент и планирование. В ответственные моменты, связанными с работой, взрослый также «играет» со своим прошлым опытом и ожидаемыми целями, начиная с того вида деятельности, осуществляемой в аутосфере, которую мы называем мышлением. Но и помимо этого, моделируя ситуацию не только в форме откровенно воображаемой (в «пьесах» или в литературе), но и в лаборатории и на чертежной доске, мы творчески представляем свое будущее, имея за спиной скорректированное и признанное другими прошлое, мы освобождаемся от неудач и крепим свою надежду. Но для этого необходимо научиться пользоваться теми материалами – будь то игрушки или формы мышления, естественные материалы или технические изобретения, – которые предоставлены нам в данных культурных, научных, технологических обстоятельствах данного момента истории.

Таким образом, эпигенез с убедительностью демонстрирует, что работа и игра в нашей жизни не взаимоисключают друг друга. В играх маленького ребенка присутствует элемент серьезности, а некоторый зрелый элемент игры не мешает, но придает работе по-настоящему серьезный характер. Но, с другой стороны, это означает, что взрослый мир обладает достаточной властью для того, чтобы одновременно использовать игривость и способность планировать в самых разрушительных целях; азарт игры может принять гигантские масштабы, а «вести свою игру» может означать «вносить хаос в игры других».

Все темы, которые мы обсудили, коснувшись возраста игры – инициативность, блокируемая чувством вины; фантазии, материализующиеся в мире игрушек, игровое пространство, разделяемое в психосоциальном смысле; сага об Эдипе, – все эти темы напоминают нам еще об одной, самой личной сценической площадке – о снах. Их вербализация и анализ дали нам очень многое, тем не менее в этом психосоциальном обзоре мы пройдем мимо них, за исключением одного момента. Сон, до сих пор исследуемый преимущественно в отношении своего скрытого «латентного» содержания, может сказать очень о многом с точки зрения «явленного» использования модусов и модальностей (Erikson, 1977).

Пройдя по всем этапам детства, базовым элементам психосоциального развития, таким как модусы и модальности, ритуализация и игра, я должен еще раз обратиться к психосексуальной теории, которая приписывает инстинктуальной энергии специфическое участие в прегенитальном развитии ребенка.

Теория психосексуальности считает целью прегенитального развития взаимность генитальной потенции двух полов. Достижение зрелости и свобода от неврозов – важные факторы этого процесса. Чем бы ни являлось это «либидо», его трансформации в процессе психосоциального развития, как мы видели, не могут совершиться без самоотверженного, а порой эмоционального или целеустремленного взаимодействия с проблемами взросления. Поэтому логика полноценной психосексуальной теории требует предположить наличие в человеческой природе некоего инстинктуального стремления к воспроизводству и генеративному взаимодействию с потомством как аналога предписанного инстинктом продолжения рода и заботы о детенышах для взрослого животного. (Вenedek, 1959). Таким образом, заполняя колонку А таблицы 1, мы добавляем (в скобках) стадию воспроизводства, которая представляет собой инстинктуальный аспект психосоциальной стадии генеративности (колонка В).

Когда я говорил об этом в своем обращении к Международному конгрессу психоаналитиков в Нью-Йорке в 1979 году (Erikson, 1980с), я проиллюстрировал универсальность темы, указав, что в классическом варианте мифа о царе Эдипе Эдипу вменяют в вину не только генитальное преступление. О нем говорят, что он «вспахивал то поле, на котором сам посеян был» (Knox, 1957); в результате его преступления земля превратилась в пустыню, а женщины сделались бесплодными.

Вместе с тем я признал, что довольно странно (если не сказать – неэтично) подчеркивать репродуктивный аспект психосексуальности в эпоху, когда универсальной нормой должен стать контроль рождаемости. Однако задачей психоанализа было и остается обнаружение возможных опасностей радикальных перемен в экологии психосексуального (на самом деле это и было изначальной миссией психоанализа в Викторианскую эпоху) и их распознавание в клинической работе и за ее пределами. Может оказаться, что чрезмерная озабоченность своим «я», наблюдаемая у современных пациентов, может быть отнесена в некоторых случаях на счет подавляемого стремления к деторождению и отрицанию вытекающего из этого чувства утраты. Но, конечно же, альтернативой патогенному подавлению является сублимация, то есть использование либидинальных сил в психосоциальном контексте. Я имею в виду хотя бы ту способность, которая дана некоторым современным взрослым: заботиться не о своем биологическом ребенке – там, где они живут, работают, учатся или даже в развивающихся странах. Генеративность всегда означает возможность переключения энергии в сторону созидания и творчества во благо поколений.

Глава 3. Основные стадии психосоциального развития

Об использованных терминах и таблицах

Говорить о последовательности психосоциальных стадий жизни – это значит взять на себя ответственность за определения, которые мы с Джоан Эриксон им когда-то дали и которые включают в себя такие неоднозначные понятия, как надежда, верность, любовь, или забота. Эти придающие силу психосоциальные характеристики, считаем мы, возникают как результат борьбы синтонической и дистонической тенденций на протяжении трех наиважнейших стадий жизни. Надежда рождается в противостоянии базового доверия и базового недоверия младенческого возраста, верность – в конфликте идентичности и спутанной идентичности подросткового возраста, забота – в противопоставлении генеративности и погруженности в себя зрелого периода жизни. (В таблице противопоставление обозначено символом, то есть versus, «против» или «напротив», как мы сказали бы в свете комплементарности называемых характеристик.) На самом деле большинство этих терминов в общем и целом обозначает базовые качества, которые являются пропуском для вступления молодой личности в поколенческий цикл, а для зрелого человека – для его завершения.

Говоря об используемых нами терминах, я процитирую известного теоретика Дэвида Рапопорта, ныне покойного, который некогда попытался определить мое место в эго-психологии. Он предупреждал читателей: «Теория Эриксона (и во многом теория Фрейда) охватывает феноменологические и клинические психоаналитико-психологические положения, причем системных различий между ними нет. Соответственно концептуальный статус терминологии этой теории остается неясным» (Erikson, 1959). Если читатели познакомятся с данной работой, то поймут, что именно Д. Рапопорт имел в виду. Однако если мы согласимся с тем предположением, что ритуализация есть одно из звеньев между формирующимся эго и этосом его сообщества, то живой язык необходимо считать одной из наиважнейших форм ритуализации в том смысле, что он несет в себе не только универсально-человеческое, но и специфические культурные ценности, передаваемые через ритуализированное взаимодействие. Таким образом, когда мы обращаемся к феномену человеческой силы, общеупотребимые слова живого языка, вызревшие в употреблении их многими поколениями, являются наилучшим основанием дискурса.

Если говорить более конкретно, если размышления о развитии приводят нас к разговору о надежде, верности, заботе как о характеристиках сильных сторон человека или качествах эго, приобретаемых на таких стратегически важных стадиях развития, как детство, подростковый возраст, зрелость, не следует удивляться тому (хотя мы были удивлены, поняв это), что им соответствуют такие важнейшие идеологические ценности, надежда, вера, милосердие. Скептики из венской школы, конечно же, вспомнят об одном австрийском императоре, который при осмотре модели нового, весьма причудливого памятника в стиле барокко cо всей серьезностью заявил: «Следовало бы добавить в левый нижний угол немного веры, надежды, любви!» Такие вечные ценности, отсылающие к высшим духовным стремлениям, должны с самого начала быть каким-то образом связанными с источниками формирования человеческой мощи; и было бы весьма поучительно проследить эти связи в разных традициях и языках.