Эмиль из Леннеберги - Линдгрен Астрид. Страница 18

Лишь тот, кто сам долго голодал, может понять, как обрадовались бедняки, когда Эмиль и Ида ввалились со своей корзиной в богадельню. Они тотчас захотели полакомиться – Дурень-Юкке, Калле-Лопата, Юхан-Грош, Придурок-Никлас, Пройдоха-Фия, Кубышка, Виберша, Блаженная Амалия и все остальные. Но Командорша сказала:

– Не раньше праздника, зарубите себе на носу!

И никто не посмел возразить ей.

Эмиль и Ида вернулись домой. Тут подоспел и сочельник. В Каттхульте в канун праздника было очень весело, и на другой день тоже. Когда они поехали к заутрене в Леннебергскую церковь, Эмиль просто сиял от радости, сидя в санях, потому что Лукас и Маркус летели так, что снег бил из-под копыт и они обгоняли все другие сани. Во время службы Эмиль вел себя очень хорошо, и мама его записала в синей тетради:

«Етот мальчик ваабще-то благочестив и ни проказничает на крайней мере в церкви».

Весь первый день праздника Эмиль был также на редкость послушным. Они с Идой мирно занялись новыми игрушками, и на хуторе воцарилась благодатная тишина.

Но вот наступил второй день праздника. Родители Эмиля должны были ехать в гости на хутор Скорпхульт, что в другом конце прихода. Все в Леннеберге хорошо знали Эмиля, и поэтому хозяева пригласили папу и маму без детей.

– Мне-то что! – сказал Эмиль. – Им же хуже. Так этим хозяевам Скорпхульта и не удастся со мной познакомиться.

– И со мной тоже, – добавила Ида.

Все, конечно, думали, что Лина в тот день останется дома и присмотрит за детьми, но она с утра ударилась в рев. Ей во что бы то ни стало захотелось проведать мать, которая жила на торпе неподалеку от Скорпхульта. Лина, верно, смекнула, что неплохо было бы прокатиться в санях, раз хозяевам все равно ехать в ту сторону.

– Так и быть, – сказал Альфред, – я могу присмотреть за детьми. Еда в доме есть, а я пригляжу, чтобы они не трогали спички и не набедокурили.

– Смотри только, как бы Эмиль чего не натворил, – сказал папа Эмиля и сумрачно посмотрел себе под ноги. Но тут вступилась мама:

– Эмиль – чудесный малыш, и он не всегда проказничает, по крайней мере не в праздники. Не реви, Лина, поедешь с нами!

И они укатили.

Альфред, Эмиль и Ида стояли у окна и глядели вслед саням до тех пор, пока они не скрылись за холмами. Потом Эмиль радостно запрыгал, словно козлик.

– Эх, и заживем мы теперь! – воскликнул он.

Но тут Ида показала своим тонким пальчиком на дорогу.

– Гляньте-ка, Дурень-Юкке идет, – сказала она.

– И верно, – подтвердил Альфред. – Что там еще стряслось?

Все знали, что Юкке запрещено отлучаться из богадельни. У него было неладно с головой, и он не запоминал дороги. Так, во всяком случае, утверждала Командорша.

– Он, того и гляди, заблудится, потом ищи-свищи, – говорила она. – А у меня нет времени бегать и искать его.

Но до Каттхульта Юкке добирался благополучно. Вот и теперь он ковылял по дороге, весь высохший и сморщенный, с седыми космами, свисавшими на уши. Вскоре он уже стоял на пороге кухни и всхлипывал.

– Нам не дали ни одного пальта, – прошамкал он. – И ни кусочка колбасы. Старостиха все забрала себе.

Больше он не мог вымолвить ни слова и только плакал.

Тут Эмиль разозлился. Он так сильно разозлился, что Альфред и Ида едва осмеливались взглянуть на него. Дико сверкнув глазами, он схватил со стола фарфоровую миску.

– Подать сюда старостиху! – закричал он и швырнул миску о стену с такой силой, что только черепки закружились по кухне. – Где мое ружье?

Альфред не на шутку испугался.

– Уймись, пожалуйста, – попросил он. – Тебе вредно так злиться!

Потом Альфред стал гладить и утешать своего несчастного дедушку и расспрашивать, почему Командорша так плохо с ними обошлась. Но Юкке знай себе твердил:

– Нам она не дала ни единого пальта и ни кусочка колбасы. А мне и та-ба-бака моего не дала, – плакал он.

Тут Ида снова показала на дорогу.

– Гляньте-ка, Кубышка идет, – сказала она.

– Это за мной… – сказал Юкке и весь затрясся.

Кубышка была маленькая шустрая старушка из богадельни. Стоило Юкке исчезнуть, как старостиха посылала ее в Каттхульт. Ведь чаще всего он ходил туда к Альфреду, да и мама Эмиля всегда была добра к беднякам.

От Кубышки они и узнали, как все произошло. Командорша спрятала угощение в шкаф на чердаке, где в ту пору было довольно холодно. А когда она в праздник пришла за едой, то там будто бы не хватало одной самой маленькой колбаски, и тут старостиха словно белены объелась.

– Аки лев рыкающий средь овечьего стада, – сказал Дурень-Юкке, и Кубышка поддакнула ему.

Что тут было! Из-за несчастной колбаски Командорша всем учинила допрос и готова была прямо на месте разделаться с бедным грешником, стянувшим колбаску. «Я вам такой праздник устрою, что ангелы Божьи восплачут на небесах!» – пригрозила она.

– Так оно и вышло, – сказала Кубышка.

Как ни кричала, как ни буйствовала старостиха, никто не захотел признаться, что украл колбаску. А некоторые даже подумали, что старостиха все выдумала, лишь бы заграбастать себе гостинцы. И правда. Рождество у них вышло такое, что ангелы плакали на небесах, рассказывала Кубышка. А Командорша целый день восседала в своей чердачной каморке за праздничным столом с зажженными свечами и уплетала за обе щеки колбасу, пальты, ветчину и шафранные булочки с изюмом до тех пор, пока чуть не лопнула, этакая прорва толстая. А внизу вдоль голых стен сидели бедняки и лили слезы: им досталось на праздник всего-навсего несколько ржавых селедок.

То же самое повторилось и на другой день. Старостиха снова поклялась, что никто даже полпальта не получит, пока вор не приползет к ней на коленях и не признает свою вину. Затем в ожидании повинной она опять уселась наверху и ела – ела без конца, не желая ни с кем разговаривать. Кубышка сама много раз подсматривала в замочную скважину и видела, как лакомые гостинцы, посланные мамой Эмиля, один за другим исчезали в широкой пасти старостихи. Но теперь она, видно, испугалась, что Юкке пошел в Каттхульт ябедничать, и наказала Кубышке живым или мертвым немедленно доставить его обратно.

– Так что лучше всего пойти сразу, Юкке, – сказала Кубышка.

– Эх, дед, ну и дела, – вздохнул Альфред. – Нет счастья тому, кто ходит с сумой!

Эмиль не сказал ничего. Он сидел на лавке и только скрежетал зубами. Еще долго после того, как Юкке и Кубышка ушли из дому, он не вставал с места и, видно, что-то обдумывал. Наконец он хватанул кулаком по лавке и воскликнул:

– А я знаю, кто закатит пир на весь мир!

– Кто? – спросила Ида.

Эмиль снова ударил кулаком.

– Я! – ответил он.

И Эмиль рассказал им о том, что придумал. Он устроит такой пир, что о нем долго будут вспоминать в округе! Пусть все бедняки из Леннебергской богадельни приходят к ним в гости, и точка!

– Эмиль, Эмиль, – боязливо спросила Ида, – а это не новая проделка?

Альфред тоже побаивался, как бы это не оказалось новой шалостью. Но Эмиль уверял, что никакая это не проделка, а, наоборот, доброе дело. И ангелы на небесах захлопают в ладоши так же громко, как прежде плакали.

– Да и мама обрадуется, – добавил Эмиль.

– Ну а что скажет папа? – спросила Ида.

– Гм, – хмыкнул Эмиль. – Хотя все равно никакая это не проделка.

Потом он умолк и снова задумался.

– Труднее всего будет вытащить их из этой львиной пещеры, – сказал он. – Пошли, может, там что придумаем!

Между тем Командорша уплела все подчистую: колбасу и пальты, ветчину и студень, все шафранные булочки с изюмом и пряники; она вынюхала до последней крошки табак Дурня-Юкке. Теперь она сидела на чердаке мрачнее тучи. Так бывает со всяким, кто совершил подлость и к тому же объелся пальтами. Вниз к беднякам ей спускаться не хотелось, потому что они только вздыхали и осуждающе смотрели на нее, не говоря ни слова.

Так вот и сидела она насупившись на чердаке, как вдруг кто-то постучал в дверь, и она быстро спустилась вниз по лестнице – посмотреть, кто пришел.