Белая ворона (СИ) - Вран Карина. Страница 9

По выходу из белой комнаты маме не стало легче. Наоборот, бледность проявилась сильнее. Она словно впитала белизны стен — еще немножко, и как полотно. Которое на саван.

Я перепугалась до икоты.

На дворе день, ба придет поздно вечером. Телефон в квартире есть — дисковый. Я такие в ранние школьные годы той жизни застала еще. Но стоит он почему-то на холодильнике. Высоко. Пододвинуть стул могу, но с него не достану. Стол тоже низкий слишком, да и его сдвинуть мне не по силам.

Впрочем, я же не знаю местных номеров экстренных служб. Мне их никто не говорил. Взрослые же считают — это они должны защищать детей, с ними самими ничего случиться не может.

Ага, не может: ма плавненько съезжает на пол по стеночке. И глаза закатываются…

Подбежала, лоб потрогала — горяченный. И бисеринки пота. И дыхание прерывистое.

День. Дверь заперта. До средства связи не добраться.

— Ты нужна мне живой, женщина! — грожу ей малюсеньким кулачком.

Русская речь льется, как водичка из лейки. Счастье, что зацепить шланг и уронить лейку моего росточка хватает. На то, чтобы вентиль открыть — тоже, но на пределе сил.

Если моя китаянка услышит незнакомые звуки в таком состоянии, не сообразит. Лепечет что-то детка на своем, на малявочном. А то, что она в панике — это к делу не относится. Или наоборот, сойдет в суде за облегчающие?

За тряпку сошли мои колготы. Похолодало на днях, отопления нет, дома холодно, так что на мне всего по два слоя. Эх, маманя, дочь утеплила, а о себе не позаботилась…

Закрутить кран обратно я уже не смогла, да не особо и пыталась. Вода слабенько сочилась из лейки, на большой напор раскрутить — это тоже оказалось не для хилых рученок. Да и ни к чему. Мне же еще возвращаться к этому водоему.

Мокрые колготки шлепнулись на лицо ма. От носа и рта я эту хлюпкую влажность отодвинула, а намокшие волосы — уж извини, моя хорошая. Как смогла. Выжимать нормально этим пальцам пока не удается.

Сижу. Трясусь. Она то горит, то леденеет. Очнулась в какой-то момент, попыталась уползти, звала А-Ли… Потом снова впала в беспамятство.

Второй тряпкой стало кухонное полотенчико. Так я и бегала в белую комнату, то с колготами, то с полотенцем. Мочила, жамкала — хоть немножко отжать, а то в луже воды лежать с температурой не шибко полезно.

Тащила к болезной. Жалась к ней, руки старалась греть, когда ее в холод бросало. Горшочек мой детский хорошо не особо тяжелый: его тоже пришлось оттащить в белую комнату, опорожнить. Прям в слив, нам не до изысков…

В какой-то момент и мое тельце вырубилось. Слишком маленькое и слабое оказалось для такого вот.

Очнулась от возгласа отца и включения света. Майский день догорел, квартирка погрузилась во мрак. Что батя успел подумать и почувствовать, когда щелкнул выключателем и нашел нас, таких красивых — я не знаю. И представить не могу.

Расхристанная бесчувственная жена. Волосы мокрыми черными змеями вокруг белого, как рисовая мука, лица. Красные дочкины колготы на лбу. И сама дочка, жалким бездомным котенком свернувшаяся под боком госпожи Ли.

Он не сказал ни слова.

Метнулся в спальню, вернулся с ворохом вещей. И моих, и маминых. Кое-как наспех соорудил на моем месте капусту. Я, как проснулась, встала и всячески ему помогала: протягивала ручки, приподнимала ножки.

Затем он вытер и одел (опять же, как сумел) жену.

Сбегал в прихожую, натянул уличную обувь на нас обеих. Подхватил на руки ма.

— Я скоро вернусь, — были первые его слова за вечер. — Побудь тут немного. Баба со всем разберется.

«Баба» звучало совсем не смешно.

Когда он выскочил за дверь с матерью на руках, я решила, что останусь здесь в виде кочана надолго. Пока он доставит мать туда, где ей помогут, пока вернется…

Он возвратился минут через десять. Подхватил меня на руки, бегом выбежал из квартиры. Чуть не забыл запереть дверь.

Внизу ждало такси. Маму он уложил на заднее сиденье. Втиснулся рядом. Пристроил меня на одной коленке, голову ма уложил на другую ногу. Та снова начала бредить и звать А-Ли.

А-Ли, я то есть, просто старалась не реветь. Решительное лицо ба, подобное каменным изваяниям героев древности, очень помогало сосредоточиться и не разныться.

Страх все еще не отпустил, он сжимал до боли маленькое горлышко, он резал глаза непрошенными и непролитыми слезинками.

Но каменный воин был рядом. И это ободряло.

В большое больничное здание он с ма на руках просто мчал.

Водитель такси оказался понимающий. Счетчик отключил, принял оплату, а потом вызвался дочку — меня — помочь доставить. Батя грозно глянул, прикидывал, наверно, можно ли этому мужику доверять, затем отрывисто кивнул.

Доставка на руках таксиста мне не особо запомнилась: слишком острым еще был страх за ма. Чужая женщина? Ага, три раза… Или тридцать три — сколько раз я к ее лбу холодную тряпку прикладывала? За те разы и сроднилась.

Внутри меня взяла в оборот медсестричка (или кто-то еще из младшего медперсонала, не до чинов тогда было), а ма забрали в смотровую. Повезло, что врач свободный нашелся быстро. И что палата для мамы нашлась.

Заключения мы с ба дожидались вместе. Он снова усадил меня на колени, и держал крепче, чем альпинистская страховка. Когда доктор подошел сообщить новости, я… ничего не поняла. Новые для меня слова. Кроме: «жена» и «хорошо».

Нет, еще я поняла слово: «Счет».

Его уже употребляли в нашем доме.

После этого слова каменный воин слегка пошатнулся, но устоял.

— Я оплачу, — сурово сказал он. — Всё, что понадобится. Помогите моей жене.

И только тогда сжимавший горло страх начал меня отпускать.

Ба обещал со всем разобраться, и сдержал свое обещание.

Мама вернулась домой через три дня. Счета за больницу батя оплачивал еще три месяца — в рассрочку.

Мы ни разу не заговаривали о том, что случилось. О том, во сколько обошлось обращение в больницу, лечение и стационар. Это просто оставили в стенах больницы, не понесли в домашние стены.

— Спасибо, что вернулась ко мне, — сказал ба, когда забирал жену из больницы.

— Спасибо, что позаботился обо мне и Мэйли, — улыбнулась в ответ ма.

Ох уж эта восточная вежливость… Я просто подбежала и жамкнула короткими ручонками мамины ноги прямо поверх длинной юбки.

Знаешь, что, мироздание? Се-се тебе за то, что дало мне эту семью. Именно эту. Не каких-нибудь богатеньких и влиятельных, чтобы мне красную ковровую дорожку под ноги подстелили на пути к успеху.

Мои фуму — лучшие.

Июнь 1999, Бэйцзин, КНР.

Великая Китайская стена. Я уже упоминала ее несколько раз, но никогда, кроме как на картинках, не видела. До этого дня.

Ма вполне споро оправлялась после больницы. В поток домашних дел влилась на следующий день после выписки. Ужин в честь возращения жены ба приготовил сам. Рис, лапша в бульоне с зеленушкой, тушеные овощи и маленькая миска с мясом.

Учитывая, что вся недавняя зарплата и все запасы купюр с портретом Председателя Мао были потрачены на первый взнос (погашение больничных счетов), наш тишайший отец сотворил царский ужин. Или лучше будет сказать — императорский?

Не суть. Ба постарался. Ма оценила.

Я получила к своему рису немного измельченных овощей: мамин врач мимоходом дал рекомендацию предкам, мол, уже пора вводить в рацион вашей дочери овощи и фрукты. На что я захлопала в ладоши, вызвав очередной приступ умиления у всего медперсонала в области действия эффекта (определенно положительного, то есть — бафа).

Дядька в белом халате прям открыл для меня новые (они же — хорошо забытые старые) горизонты вкусовых ощущений. Так, яблочное пюре, не особо любимое мной-прошлой, в этом крохотном тельце зашло на ура.

Да что там, я даже пюрешку из брокколи (кай-лан) за милую душу теперь уминаю! Такими темпами мы и до мяса доберемся.

Витамины и микроэлементы — это хорошо для роста персонажа. Мышечное, костное, вот это вот всё — оно нам нужно. Здоровое. Крепкое. Поскорее!