Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович. Страница 94

Сидящие помолчали. Олег понял, что пересказывать такой странный случай никому не будет. Понятно, Тимка не все рассмотрел, но как-то излишне и чересчур получается. Не бывает такого.

— Ладно, кончилось благополучно, это главное, — сказал разумный водитель. — Тим, а сколько там немцев вообще было?

— Ну… один на меня выскочил, двое сдались, на ступеньках трое… четверо, ещё один, кажется, вниз к саперам упал. Восемь получается. Да что вы на меня смотрите? Может, показалось. У меня после вашего танка, товарищ старший лейтенант, некоторая контузия. А потом еще по стволу шел, страху натерпелся, — сумрачно пояснил старшина.

— Контузия это вполне может быть, — Олег показал на свой нос, наполовину еще заткнутый ватой. — В нашей специальности самое обычное дело. Меня уже в который раз стукает.

Водитель, благоразумно не вставая, нашарил в машине флягу:

— Вот, глотните лекарственного.

— Ты чего, мне сейчас тоже к начальству, запах же, — ужаснулся Олег.

— Это травяное, никакого спирту, — заверил Тимофей. — Мне теща с тестем лечебную бутыль с оказией передали.

Напиток оказался легким, ароматным. Голове полегчало, наверное, от воспоминания, что где-то есть цветущие травы, чистое небо, а дымом и солярой там вообще не воняет.

В корму «доджа» стукнули:

— Товарищ старший лейтенант, хорош отсиживаться. К начальству! Твоя очередь страдать, — объявила Мезина.

— Да кто тут отсиживается? Просто дух переводим, — оправдался храбрый водитель.

— Да ладно, там уже основных демонов гнева испустили, о танковой координации речь, — успокоила старшая лейтенант и подмигнула Олегу.

Что же все-таки за глаза у нее нестерпимые. Наверное, действительно в темном подъезде светятся. Тьфу, мысли-то дурные.

Особых выговоров старший лейтенант Терсков не получил — начальство уточнило состояние поврежденных машин и сроки возможного возврата в строй, потом прояснили текущие вопросы. Свободная оперативная группа выдвигалась к Южному вокзалу — там предстояло отработать, как только немцев отодвинут чуть дальше, сейчас боя шел на путях, ближе к Товарной, а само здание вокзала уже было нашим.

— Пока двигаешься вместе с Мезиной, заодно за ней присмотришь, — приказал Васюк.

— Товарищ майор, мой танк должен подойти, там командира машины нету, — с тревогой напомнил Олег.

— Опасаешься ответственности? Это верно, кто ж Мезиной не опасается, — несколько нервно признал майор. — Будем надеяться, что она такая удачливая, как про нее врут… в смысле, рассказывают. Так, товарищ подполковник?

— Тут от нас мало что зависит. Прикомандированные есть прикомандированные, с некоторой их наглостью ничего мы не поделаем, — кивнул великан-подполковник.

— Вот так, — Васюк многозначительно глянул. — Терпи, старший лейтенант, прикрывай специалистку, ты человек обстрелянный, переживешь как-нибудь. А танк придет, пересядешь, никто тебя не снимает.

— Есть пересесть, как придет, — с облегчением козырнул Олег.

* * *

7 апреля 1945 года. Кенигсберг.

18:41

Вокзал располагался не так далеко, но двинуться пришлось чуть вокруг, уходя от артналета немцев. Вообще ехать в открытой машине, когда недалеко бой, было не очень приятно — все же привык старший лейтенант Терсков к броне, у которой есть свои достоинства и недостатки. Зато обзор из «доджа» куда шире. Успели издали глянуть на двухъярусный мост[3] — интересная конструкция, нужно будет позже по возможности поглядеть. Пока через реку плотно перестреливались, наша пехота ловчилась наметить переправу[4].

Выбрались к вокзалу…. Площадь с искореженными трамвайными рельсами и траншеей, далее довольно широкое и просторное трехэтажное здание, с вдребезги разбитыми стеклами в центральной — малость похожей на церковную — дверной арке и повисшем на арматуре кругляшом часов. Стрелковый бой продолжался в отдалении, а здесь царил «переходный» беспорядок: самоходчики орали, беря на буксир подбитую САУ, панически удирала куда-то в развалины цепочка ошеломленных гражданских немцев, наши бойцы пинками конвоировали какого-то типа в прекрасном шерстяном пальто и костюме, дополненных не очень подходящими к гардеробу офицерскими сапогами.

— Бардак, — прокомментировала Мезина. — Вот самые неприятные условия для работы: все перемешано, беженцы, визг, начальства не видно, ценных указаний не дождешься, прям тоска тоскливая. А между тем, по сведениям разведки, на этом железнодорожном узле полно подвальных и полуподвальных помещений, по которым и идут искомые нами электро-коммуникации. Товарищ старший лейтенант, вы любите подвалы и винные погребки?

— Нет, мы там застреваем, — сказал Олег.

Катерина улыбнулась и скомандовала:

— Тимофей, паркуемся. Пока оборудование и спецов сгрузят, мы глянем архитектурное сооружение изнутри, определимся с условиями работы.

Прошли по битым ступеням, покрытым песком из разодранных взрывом мешков баррикады, клочками немецких плащ-палаток, гильзами и смятыми пулеметными лентами. Мезина посмотрела на оторванную руку со скрюченными пальцами, с откровенной печалью сказала:

— Работы еще сколько. Сначала всё добить, потом заново расчищать и восстанавливать. Прямо даже подумать страшно.

— Ну, не так уж страшно. Наверное, половину города мы взяли. Не так много осталось, — заметил Олег, поправляя ремень автомата на плече.

— Это как сказать. Это ты просто молодой, бодрый. А я усталая, опытная домохозяйка, мне все эти разгромы коммунального хозяйства, беспорядки и битые стекла настроение портят. Прямо аж голову начинает ломить, — проворчала Мезина и потерла висок.

Угу, беспорядки ей «портят». Выговор начальство сделало, наверняка за Кёнигсберг наградят умеренно, а то и вообще обойдут. У Катерины, кстати, с наградами и так не густо, что странно, учитывая ее несомненный опыт. Впрочем, если она из ведомства генерала Попутного, там по слухам, свои порядки…

Зал вокзала поражал[5]. Высоченный, просторный, с балконами-галереями, но центр загроможден пирамидой чемоданов и дорожных тюков, видимо, оставленных отбывающими беженцами. Титаническая выставка багажа заслоняла интерьер и особо аккуратной не выглядела. Особенно сейчас, когда на вершине сидел оседлавший большой чемодан боец и пытался скатиться вниз, словно на салазках по снежной горке.

Южный вокзал Кёнигсберга (вид изнутри) до войны.

— Эй, воин! — прикрикнул Олег. — Прекратил сейчас же! Дите, что ли?

Догадливый солдат пререкаться не стал, мигом исчез по ту сторону выставки достижений германского чемоданостроения, хотя два человека в танковых комбинезонах ничем особо офицерским издали не выделялись.

— Говорю же — бардак, — вздохнула Мезина.

Действительно, было как-то нехорошо. У подножья чемоданной горы кучкой сидели немцы, плакала бабка-фрау, прижимала к себе тоже плачущего киндера лет пяти, рядом сидел усатый дед, видимо, не годный даже и в фольксштурм, и раненый немец-ефрейтор. При приближении русских все подняли руки, хотя уж ребенок-то…

— Гитлер капут! — дребезжащим голосом сказал дед и добавил еще что-то.

— Да капут, капут, — согласилась Мезина, — сидите уж. — И ты тоже, вояка.

Немец, неловко державший вытянутой окровавленную и замотанную какой-то кофтой-блузкой ногу, глянул смутно — понятно, что кровью изрядно истек, сейчас вырубится.

Из-за горы чемоданов донесся визг-писк — совершенно неуместный, словно там болонке на лапу наступили. Мезина ускорила шаг…

…Довольно безобразно это выглядело. Валялись разбросанные носильные вещи на засыпанном штукатуркой полу, блестели яркие, наверное, с позолотой, осколки посуды. Боец — спина широченная, шинельная, с порыжевшими пятнами подпалин — подпихивал немку к узким приоткрытым дверям, украшенным длинной служебной надписью. Немка — широколицая, некрасивая, хотя холеная и пухлая — выкатывала глаза, вот вновь завизжала-запищала, заслоняясь ладонями в бежевых перчатках. Хуже всего были не эти двое, а молчащие бойцы, глядящие на процесс подгона фрау к загону. Кто-то брезгливо морщился, кто-то злорадно ухмылялся. Помогать широкоспинному не спешили, кто-то отвернулся и прочь пошел, но ведь почему-то молчали. Человек шесть — здесь, вблизи, и все молчат. Те, что дальше, может, и не поняли подлости. Олег открыл рот…