Волаглион. Мой господин. Том 1 (СИ) - Баунт Софи. Страница 34

Сара глядит так, будто сам факт моего существования внезапно застал ее врасплох.

— Оставь ее, — повторяю, гоня прочь мысли. — Сейчас же!

Волаглион ухмыляется и с обольстительной ухваткой поворачивается, чтобы окинуть взглядом ведьму, потом — меня.

«Посмотрим, будешь ли ты так же дорог ей, как она тебе», — звучит голос демона в голове.

— Душа моя, — его голос уже не в голове: голос, обращенный к Саре. — Сдери-ка с него кожу.

— Что? — это уже два голоса. Мой. И ведьмы.

— Живо, — убийственно-ледяной баритон Волаглиона.

Все вечности сливаются в один миг.

Падаю на колени. Кажется, что я одновременно порезался о миллион бумажных листков — всеми возможными частями тела — и стал одной большой раной. Кожа на пальцах бурлит. Западное окно гостиной открыто, и сырой осенний вечер, затаив дыхание, слушает мой крик. Сквозь боль я поднимаю голову и гляжу на Сару. В синих глазах — космическая пустота. Акустика дома придает моему стону такую глубину, что право же, я пугаю воплем сам себя. Не знал, что вообще так умею.

Происходящее кажется злокачественной опухолью, против которой ничего нельзя сделать, она разрастается и поглощает, уничтожает изнутри — и, поверьте, дело не в лютой боли, дело в том, как беспрекословно ведьма решила выполнить приказ демона. Не раздумывала и секунды! Твою мать... и секунды!

Эта мысль заставляет стонать не только оттого, что с меня клочками сыпется эпидермис — о нет, нет, проклятый случай! — но и от обиды.

— Сара... — хриплю я.

Боль утихает.

Волаглион кладет ладонь на плечо ведьмы, и с новой силой истязание продолжается. Мучительница поднимается с дивана и идет ко мне — держится за медальон.

На моих фалангах обнажаются кости. Волаглион стоит позади (изверг преисподней!), он держится властительной тенью ведьмы. Я никогда не видел на лице Сары такое страдание. Ей жалко меня. Ей больно. Тяжело... но она исполняет приказ.

— Какая инфернальная ноша... чувства к человеку, которого нужно ненавидеть, — выговаривает демон, закладывая руки за спину и выпрямляясь во весь рост.

Я хочу ответить. Хочу послать в бездну. И его. И ее! Хочу, чтобы они оба сгинули, провалились под землю. Ах, мало ли чего я хочу?

Моя ненависть — как осколки стекла в венах, путешествует по телу и режет в самых неожиданных местах, возрождается вновь и вновь, каждый раз, когда я забываю о том, с кем имею дело. Слишком много боли. Невыносимо много.

К черту! Забудьте обо всем, что я говорил, ибо хочу я одного — покончить с кошмаром. С этой псевдожизнью!

Я, жаждущий раздавить всех на своем пути, на карачках ползу к ведьме. Падаю лицом к ее ступням. Белоснежная кожа окрашивается каплями крови. Запах лаванды и шалфея ударяет в нос. В мгновение боль прекращается. Я, жалкий щенок, обнимаю ведьмины колени — очень попрошу вас не издеваться надо мной в будущем за это помутнение рассудка — и борюсь со скопившемся зудом мести. Затем, держа Сару за подол халата, хриплю:

— Ненавижу...

Сказал, да, только кому сказал? Саре? Или Волаглиону?

Обоим, да?

Кожа снова обтягивает кисти. Жуткие язвы исчезают.

Шатаясь, поднимаюсь.

Демон неотрывно смотрит на Сару. Молчит. О чем-то думает. Затем делает три шага и взмахом откидывает Сару в сторону. Ведьма ударяется об угол стены. Волаглион почти впритык ко мне. Понимаю: мне конец. Живого места на мне скоро не останется.

Попытаюсь, конечно, бороться. Однако что-то подсказывает — бесполезно.

Волаглион хватает меня за шею. Поднимает над полом.

— Какой твой самый большой страх, Рекс? — шепчет демон.

Я чувствую, как горит и плавится моя кожа под его пальцами. И кое-что еще... Холод и тонкий женский крик. Я знаю откуда он. Из подвала. Я словно рассыпаюсь и по крупицам улетаю за таинственную дверь, навстречу странной жутковатой песне, зовущей в гости.

Нужно срочно что-то предпринять. Иначе — мне конец. Ситуация безвыходная.

Страх испаряется. Безрассудство мутит разум. Я готов вцепиться зубами во вражеское горло! Вывернуть урода наизнанку! Однако прилив уверенности разбивается о невидимую стену. Сара подбегает (вижу ее за спиной демона) и берется за медальон.

Я теряю свет перед глазами.

Сара

Когда-то девушки ненавидели меня за красоту, а мужчины за то, что не могли получить. Первыми руководила зависть. Вторыми — похоть, гордость и самолюбие. Возможно, они и сейчас меня презирают, однако если лет в семнадцать это было важно, то теперь не имеет значения. Их ненависть посредственна. Они ненавидели массу одних и тех же вещей. Просто от скуки. Или из традиций.

Что касается меня, то я ненавижу лишь его — того, кто секунду назад отвесил мне пощечину и протащил за волосы к дивану. Когда Волаглион злится, он способен и на худшее. Так уж он устроен. Но самое обидное — он не испытывает ко мне ненависти. Самое ужасное — он считает, что любит меня...

— Знаешь, в Коране не сказано, что не покорная мужу женщина отправится в ад, но сказано, что покорная — легко станет частью Рая.

Волаглион нависает надо мной, придавливает за горло к дивану. Стараюсь не отводить взгляд. Не проявлять слабость. И он не отводит. Властный. Бесстрастный. На фоне черных окантовок на веках его губы совсем бледные, почти сливаются с цветом зубов, или мне кажется изо ряби в глазах. Чувствую его тело. Запах кедра и леса. Привкус крови во рту.

— Смешно слышать это от тебя.

Мне действительно хочется истерически смеяться. Демон рассказывает о Коране. Ну разве это не прелестно?

— Ты слышишь, но не думаешь, — говорит он, разжимает душащие меня пальцы и заботливо откидывает мои волосы со лба. — Слушай смысл, а ни слова.

— Хочешь сказать, что этот дом может быть для меня раем?

Не выдерживаю и хохочу. Он опять хватает меня, сжимает рыжие пряди в кулаке, тянет назад и проводит носом под моим подбородком. Его огненное дыхание режет кожу.

Нет, ну пожалуйста, не сейчас...

— Если...

— Если я буду выполнять твои приказы, — перебиваю.

Волаглион стягивает мой изумрудный халат и откидывает в сторону. Садит меня к себе на колени, по-прежнему оттягивая мои волосы на макушке. Вот-вот вырвет клок (лишь ощущение, он четко знает меру, чтобы сделать больно, но не покалечить).

— Ты спасла его.

— Я убрала его с твоих глаз.

— Ты ослушалась.

— Он нужен для ритуала. Я не хочу проблем.

— Ложь, — шелестит он на ухо самым наисексуальнейшим, глубоким баритоном.

Издевается...

Я чувствую, как его пальцы странствуют по пояснице, животу, груди, сдавливают, скользят, трут... Дергаясь, понимаю, что демон запустил их под мое белье. Он вдавливает меня в свое тело, и я уже готова дать волю рыданиям, умолять его, равнодушного и жестокого, не мучить меня сегодня еще и удовлетворением его желаний, но вместо этого — толкаю его, выворачиваюсь (безумная идиотка!) и вскакиваю на ноги.

— Не трогай меня!

Волаглион глубокомысленно смотрит. Затем встает, достает из шкатулки сигары и поджигает одну из них щелчком пальцев. Возвращается от полок и развязно усаживается на диван.

— Будь нежнее, — усмехается он.

Я поднимаю халат и накидываю на плечи.

— Wie ist der rücken? — спрашивает демон, выпуская дым сигары.

Волаглион пользуется немецким, когда очень раздражен. В мимике недовольство не отображается, там, по обычаю, заиндевелое спокойствие.

— Хорошо, — лгу я.

Спина болит до слез. Я ударилась позвоночником о выступающий угол стены, когда демон откинул меня от Рекса, словно тряпичную куклу. Возможно, он сожалеет об этом. Об остальном — сожалеть ему не приходится.

От прикосновений узловатых пальцев кожа саднит больше, чем от травмы.

— К чему ложь?

Он поднимается — высокий, небритый, в одних черных штанах — и тянет меня за руку. Поворачивает. Рассматривает синяк в области лопаток, касается его и шепчет заклинание. Мурашки бегут по пояснице. Я остаюсь неподвижной. Если буду дрожать, это даст Волаглиону повод обнять, проявить напускную заботу, что куда хуже боли. Он ведет себя так, будто на меня рухнул потолок, будто мои страдания никак с ним не связаны.