Фоторобот - Лебрэн Мишель. Страница 14

На кухне мать Жильбера связала лапы собаке. В руке она держала заостренный нож. Коккер смотрел на нее своими добрыми и грустными глазами, не испытывая страха. Мать поднимала нож. Жильбер завопил:

— Мама!

Она перевела на него свои чуть-чуть замутненные глаза и сказала улыбаясь:

— У меня небольшая мигрень, я пойду лягу.

Она спокойно вышла из кухни с ножом в руке. Жильбер выхватил его у нее и разрезал связанные лапы собаки, которая лизала ему руки. С тех пор Жильбер стал часто вскакивать по ночам.

Потом его мать умерла. Несчастный случай, говорили в семье, но Жильбер прекрасно знал, что его мать покончила с собой.

Теперь он задавался вопросом, не сделала ли наследственность из него преступника. Ведь все его опознали, его видели в компании этой Денизы, лицо которой теперь казалось ему до странности знакомым…

Его охватил страх, жуткий страх, но уже не перед полицией, а перед самим собой. Алкоголь пробуждал в нем какие-то нездоровые и темные инстинкты, которые его, возможно, толкали к убийству…

— Хелло! Паскаль!

Его звала Роберта. И она тоже считала, что его зовут Паскаль. Если ей попадется газета, фотография Жильбера — убийцы-садиста, она его, само собой разумеется, узнает и побежит выдавать.

Дрожащей рукой он провел по подбородку, обросшему щетиной. Еще несколько дней, и его будет трудно узнать, он сможет вернуться в Париж и там затеряться, не рискуя больше быть опознанным.

Ему следовало, может быть, сходить на этот раз к врачу. Об этом он думал уже давно. Врач признает его невменяемым, и его запрячут в психиатрическую больницу на всю оставшуюся жизнь.

— Да я не чувствую себя помешанным! Я не хочу идти к сумасшедшим!

Конечно, он не чувствовал себя помешанным. Разве сумасшедшие знают, что они ими являются? Если они это знают, тогда они не сумасшедшие!

Он разразился горьким смехом. Встав, он направился к палаткам. Роберта ждала его. На ней были тесные шорты и легкий пуловер, под которым свободно двигались груди. На шее висела стальная цепочка с крошечным драгоценным украшением. Жильбер нагнулся, взял драгоценность пальцами и стал ее рассматривать.

— Красиво, а что это означает?

Ему пришлось переводить. Она объяснила ему, что это талисман, приносящий ей счастье. Маленький молоток с бриллиантами. Жильбер опустил его снова на грудь своей подруги.

— Ты знаешь, мне тоже был бы очень нужен какой-нибудь талисман на счастье!

Впервые день ему казался бесконечным. Дождь был его врагом. Ему хотелось быть где-то в другом месте, где именно — он сам не знал. Повсюду его преследовали навязчивые мысли. Опустилась ночь. Они поели. Потом с таинственной улыбкой англичанка направилась к своей палатке-гробу. Немного спустя она вернулась с бутылкой, завернутой в бумагу.

В загробном свете карманного фонаря она развернула бутылку и показала ее Жильберу. Коньяк три звездочки. Жильбер пожал плечами. В положении, в котором он находился, это уже больше не имело значения. Лучше уж напиться, чтобы все забыть.

Ни у него, ни у Роберты не было штопора. Ему пришлось отбить горлышко о камень. Янтарного цвета жидкость полилась в металлические стаканы. Жильбер стал жадно пить, чтобы алкоголь быстрее оказал свое действие.

На третьем стакане ему пришла в голову мысль, что он, может быть, убьет Роберту, если будет пьяным, и лучше бы ему больше не пить… Но это только рассмешило его. Алкоголь определенно придавал ему оптимизма и окрылял его. Завтра, когда он проснется, полиция уже задержит садиста, и он сможет вернуться домой с высоко поднятой головой.

Он чувствовал себя так хорошо, что включил приемник. Когда хорошо себя чувствуешь, когда нет никаких забот, в первую очередь нужна музыка…

— Ого-го!

Фонарь внезапно погас. Им не нужен был свет, чтобы пить и любить друг друга.

— Передаем последние новости. Садистом из Медона только что совершено новое преступление. На этот раз в Шантийи он задушил свою жертву — Мари-Элен Лангонь, девятнадцати лет. Привлеченные криками несчастной два поздних прохожих чуть не задержали преступника, которому, по их словам, удалось уйти, воспользовавшись мотоциклом или мотороллером…

— Ну, наконец-то! — завопил Жильбер. — Наконец! Когда я думаю, что я чуть-чуть не поверил в то, что я убил двух женщин! Это счастье, что я услышал эти новости сегодня вечером! Я бы так и не смог сомкнуть глаз!

Роберта, вероятно, была удивлена. Она тихо смеялась, немного пьяная. Он стал ее искать на ощупь и в порыве чувств прижал к себе.

— Ты не можешь себе даже представить, мой ангел! Ты не можешь даже понять! Но ты — алиби, самое прелестное из всех алиби! Теперь мы вернемся в Париж вдвоем, ты и я, и расскажем полицейским, что прошлой ночью были вместе, ты и я, здесь в Рамбуйе. И если бы даже мне захотелось, я бы все равно не смог убить девчонку в Шантийи! Ну как, моя обожаемая англичаночка?

Разом он наполнил свой металлический стакан и осушил его большими глотками, почувствовав, что жидкость потекла у него по подбородку. Громадное облегчение наполняло его, раздувало, как шар. Ему хотелось петь, смеяться, и он пел и смеялся. Еще стаканчик… Еще один, чтобы вспрыснуть это. Вспрыснуть что? Он уже не очень хорошо помнил, что именно, но знал, что повод для ликования был безмерным. Роберта говорила с ним заплетающимся языком, и он не мог разобрать ни единого ее слова.

Потом все помутилось. Мрак пронизали цветные огни. Все крутилось и пело у Жильбера в голове, и он подумал, что находится на ярмарочном празднике.

Он обнял Роберту, назвав ее Клотильдой. Затем у него появилось неясное ощущение того, что он купается. Он сказал себе «это сон» и провалился.

Когда он проснулся, солнце было уже высоко. Он посмотрел на часы: полдень.

— Роберта! Хелло! — позвал Жильбер.

Не получив никакого ответа, подумал с болью в голове, что она вернулась в свои пенаты. Он с трудом выбрался из палатки и замигал глазами от яркого света. Отражающееся от поверхности пруда солнце было невыносимым. Ему смутно подумалось, что хорошая погода пришла вовремя, и полный счастья от того, что покончено со всеми неприятностями, он повернулся и посмотрел на другой конец поляны. Палатки-гроба там больше не было. Сложив руки рупором, он заорал:

— Роберта! Роберта!

Его крик отозвался слабым эхом в лесу. Пошатываясь, он дошел до того места, где еще вчера стояла испарившаяся палатка, и наклонился. Колья от палатки были кое-как вырваны из земли. Все снаряжение исчезло. Он схватился за голову и прошептал:

— Этого не может быть!

Роберта ведь говорила ему об этом вчера или позавчера. Она собиралась проехать автостопом по Франции, а Рамбуйе было для нее лишь промежуточной-остановкой для отдыха после более или менее бурного посещения Парижа.

Этой ночью во время их возлияний, она, должно быть, попрощалась с Жильбером. А он не рассказал ей ничего и даже не подумал о том, чтобы объяснить, какое значение она имеет для него!

Во время своей алкогольной эйфории Жильбер ни на секунду не мог предположить, что англичанка уйдет!

Его прекрасное алиби рассыпалось. Все вновь начиналось с нуля. Ему следовало дождаться ареста преступника. Потому что не оставалось больше ни одного свидетеля его пребывания в Рамбуйе. Последним, кто видел его, был бакалейщик, и это было позавчера.

Он вернулся к палатке и рухнул в нее. Его пальцы наткнулись на какой-то маленький предмет, который он подобрал. Маленький бриллиантовый молоточек.

Часть третья

Полицейский поглядел со скукой на двух женщин, вошедших в его кабинет. Мать и дочь. Мать, крепкая брюнетка сорока лет, принарядилась по этому случаю. Отвратительного вида колпак с синими цветами, напоминавший гасильник для свечей, возвышался над. ее румяным лицом. Впереди себя она подталкивала свою дочь, разукрашенную девицу, одежда на которой была слишком тесна для ее уже округлых форм. Инспектор указал на места своим посетительницам и сверился с карточкой, лежащей перед ним.