Боевой ограничитель (СИ) - "Lone Molerat". Страница 48

— Нельзя останавливаться, — дыхание Харона было хриплым и прерывистым. — Идём.

Эмили молча кивнула. С трудом выпрямилась — её шатало, как после наркоза. Харон протянул ей руку — и Эмили, опираясь на неё, медленно побрела прочь, стараясь обходить трупы диких гулей. Не то чтобы так уж страшно было на них наступить — просто не хотелось.

— Четверо — твои, — проговорил Харон, усмехнувшись. — Поровну.

— Трое, — отстранённо произнесла она.

— Не надо. Четверо, и это не считая Роя Филлипса. Всё-таки вы чудо, мисс Данфорд. Как бы вам ни хотелось верить в обратное.

— Чудо, значит? После того, как я нас сюда притащила?

— Безотносительно этого, — Харон обнял её за плечи.

От него привычно пахло кровью и потом, железом и порохом — и Эмили успокоенно закрыла глаза. Кто бы сказал ей ещё полгода назад, что именно этот запах будет у неё ассоциироваться с тишиной и защищённостью…

— Я ведь могла просто пойти с папой в Ривет-Сити, — горько произнесла Эмили. — По пути наименьшего сопротивления. И ничего бы не узнала.

— Узнала бы. Только иначе.

— Может, тогда у меня был бы простор для толкований. А так я всё видела своими глазами. Харон, они просто перебили людей, как скот. По моей вине. И мне с этим, вроде как, жить.

— Эми, ты не можешь держать ответ за всех мерзавцев на свете, — горячо произнёс он. — Ты им помогла. Дала им шанс. А то, как они этим шансом воспользовались — это их грехи. Не твои.

— Даже если и так… — она отчаянно посмотрела на него. — Я не должна была втягивать во всё это тебя. Рисковать тобой. Ты ведь был прав, Харон, господи, ты всегда прав…

— Не извиняйся, — Харон провёл ей ладонью по щеке — и Эмили, всхлипнув, подалась вперёд, чтобы хоть на миг продлить это чувство абсолютного покоя. — Передо мной никогда не извиняйся.

А потом он её поцеловал. Мягко, осторожно; окажись прикосновение плотно сжатых губ на секунду короче, и его можно было бы принять за игру воображения.

Это был вопрос.

И она ответила. Потянулась ему навстречу, нетерпеливо прижалась к сухим горячим губам. Где-то на задворках сознания забилась мысль, что она и целоваться-то толком не умеет, что, наверное, это делается как-то не так, — но с каждой секундой эта мысль бледнела и гасла, настолько восхитительно и правильно всё было.

Он притянул её к себе. По спине Эмили пробежала сладко-тревожная дрожь, и в мире не осталось ничего, кроме желания прикасаться к Харону, ловить его неровное сладковатое дыхание, пробовать его на вкус… Быть с ним. Принадлежать ему.

— Маленькая… — прошептал он ей прямо в губы. — Можно?

— Можно, — выдохнула она еле слышно.

Он легко, как пушинку, подхватил её на руки. Посадил на край платформы — и Эмили вдруг отчётливо почувствовала, как же много на ней лишнего: разгрузка, броня, ветровка, насквозь мокрая от пота майка…

Похоже, эта мысль пришла в голову не ей одной. Харон чуть отстранился, чтобы снять с плеча дробовик и расстегнуть разгрузочный жилет. В это же время Эмили, выпутавшись из собственной разгрузки, наконец победила застёжки брони. Расстегнула молнию на куртке — да боже ж ты мой, как много одежды! — бессовестно запустила ладони под майку Харона и застонала от удовольствия, коснувшись его кожи — шершавой, горячей, влажной от пота.

— Девочка, что же ты делаешь? — выдохнул он, отрываясь от её губ. Ненадолго, впрочем.

Эти поцелуи — жадные, нетерпеливые — были больше похожи на укусы. Эмили не сомневалась, что больше всего на свете ему сейчас хочется просто содрать с неё остатки одежды и отыметь — и, чёрт возьми, её это более чем устраивало! Но он старался быть нежным, насколько мог. Для неё.

Его губы добрались до выреза майки — прискорбно высокого выреза — и Эмили, чтобы Харон не останавливался, ни в коем случае не останавливался, прижалась к нему ещё теснее, обхватив бёдрами.

В глубине тоннеля что-то лязгнуло; краем глаза Эмили уловила в темноте движение. Харон моментально отстранился от неё. Подхватил дробовик, выстрелил на звук…

В ответ из тоннеля донесся резвый топот лап. Небольшой кротокрыс, злобно вереща, перебежал через пути и забился под вагон метро. Его сородичи подбадривали бедолагу тревожным писком, но на подмогу не спешили.

— Вот же мелкий гад! — возмутилась Эмили, вытирая пот со лба.

— Он очень кстати появился, между прочим, — хрипло заметил Харон. — Ещё немножко — и я бы прямо здесь…

— Как по мне, отличная идея, — быстро сказала она.

— Здесь небезопасно, — беспощадно констатировал он, застёгивая на Эмили ветровку. — Только представь, какой-нибудь идиот из Тенпенни-Тауэр вздумает за нами погнаться — а мы тут со спущенными штанами. Не лучший способ умереть, как по мне.

Эмили тяжело вздохнула. Быть застигнутыми in flagrante delicto — штука неприятная, конечно. И всё равно, чёрт бы побрал этого кротокрыса и всю его родню до десятого колена! Она чувствовала себя так, будто из тела вынули все кости. Сил подниматься и идти куда-то просто не было.

Он обнял её. Прижался щекой к волосам — невозможно грязным, спутанным, мокрым от дождя и пота волосам — и нет, поняла Эмили, ему не было противно. Похоже, для них по отношению друг к другу это слово вообще не имело смысла. Она слабо улыбнулась, попытавшись представить себе, куда может завести полное принятие — и вдруг осознав, что они с Хароном идут по этой дороге с самого начала.

— А ещё я хочу, чтобы у тебя всё было иначе, — сказал он серьёзно. — Не в этой грязи.

========== 13 ==========

Когда они вышли из депо, было около трёх часов пополудни. Дождь уже закончился; потрёпанные и уставшие тучи отползли на северо-запад, чтобы отлежаться в предгорьях — и снова наброситься на Столичную Пустошь в самоубийственном порыве.

Снаружи их с Хароном никто не ждал: видимо, жильцы Тенпенни-Тауэр здраво рассудили, что гоняться за собственной смертью — не лучшее из возможных занятий. Эмили с досадой подумала, что совсем не обязательно было так уж рьяно оберегать нравственность уоррингтонских кротокрысов.

От депо до «РобКо» было рукой подать — так что, к вящей радости Жестянщика Джо, они даже успели поймать караван. Радость караванщиков была куда более умеренной — что ж, и неудивительно; Эмили догадывалась, что после всей этой истории вид у них с Хароном не самый благонадёжный. Другое дело, что чувства бродячих торговцев занимали её сейчас в последнюю очередь.

По расчётам хозяина каравана — суетливого толстячка по имени Лукас — до Мегатонны оставалось восемнадцать часов. Хватит ли ей этого времени, чтобы привести мысли в порядок, Эмили не знала. Её представления о том, какой должна быть жизнь, в очередной раз рассыпались — и теперь торопливо и неуклюже воссоздавали себя из обрывков, подобно ДНК, искорёженной гамма-излучением. Так-то, если взглянуть непредвзято, положение дел Эмили балансировало между отметками «хуже некуда» и «катастрофа».

С папой она разругалась. Хорошо так, основательно. Что делать с Тенпенни-Тауэр — чёрт его знает. С точки зрения этики — надо мстить, а то. Но с точки зрения математики — сотня трупов в подвале, наверное, более приемлемый итог, чем пара сотен? С «Рейнджерами Рейли» тоже непонятно — хотя Кирпич перед прощанием и оставила ей список объектов для картографирования, Эмили сильно сомневалась, что её будут рады видеть на Сьюард-сквер, с чертежами или без.

…А на другой чаше весов были те несколько минут в тоннеле метро. И это непостижимым образом всё меняло.

Мудрый Снежок как-то выдал под винтом: «Пустошь всё равно своё возьмёт». Что конкретно он имел в виду, выяснить не удалось — но фразе это, пожалуй, пошло только на пользу. Что-то аксиоматическое было в этом девизе, который можно начертать на любом щите и подогнать под любую концепцию. И Эмили с готовностью воспользовалась такой возможностью. Пустошь своё возьмёт — и ладно, и пусть. Только не сейчас.

*

Идти по размытой ливнем дороге оказалось непросто: некоторые лужи легче было переплыть, чем обойти. Это роботы Жестянщика Джо могли воспарить над суетой — а брамин радостно пёр напролом, обдавая караванщиков и груз каскадами холодных брызг.