Королева Бедлама - Маккаммон Роберт Рик. Страница 15

– …Мне прекрасно известно положение дел, не волнуйтесь. В нашем распоряжении множество горожан, готовых доблестно исполнять свой гражданский долг…

– Сэр!

Нет, то был не крик, однако он произвел впечатление пистолетного выстрела, ведь никто прежде не осмеливался перечить Лиллехорну. Воцарилась гробовая тишина, и Мэтью подумал, что первым кинул горсть земли на собственную могилу.

Лиллехорн умолк.

– Мне дали слово, – сказал Мэтью. Щеки его пылали. Он заметил, как Эбен Осли глумливо усмехнулся и тут же прикрыл лицо ладонью. Погоди, с тобой я еще разберусь, подумал Мэтью.

– Что вы сказали?

Лиллехорн медленно двинулся вперед. Вот уж кто действительно умел скользить! Узкие черные глазки на бледном вытянутом лице в приятном предвкушении разглядывали врага.

– Мне дали слово, я имею право высказаться. – Мэтью взглянул на Корнбери. – Не так ли, сэр?

– Хм… да. Конечно, конечно, сынок.

Тьфу, мысленно содрогнулся Мэтью. Сынок?! Он стоял рядом с главным констеблем, не решаясь повернуться к нему спиной. Судья Пауэрс тихонько шепнул: «Ну, с богом!»

– Прошу вас, – сказал лорд Корнбери, видно, ощущая себя благосклонным правителем и входя во вкус. – Высказывайтесь без всякого стеснения.

– Благодарю, сэр. – Еще разок покосившись на Лиллехорна, который временно приостановил свое плавное шествие к трибуне, Мэтью обратил все внимание на господина в дамском платье. – Хочу уведомить вас, что в нашем городе две недели назад произошло убийство…

– Всего одно? – перебил его Корнбери с кривой усмешкой. – Известно ли вам, что я прибыл сюда из города, где за одну ночь убивают дюжину людей? Благодарите звезды!

Публика встретила эти слова жидким смехом, – в частности, фыркнул Лиллехорн и омерзительно, трубно загоготал не кто иной, как Эбен Осли. Мэтью и бровью не повел.

– Поверьте, я благодарю звезды, сэр, однако защиты привык ждать не от звезд, а от констеблей.

Теперь засмеялись Соломон Талли и судья Пауэрс. Сидевший по другую сторону прохода Ефрем Аулз тоже ликующе хохотнул.

– Что ж. – Улыбка губернатора уже не казалась такой омерзительной (или, быть может, Мэтью к ней просто привык). – Продолжайте.

– Мне известно, что в Лондоне высокий уровень смертности. – («Газетт» исправно, во всех леденящих душу подробностях освещала случаи обезглавливания, удушения и отравления лондонцев обоего пола и всех возрастов.) – Также от моего внимания не ушел тот факт, что в Лондоне существует весьма действенная гражданская система охраны порядка.

– Увы, не очень-то действенная, – пожал плечами Корнбери.

– А вы подумайте, сколько убийств случалось бы за ночь без этой системы. И прибавьте сюда другие преступления, совершаемые от заката до рассвета. Я полагаю, сэр, нам, как сообществу, следует перенять лондонские достижения в данной области и пресечь преступность… скажем так, на корню.

– Да нет у нас никакой преступности! – прокричал кто-то с дальних рядов. – Чушь это все собачья!

Мэтью не обернулся: он знал, что кричит, защищая свою многострадальную честь, один из армии так называемых благочестивых граждан. Толпа еще немного побурлила и наконец затихла.

– Я лишь хочу донести мысль, – тихо молвил Мэтью, – что нам необходимо как можно скорее разработать систему. А то после драки, как известно, кулаками не машут.

– Полагаю, у вас есть предложения на сей счет?

– Лорд-губернатор! – Судя по надрыву в голосе, Лиллехорн слушал этот разговор – этот дерзкий выпад в его сторону, покушение на его власть – затаив дыхание. – Секретарь пускай запишет свои предложения и оставит их моему секретарю. То же самое вправе сделать любой человек в этом зале, городе и колонии. Зачем трясти грязным бельем на людях?

Стоит ли прилюдно напомнить Лиллехорну о письмах, которые тот давно получил и либо отверг, либо выбросил? Вряд ли.

– Да, предложения есть, – обратился Мэтью напрямую к Корнбери. – Могу ли я огласить их прямо сейчас – для занесения в протокол? – Он кивнул на писцов за олдерменским столом, занесших перья над пергаментом.

– Оглашайте.

Сзади раздалось змеиное шипенье. Денек у Лиллехорна явно не задался – а ведь еще не вечер.

– Констеблям, – начал Мэтью, – надлежит перед началом обхода устраивать общий сбор. Заносить в специальный журнал свое имя и время заступления на смену, а после – время окончания дежурства. Возвращаться домой можно лишь с разрешения начальства. Кроме того, они обязаны подписать обязательство во время службы не пить. По-хорошему пьяниц необходимо заранее отсеивать и гнать взашей.

– Неужели? – Корнбери поправил шляпку: павлиньи перья начали свешиваться ему на глаза.

– Разумеется, сэр. Начальство этой… кхм, скажем, управы… должно следить за тем, чтобы констебли были пригодны к службе, а также обеспечивать их фонарями и шумовыми устройствами – допустим, трещотками. Подобными пользуются лондонские констебли, верно? – Так писали в «Газетт», следовательно, подтверждение Корнбери и не требовалось. – Голландцы, кстати, выдавали своим констеблям зеленые фонари, а мы почему-то перестали. По зеленому свету легко опознать стража порядка в темноте. Кроме того, недурно бы констеблей обучать, подготавливать к службе. Они должны уметь…

– Погодите, погодите! – едва ли не проорал Лиллехорн. – Констеблей набирают из простого народа! О каком обучении вы толкуете?..

– Они должны уметь читать и писать, – ответил Мэтью. – И хорошо бы проверять им зрение.

– Вы только послушайте! – Главный констебль взошел на сцену и принялся играть на публику. – Секретаришка держит всех нас за неразумных болванов!

– Довольно и одного неразумного болвана, чтобы случилась беда, – ответил Мэтью. Только эти слова слетели с его губ, как он понял, что отныне его жизнь превратится в поле боя; Лиллехорн хранил зловещее молчание. – Хочу также предложить, лорд Корнбери, чтобы констеблям выплачивалось жалованье из общих средств. Тогда в их ряды будут стремиться и достойные люди.

– Жалованье? – Корнбери умудрился сделать озадаченное и при этом потрясенное лицо. – То есть вы хотите… платить им деньги?!

– Как за любой труд. Для управы следует выделить приличное здание, а не какой-нибудь случайный хлев или склад. Полагаю, здесь многое еще нужно продумать. Скажем, свечи должны быть толще, длиннее и гореть дольше. Их следует выдавать констеблям перед началом смены, а также размещать в фонарях на каждом углу. Полагаю, мистер Деверик нам с этим поможет.

– Да-да, конечно! – живо откликнулся маклер, и все, включая Мэтью, поняли, что он уже считает барыши. – Зеленые фонари я устрою! Нам их сделают по особому заказу…

– Постойте-ка, я еще ничего не утвердил, сэр! – воскликнул Корнбери. Деверик явно был ему не по душе, да и упускать собственную выгоду он не намеревался. – Обуздайте как-нибудь свое нетерпение! – Тут он обратил пронзительный взор на Мэтью, и тот явственно ощутил на себе силу августейшего авторитета: казалось, вот-вот на него обрушится тяжелый кулак. – Как же вышло, что о ваших предложениях ничего не известно главному констеблю?

Мэтью обдумал его вопрос. Все терпеливо ждали.

– Главный констебль – человек занятой, сэр, – наконец последовал ответ. – Полагаю, рано или поздно он меня выслушал бы.

– А может, и нет. – Корнбери нахмурился. – Боже, какой вызов вы бросили его профессиональной чести! Люди стреляются на дуэлях и по куда менее весомым поводам! Мистер Лиллехорн, я полагаю, интересы города для вас превыше всего, а значит, вы не почтете браваду этого юноши за личное оскорбление?

– Милорд, я лишь с-служу с-своему народу, – с едва заметным шипением ответил Гарднер Лиллехорн.

– Вот и славно. Тогда позже я еще ознакомлюсь с выдержками из протокола, и мы как-нибудь встретимся с вами и, разумеется, олдерменами для дальнейшего обсуждения сего дела. До тех пор, мистер Деверик, чтобы никаких зеленых фонарей в ночи, слышите? Садитесь, мистер Корбетт, и спасибо за ваши вдумчивые предложения. Есть еще желающие выступить?