Тени исчезают на рассвете - Квин Лев Израилевич. Страница 4

Действительно, в кабинете Ивана Васильевича все располагало к работе. Мягкий дневной свет, струившийся из невидимых ламп, скрытых под потолком, старинный письменный стол с инкрустацией и резными ножками, стоявший в углу комнаты, приземистый и широкий, как сам Иван Васильевич, массивный чернильный прибор из мрамора и бронзы… А кожаное кресло с сиденьем, мягким, как пуховая подушка! А диван! С него просто не хотелось подниматься. Правда, он не предназначался непосредственно для работы. Но кто сказал, что директор треста, утомленный заботами о питании населения города в столовых и ресторанах, не имеет права отдохнуть часок-другой?

Предметом особой гордости Ивана Васильевича были книжные шкафы. Как красиво выглядели за их стеклянными дверцами ряды красных, синих, зеленых, голубых томов! А возле самого письменного стола стоял шкаф, заполненный толстыми книгами в черных переплетах с тисненными золотом словами — Большая Советская энциклопедия. Когда выдавалась свободная минута, Иван Васильевич брал из этого шкафа наугад какой-нибудь том и, листая страницы, благоговейно вздыхал: вот ведь сколько всяких слов придумали ученые люди!

Когда секретарь зашел в кабинет, Иван Васильевич стоял возле окна со вчерашней газетой в руках.

— Зеваешь, зеваешь, Семенов, — недовольно сказал он и ткнул пальцем в газету: — Вот тут объявление, что в магазине подписных изданий выдается пятнадцатый том этого… как его?.. Бальзака… Сегодня же выкупи. Нехорошо! Некультурно!

— Виноват, Иван Васильевич, — наклонил голову Семенов. — Сейчас же пошлю в магазин… Подпишите, пожалуйста, этот приказ.

Иван Васильевич, кряхтя, сел в кресло, которое бесшумно приняло в себя его грузное тело.

— О Жаркине? Ага…

Он подписал бумагу, оставив на ней длинную волнообразную линию с двумя жирными палками на концах.

— Так… А письмо где?

— Ах да, письмо… Вот.

Разорвав конверт, Мокшин прочитал вслух скороговоркой:

— "Уважаемый товарищ Мокшин! Прошу сообщите мне, нет ли в вашем учреждении свободной должности бухгалтера. Мой адрес…" Гм, смотри-ка, и Москва сюда просится… На, бери, Семенов. — Иван Васильевич отдал секретарю письмо, а конверт смял и швырнул в корзину для мусора.

— Что ему ответить?

— Отвечать еще! Догадается и так… Впрочем, напиши, что мест нет… Значит, я поехал в пригородный совхоз. Надо успеть у них внеплановую капусту вырвать, пока директор не вернулся из отпуска.

— Иван Васильевич, нельзя ли мне сегодня уйти с работы часа на два раньше? — попросил Семенов.

— А что у тебя там? — поинтересовался Мокшин и шутливо пригрозил ему пальцем: — Смотри, Семенов, на старости лет…

— Что вы, Иван Васильевич!

— Ладно, ладно, разрешаю.

Выйдя из кабинета, Семенов отдал обрадованному Жаркину выписку из приказа. Тот послал ему воздушный поцелуй и умчался, как метеор.

Почтительным поклоном проводив Ивана Васильевича, Семенов отправил курьера за Бальзаком и стал собираться сам. Положил в ящик бумаги со стола, аккуратно накрыл чехлом пишущую машинку. Потом отворил дверь в коридор, прислушался. Там было тихо. Лишь едва слышно посапывал старик швейцар.

Семенов зашел в директорский кабинет и склонился над корзинкой для мусора. Брезгливо морщась, отбросил пальцами влажный окурок и вытащил синий конверт. Бережно расправил его и сунул в карман пиджака.

РАЗГОВОР В МАШИНЕ

Было ровно три часа дня, когда Сергей Павлович зашел на центральный почтамт. Он направился к будке телефона-автомата, снял трубку и набрал номер кабинета Мокшина, хотя прекрасно знал, что никого там нет.

Рассеянность? Может быть… Но что такое делает Сергей Павлович? Ожидая ответа, он листает лежащую на черной полочке книгу телефонных абонентов. Вот он открывает предпоследнюю страницу и, чуть загнув нижний ее угол, проводит ногтем по месту сгиба. Затем закрывает книгу и кладет ее на место…

Из почтамта Сергей Павлович пошел в кинотеатр "Май", находившийся поблизости, взял билет и посмотрел новый фильм. После окончания киносеанса, он снова вернулся к кассе и купил на этот раз уже целых три билета на последний сеанс.

— Один билетик отдельно, — попросил он кассиршу. — И поближе к двери, пожалуйста.

Кассирша пожала плечами, но ничего не сказала. Разная бывает публика! Одним подавай вместе, другим — врозь, третьим — поближе к двери, четвертым — подальше от дверей…

Сергей Павлович жил довольно далеко от центра, в небольшом деревянном домике. Он занимал здесь одну половину, состоявшую из комнаты и кухни. В другой половине жила чета пенсионеров Монаховых. Муж — Егор Ефимович — был прежде железнодорожником, его жена — Мария Степановна — учительницей. С Семеновым они жили душа в душу. Он был хорошим соседом: жил тихо-мирно, не пил, не скандалил.

— Здравствуйте, Сергей Павлович, — приветствовал его старик Монахов, сидевший на завалинке возле дома. — С работы?

— Как вам сказать, Егор Ефимович. Отпросился я сегодня пораньше, побродил по улицам. Растет город наш, растет! Молодежь не замечает, а вот мы с вами, старожилы, — все видим…

— Садитесь, Сергей Павлович, потолкуем… Хорошо здесь, на солнышке.

Монахов подвинулся, давая место соседу.

— Пойду-ка лучше вздремну немного. Что-то ночью неважно спалось… Ах да, чтобы не забыть, Егор Ефимович! Пойдемте сегодня вечером в кино все вместе. Итальянская картина идет, говорят, хорошая.

— Я бы со всем удовольствием. Вот как Маша только, не знаю.

— Да я уж и билеты взял, — сказал Сергей Павлович. — На десять тридцать.

— Ну, раз взяли — кончено! Пойду старуху агити-ровать.

Егор Ефимович поднялся с завалинки. Они вместе зашли в маленький темный коридорчик.

— Разбудите меня в десять, Егор Ефимович, ладно? А то боюсь, просплю.

— Разбудим, разбудим, а как же…

Но Сергей Павлович и не думал ложиться спать. Тщательно прикрыв за собой дверь, он сбросил ботинки и прошел на кухню. Вытащил из кармана конверт, отрезал ножницами уголок, где была наклеена марка, и опустил его в блюдце с теплой водой из термоса. Когда марка отмокла, Сергей Павлович осторожно снял ее с бумаги.

Это была самая обыкновенная рублевая почтовая марка с рисунком Кремля. Ничего примечательного на ней не было, ни с лицевой стороны, ни на обороте. Марка, как марка! Но Сергей Павлович тем не менее проделывал с ней странные вещи. Он взял со шкафа маленький пузырек — аптечная наклейка гласила: "Валерьяновые капли". Тщательно смочил жидкостью из пузырька клеевую поверхность марки и обождал, пока она подсохнет.

Из ящика стола Сергей Павлович вытащил небольшую металлическую коробочку. В ней были принадлежности для письма: бумага, конверты, марки. Он взял из коробки марку и, стараясь не касаться пальцами клеевой стороны, наложил на нее другую, смоченную "валерьянкой". Когда Сергей Павлович разнял марки, на нижней был четко отпечатан портрет молодого человека, сфотографированного с чемоданом в руке. Очевидно, дело происходило в вагоне, так как по сторонам снимка виднелись края полок, а в глубине — большое окно.

С помощью лупы, лежавшей тут же, в ящике стола, Сергей Павлович с трудом прочитал микроскопическую надпись на краю фотоснимка: "Алексей Петр. Воронцов.

Южносибирск. Редакция". Затем поставил на место пузырек, сжег марку с конверта и остатки бумаги. Марку же с отпечатанным на клеевой стороне фотоснимком он спрятал в портсигар, ловко сунув ее в бумажный мундштук папиросы.

Сергей Павлович убрал со стола и с удовольствием потянулся. Ну вот! Теперь, пожалуй, можно и отдохнуть.

…Егор Ефимович постучал в дверь ровно в десять. На улице уже темнело.

— Сергей Павлович! Время!

— Сейчас встану…

У входа в кинозал Сергей Павлович посмотрел на билеты и ахнул:

— Смотрите-ка, а ведь места-то разные… Ну и народ пошел! Ведь я этой кассирше специально сказал, чтобы обязательно билеты вместе были, а она вот что сделала. Нет, я это так не оставлю. Где тут директор кинотеатра?