Лахезис - Дубов Юлий Анатольевич. Страница 25

Я дождался удобного момента и спросил у Фролыча напрямую, правду сказала Настя или нет, и означает ли все это, что он уже сделал окончательный выбор.

— Я еще не решил, — признался Фролыч. — Но скорее да, чем нет.

— А что Людка?

— Да ничего! Ты смеешься, что ли?

Отец Людки был генералом бронетанковых войск и хорошим приятелем папаши Фролыча. Это он помог в свое время дяде Пете устроиться в бронетанковую академию, а потом и сам получил туда же назначение. У них была крепкая мужская дружба. По праздникам они ходили друг к другу в гости, так что Людку Фролыч знал очень давно, и разговоров, что у нас тут жених подрастает, а у вас невеста, наслушался вдосталь. Я бы, например, на месте Фролыча и минуты не размышлял и никакого списка из шестнадцати кандидаток не составлял, потому что Людка, она не была какой-то раскрасавицей, как Наташа-маленькая, но вот если она, например, оказывалась рядом, то это все сразу чувствовали, и что-то менялось немедленно, будто вдруг на тебя направили электрический фонарик, и хоть ничего от этого особенного не произошло, но все равно и стоишь ты уже как-то по-другому, и говоришь особенным голосом, и слова подбираешь более тщательно.

Вокруг нее очень много всяких крутилось, но все это было безнадежно, потому что она была совершенно без памяти влюблена в Фролыча. А он не то, чтобы был к ней вовсе равнодушен, он ее просто не воспринимал в таком качестве и в список внес просто, чтобы не пропустить ни одну из возможностей. Внес, но сказал при этом:

— Это уж точно ерунда полная, Квазимодо. Она ж мне как сестра. Ну не родная, так двоюродная по крайней мере. Мы с ней на горшках по комнате наперегонки соревновались. Какая тут, к черту, женитьба… Кровосмешение какое-то….

А ей было все равно, соревновалась она с Фролычем на горшках или нет. Это ей совершенно не мешало. Она просто ждала, когда Фролыч забудет про эти дурацкие горшки и посмотрит на нее так же, как все остальные из этого мужского хоровода, которые вокруг нее выкозюливались. Как я.

У меня это совершенно внезапно случилось, потому что я, как и Фролыч, на нее первоначально внимания особого не обращал. Она все время рядом крутилась, поэтому мне очень даже понятно было, почему ее Фролыч никак не вопринимает. Просто мы как-то после школы играли во дворе, в беседке, в кинга, и я на «не брать всех» огреб все взятки до одной. Тут она мне и сказала: «Тебе, Квазимодо, должно здорово в любви везти». И меня как током шарахнуло, хотя в этих словах ничего такого особенного не было.

Я, между прочим, был, наверное, единственным, кто доподлинно знал, как она относится к Фролычу. Она мне сама про это сказала, когда я ее попробовал поцеловать. Это еще до списка было. А так бы я в жизни не догадался, потому что она с ним и вправду как сестра держалась. Как старшая сестра, хотя она и была на два года моложе нас. Но она мне когда про это сказала, что она любит Фролыча, у меня, как сейчас помню, самое первое ощущение было — как же я, дурак, раньше этого не замечал, и такую я сразу безнадежность почувствовал, потому что понял, что между мной и ей совершенно непроницаемая стена.

Она мне сказала тогда:

— Ты только к Грише не бегай делиться. Он тебе не поможет. Тут дело не в тебе и не в нем. туг во мне дело.

Ну я и не стал тогда с Фролычем про это говорить. Потому что он и вправду ничем помочь не мог. Но когда он свой список практически закончил отрабатывать и стал обжиматься с Наташей-маленькой, я вдруг почувствовал, что появился у меня шанс.

Я понимал, конечно, что даже если бы не Фролыч, то у меня с моей внешностью вариантов все равно не было никаких. Вот в школе на танцах, например, если девочка чувствовала, что я встал и иду через зал именно в ее сторону, она сразу начинала тревожно озираться по сторонам, а потом либо отворачивалась, либо загораживалась от меня подвернувшейся под руку подругой, либо просто быстро-быстро линяла в сторону двери.

Так что если мне и доводилось с кем потанцевать, то с уж с совсем какой-нибудь нерасторопной уродиной, и все равно эта уродина не знала, куда ей девать глаза и смотрела во время танца преимущественно в пол.

А вот Людка от меня никогда не шарахалась, как раз наоборот. И вообще она любила со мной разговаривать. У нас тема была — ну, вы догадываетесь, конечно, какая, — которую мы могли бесконечно долго обсуждать. Надо ли Фролычу поступать в боксерскую секцию, что он себе думает про сдачу зачетов — времени всего ничего осталось, а он даже не приступал, да понравится ли ему «Пора, мой друг, пора» Аксенова, ну и все такое. Фролыч, Фролыч, кругом Фролыч…

Но хоть и был у нас для разговоров кругом Фролыч, а все же, если молодой человек и девушка проводят вместе много времени, то возникает какой-то такой особый контакт. Главное тут было то, что ее моя внешность не пугала. А еще — общность интересов. Скажем, увижу, что она читает что-то, туг же достану в библиотеке или у знакомых, за ночь прочту — вот уже и контактик. Или с музыкой: я в ней ни ухом ни рылом, а она все Сибелиуса расхваливает, так я этого Сибелиуса сколько нашел, столько и купил, по пять раз прослушал и стал ей заводить, когда она приходила. И вот уже маленькая победа — сидим как-то, разговариваем про Матисса, а она посмотрела на меня задумчиво и говорит:

— Знаешь, мне с тобой так уютно, Квазимодо… как ни с кем… будто бы меня со всех сторон обволакивает что-то теплое и мягкое… не оказывающее сопротивления. — И поцеловала меня в щеку.

А буквально на следующий день у меня случился разговор с Верой Семеновной, матерью Фролыча. Она встретила меня во дворе и сказала, оглядываясь на окна:

— Костя, нам надо серьезно поговорить, только не здесь. Ты никуда не торопишься? Давай пройдемся до сквера и обратно.

Мы вышли на улицу. Вера Семеновна заметно нервничала.

— Я знаю, — наконец начала она, — что ты дружишь с Гришей. Я хочу попросить тебя об одном большом одолжении. Только ты должен дать мне честное слово, что Гриша об этом разговоре не узнает. Ну как?

У меня от Фролыча никаких секретов не было, да и быть не могло. Я подумал и сказал, что честное слово дать не могу, но если решу Фролычу про этот разговор рассказать, то сперва ее предупрежу. Она подумала и сказала:

— Ну ладно. Хорошо, что ты со мной так откровенен. Я только хочу, чтобы ты понял, что дело это очень серьезное, и от него зависит все Гришино будущее. Я говорила с Настей, и она мне сказала, что к Грише приходит одна девушка, Наташа кажется. Ты про это что-нибудь знаешь?

Я кивнул.

— А тебе известно, насколько далеко зашли их отношения?

— Вера Семеновна, — ответил я, — мы с Гришей эти вопросы не обсуждаем. Даже если бы знал, я бы вам все равно не сказал, потому что про это вам лучше у самого Гриши спросить.

— Так вот я сообщаю тебе, что отношения у них зашли очень далеко. Настолько, что они всерьез обсуждают свадьбу. Про это тебе что-нибудь известно?

Я решил не хитрить и честно сказал, что да, известно.

— Это очень большая глупость, Костя. Я эту девушку никогда не видела, Гриша специально так устраивает, чтобы к моему возвращению с работы ее уже у нас дома не было, но кое-что я про нее знаю. Во-первых, она совершенно невоспитана. Она звонит нам домой и, знаешь — «Гришу можно?» — и все, ей даже в голову не приходит поздороваться или сказать «пожалуйста», просто хамка какая-то. Совершенно распущенная и развратная особа. Мне Настя кое-что рассказала. И я навела справки. И она, и родители ее — люди не нашего круга. Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я? У нас военная семья, Петр Авдеевич был очень высокопоставленным человеком, а у нее отец работает в торговле.

Слово «торговля» она произнесла с брезгливостью и ледяным презрением.

— Гриша еще не знает жизни, он может думать, что все эти вещи ничего не значат или значат очень мало. Поверь мне, Костя, что это серьезное заблуждение. Если Гриша спутается с торговкой или с дочерью торговца, для него все будет кончено не начавшись. Сын заслуженного генерала, — и тут в ее голосе отчетливо прозвучала медная труба, — сын военного не может связать свою жизнь с обслугой. Дочь ученого какого-нибудь — пожалуйста. Да даже дочь рабочего, если угодно, лишь бы умела себя вести в приличном обществе. Но никаких магазинов, ресторанов, прачечных и подобного всякого в семье быть не должно. Ты понимаешь меня, Костя? Я хочу, чтобы ты, не ссылаясь на этот наш разговор, по-товарищески, знаешь ли, как это бывает между друзьями, объяснил Грише, что эта девица ему не пара. Меня он слушать не будет, а к тебе прислушается. Ты ему скажи, что она вульгарна, не умеет себя вести, что она погубит всю его жизнь, ну и все такое. Если ты хочешь Грише добра, можешь даже прибавить что-нибудь — что она легкого поведения, крутит одновременно с другими парнями…